Три доллара и шесть нулей - Вячеслав Денисов

Встав с мест, они аккуратно направились к заместителю мэра.

Трибуны слегка оживились. Шведы предприняли довольно дерзкую вылазку и слегка напугали юного голкипера немцев. Несмотря на возраст, он был около двух метров ростом. Голову голкипера украшали оттопыренные уши, отчего он напоминал радарную установку дальнего радиуса действия.

Пащенко присел рядом с креслом Толбухина, а Струге, сохраняя хоть какое-то инкогнито, остановился за его спиной.

– Вечер добрый, Арнольд Михайлович!

– Что вам?.. Пас, пас ему вразрез давай, рыжий!.. Эх, ма-а-ать...

– Ему навешивать нужно было, – сочувствующе произнес Вадим, понимая, что Толбухин болеет за шведов. – Вразрез нельзя, пацаны молодые, скорости не хватает...

– Что вам? Вы от кого?

– Почему сразу – «от кого»? От себя.

– А вы кто?.. Бей, бей!!! Эх, мать твою, фру Андерсен – Педерсен!..

– Мне вообще-то сказали, что вы в Москве, и с этим даже как-то глупо спорить. Раз в Москве, значит, делом заняты. Но, быть может, среди этой деловой круговерти вы найдете для меня одну минуту? Просто так, в качестве передыха?

Толбухин повернул к Пащенко лицо с ненавидящим взглядом.

– Господи, от вас даже в сортире не скроешься!!

– Видите ли, Арнольд Михайлович, вот уже три с половиной года, как сортир – не самое лучшее место для подполья...

– Да кто вы, черт возьми?!

– Я – транспортный прокурор Пащенко. Вадим Андреевич.

– Прокурор?..

Людям ранга Толбухина уже давно свойственна двойственность в выражении чувств, поэтому было непонятно, чего в его голосе больше – презрения или уважения.

– Да, с вашего позволения. И, как вы понимаете, раз я сижу перед вами на корточках, не испытываю к вам антипатий. В противном случае мы уже давно поменялись бы с вами местами. И вопрос-то меня волнует пустяковый. Грошевый...

Нужно отдать должное, заместитель мэра отнесся к словам прокурора с должным вниманием. Может быть, потому, что человек хороший был, а быть может, оттого, что не все ладно с его билетами до Москвы было. Тем не менее он развернулся к Пащенко всем телом и даже изобразил своей позой некую аналогию позиции Вадима.

– Пожалуйста, спрашивайте.

– Скажите, Арнольд Михайлович, вы давали команду вешать на мэрию флаг? Недавно, я имею в виду.

– Да, конечно. Флаг украли? Тогда вам нужен не я, а Мартынов. Это наш слесарь, и каждый раз флаг вывешивает именно он. Не думаю, что можно удачно пропить флаг Российской Федерации размером три метра на два, но в любом случае за присутствие на крыше мэрии стяга отвечает он.

– А зачем вы ему такое распоряжение давали?

Толбухин изобразил на своем лице удивление. Двойной подбородок нервно дернулся и снова вернулся на прежнее место.

– Я даю флаг. А распоряжение дает мэр. Согласно его приказу, каждые три месяца на городской ратуше меняется полотнище. В городе сильная загазованность атмосферы, и приходится делать замены, чтобы материя выглядела достойно.

– А не дешевле фильтры на заводские трубы поставить?

– Я понимаю ваш юмор. Давайте посмотрим на ситуацию по-другому, раз так вы не понимаете... Областной прокурор дает вам команду прибывать на совещание ровно в пять утра каждый понедельник и издает по этому поводу письменный приказ. Что вы в этом случае делаете?

– Каждый понедельник начинаю вставать на три часа раньше.

– А не проще реорганизовать систему выдвижения на должность областного прокурора?

Пащенко посмотрел на поле. У ворот расстроенных немцев яростно обнимались шведы. Видел это и Толбухин, но на его лице ничего не изменилось. Не выходя из разговора с прокурором, он оставался серьезен и скуп на эмоции.

– Я вас понял. Однако вы говорили о письменном приказе...

– Могу сделать вам копию на память, – пообещал зам мэра. – Только не понимаю, зачем она вам и отчего такой интерес к государственным символам.

– Ничего особенного, – отмахнулся Вадим. – А кто по вашему указанию производил на крыше ремонт подсветки?

Толбухин впервые за весь разговор усмехнулся:

– Кажется, я опоздал, предлагая познакомить вас с Мартыновым. Ну да ладно... Проводку на крыше чинил Рустам Омаров. Это наш внештатный электрик. Есть штатные, на окладе, но я даю возможность подзаработать отдельным людям. Надеюсь, на суде по факту злоупотребления мною служебными обязанностями в особо крупных размерах будет учтен мой возраст, заслуги перед Отечеством и семейное положение?

– Каркаете, Арнольд Михайлович... – добродушно улыбнулся Вадим. – Вы правильно делаете, что иногда даете людям подзаработать. Некоторым это просто необходимо... Извините за то, что помешал вам смотреть футбол. Вас не затруднит ответ на последний вопрос?

– Радостных прогнозов о новых тарифах местных энергетиков не ждите.

– А кто их ждет? Я все о своем... Где ваш Омаров обычно ночует?

– На Вилюйской, дом пять, квартира восемь. Вы только сильно не жмите, ладно? Он бывший солдат моего сына. Сын служит в Даурии, полгода назад написал письмо, чтобы я принял его демобилизованного солдатика и обеспечил работой. Я устроил Рустама в фирму электриком, и иногда подбрасываю работу по нарядам в мэрии. Так что не карайте лихо за мои грехи, прокурор...

Попрощавшись, Вадим зацепил за рукав Струге, и они поднялись на свои места.

– Нужно к этому Омарову ехать, – выдавил Пащенко, словно размышляя о том, что сейчас важнее – матч или визит.

Это был удивительный день. Сегодня они находили всех, кого искали. Даже тех, кто был в Москве, за тысячи километров от Тернова. Рустам Омаров оказался хрупким чернявым пареньком, национальную принадлежность которого выдавало не только лицо. Невысокий дагестанец двадцати одного года от роду, он не пожелал возвращаться домой, а воспользовался покровительством своего командира взвода, похлопотавшего о работе в своем городе. Паспорт, военный билет, абсолютно чистая, непорочная биография.

– Что вы там мастерили на крыше, Омаров? – спокойно, не желая пугать и без того испуганного паренька, поинтересовался Пащенко.

– Я подсветку чинил. Знаете, группа фонарей такая, которая по ночам флаг подсвечивает? Вот я ее и ремонтировал. Она из строя вышла, вот Арнольд Михайлович и...

– А больше вы там ничего не чинили?

– Нет... Фонари укрепил, и все.

Струге очень заинтересовал этот процесс. Его не интересовало ничто, кроме фонарей. Он задавал вопрос за вопросом, пытаясь понять, как можно укрепить на крыше такие предметы, как фонари. Где вбивал, где сверлил, на каких концах зачищал и с какими клеммами соединял. Такой допрос мог свести с ума кого угодно, но только не дагестанца.

– Чтобы было еще надежней, я отрезал от шеста с флагом кусок веревки и намертво примотал кронштейн, на котором крепятся фонари, к карнизу крыши. Знаете, там было...

– Достаточно, – как топором отрубил судья. – Спасибо, вы нам очень помогли.

И протянул монтеру руку. Едва в его ладони оказалась кисть дагестанца, он перевернул ее кверху.

– Красивый перстень.

– Отца, – гордо ответил горец. – Всю армию прятал. А сейчас пусть попробует кто-нибудь снять!

Антон окинул взглядом скромную фигуру электрика. Понятно, что не снимут...

На крыльце он задержался, чтобы прикурить сигарету.

– Я уже совсем запутался... – Пащенко стоял, подставляя лицо вечернему ветру. – Я ничего не понимаю. Раз флаги перевешивают, значит, это кому-нибудь нужно.

– Не нужно, – неожиданно отрезал судья. – Это, черт возьми, никому не нужно было раньше и никому не нужно сейчас. Лишь нам с тобой да дотошному барыге Маринохе, этому чертовски приятному в беседах парню.

Они спустились и подошли к «Волге». Мастера СТО сотворили чудо. Они всегда становятся кудесниками, когда для ремонта перед ними ставят машины прокуроры.

– Ты знаешь, что такое «рикошет»?

– Рикошет?? – Томительное ожидание объяснений на лице Вадима сменилось крайней степенью недоумения. – Что такое рикошет? Это... Это отраженное прямолинейное движение, полет под углом после удара о какую-нибудь поверхность... или я не был лучшим физиком в десятом «Б» средней школы двадцать два города Тернова.

Он смотрел в лицо старого друга и терпеливо ждал объяснений.

– Это когда ты играешь, Вадим, в бильярд, целишься в шар, который по твоим подсчетам должен обязательно влететь в лузу, и... И делаешь «кикс»! Шар летит мимо цели, уже готовой упасть в лузу, в другую сторону. Все! Но он, неожиданно отрикошетив от противоположного борта, возвращается и бьет шар, в который должен был попасть сразу. Шар в лузе, все балдеют от непонимания, а ты делаешь вид, что это было задумано изначально. Мастерство!..

Флаг – борт, шар под кием – твой Мариноха, а шар у лузы – мы с тобой, два старых дурака, Пащенко, не могущих различить стечение обстоятельств с умыслом!

Мариноха неправильно понял Бауэра и тут же принялся выяснять причины перевертыша. Просто потому, что он неправильно понял! А флаг был на самом деле перевернут, потому что один дурак, Омаров, отрезал от веревки на флагштоке кусок веревки, а второй дурак, Мартынов, ничуть не смутившись, провернул флаг на шесте! Случайность, Пащенко!