Две свадьбы и одни похороны - Дмитрий Старицкий

Второй — если уже нашли спаленных загонщиков, то ждут подкрепления, потому как нам, по их мнению, отсюда никак не выбраться, кроме как снова возвращаться на Старую дорогу к ним в объятия. Но на всякий пожарный страхуются. Впечатлились палененьким.

Третий — продолжение второго: они осторожно крадутся за нами, стараясь минимизировать свои потери. Вот на этот крайний случай я тут и делаю засеку. Запечатываю единственный проезд за собой. А пешочком за нами топать — хоть сто порций. Флаг в руки, барабан на шею и электричку навстречу.

И последний вариант, самый фантастичный — они вообще отказались от погони. Но на это рассчитывать не стоит, даже если они так и сделали. Нехрен расслабляться.

Так. Петли навязаны, взрыватели вкручены, провода навешаны и собраны в коллектор, от которого ведет только один электропровод. Последняя проверка — и можно идти к автобусу, на ходу провод с катушки сматывая.

Катушку, провода и промышленные электровзрыватели Билл мне все же продал, хоть и душу из меня тогда вынул: зачем да почему? Все-то ему знать надо, толстой морде. Но проникся и даже адскую машинку выдал портативную, импортную. Не то что наши тяжелые чемоданы с длинной ручкой-втыкалкой в качестве инициатора. Все культурно и аккуратно, правда — на аккумуляторах, но у нас есть где и чем их зарядить без проблем. А так как бы и проще пользоваться: провод вставил, включил, крышку отбросил и на красную кнопку нажал. Щас попробую, как там оно.

Сто метров. Аллес. Больше провода нет. Катушка кончилась.

Повернулся.

Девки вдали все у автобуса столпились. Смотрят. Любопытно им, как котятам.

— Так. Все за автобус укрылись. Быстро! — это уже в гарнитуру ору, голосом туда не докричать.

Посмотрел, как команда выполняется. Не быстро, но и не медленно. Нормально, в общем.

Присел. Вставил в зажимы концы тонкого провода с катушки.

Нажал черную кнопку. Загорелась зеленая лампочка. Питание есть.

Гут.

Откинул крышку, под которой нашлась большая красная кнопка. Ну просто Голливуд. И, перекрестившись, нажал.

И ничего…

А потом как…

Пылюки, мля! В Порто-Франко, наверное, видно.

А бабахнуло очень даже слабо. Ожидал намного большего звука.

Зато сзади раздалось в десять глоток громкое «Ура!!!».

Так и есть. Все снова повыскакивали из-за автобуса и скачут, руками машут, как на салюте в День города.

Кто у меня сегодня еще не работал?

— Антоненкова, — командую в гарнитуру.

— Че нада?

— Не «че нада», — возмущаюсь и воспитываю, — а слушаю, товарищ старшина.

— Слушаю, товарищ старшина, — повторяет за мной тоном двоечницы у доски.

— Бегом ко мне. Бери катушку и сматывай на нее провод, сколько его тут осталось. И пошли смотреть, что у нас получилось.

А получилось не то чтобы очень… Деревья на дорогу плашмя не попадали. Стволы с пеньков соскочили, но ветками зацепились на ветки соседей, и все стоят так сикось-накось под разными углами. А одно даже висит криво. Хорошо хоть проезд перекрыли.

Чешу репу в затылке.

— Хреново вышло.

— А че хренового? — спросила подошедшая с катушкой Галя; а я и не заметил, как помыслил вслух. — По мне, так ваще здорово. Прямо арт-нуво.[205]

— Да растащат эту засеку, как пить дать. Зацепят лебедкой и быстренько растащат, — сокрушался я. — С этой стороны бугра, что ли, валить опять?

— Не парься, Жора, — внушала Галя уверенным тоном, — как инженер тебе скажу: растащить можно, но затрухают они эти стволы чепать.

— С какого бодуна?

— А хрен тут угадаешь, когда ствол с соседними ветками расцепится; и куда упадет — тоже. Закрыта позиция. По любасу они техподдержку требовать будут. Не согласны они тут жизнью рисковать. Не за тем едут.

— Все равно лучше перебдеть, чем недобдеть, — резюмирую плоды своих трудов. — Да и шнура осталось — ни Богу свечка, ни черту кочерга.

— Хозяин — барин, — равнодушно соглашается со мной Антоненкова.

— Лучше, инжонер, ты мне посоветуй, как эти деревяки так валить, чтобы стволы на дорогу легли плашмя. И при этом еще друг на дружку залезли.

Галка призадумалась, внимательно оглядела пеньки, потом сказала:

— Не пробовал наискось рубить?

— Это как?

— Ты сейчас сделал пеньки плоскими. Стволы с них подскочили и упали практически стоя. А если шнур располагать под углом к оси, то, думаю, они не соскакивать будут, а как бы соскальзывать с пенька, от земли подскакивать и набок ложиться. Наверное, где-то так. А по-хорошему — считать надо. Ты силу взрыва знаешь? Бризантность[206] там или фугасность[207] того, что в шнур напихано?

— Откуда. Да и не сапер я ни разу. Как буры подсказали, так и кручу.

— Без изначальных условий задачу не решить. Попробуй все же наискось, угол нужный можно поискать методом тыка. Больше я тебе ничем помочь не смогу, — развела Антоненкова руками.

— Тогда так: катушку тут оставь и беги к автобусу, там скажи Синевич, чтобы брала мой шайтан-ящик и тащила его сюда.

— Да я и сама могу принести. Делов-то…

— Не-а… — покачал я головой, глядя ей в глаза. — Работать, Галка, должны все. Причаститься, так сказать.

— А пряники за работу? — спросила и голову к плечику наклонила.

— Пряники в порядке очереди. Сами так постановили, сами и жуйте, — не удержался я от парфянской стрелы.

— И какой же это будет пряник, по очереди-то? — Ее возмущению не было предела.

— А такой, — отвечаю, — сам на вид холененький, а на вкус солененький.

— Да ну тебя. — Антоненкова повернулась и побежала под горку, смешно вскидывая лодыжки.

А я стал осматривать катушку. На ней, на поверхностный взгляд, осталось намотанным метров семьдесят провода, может, и меньше, все же Галкина намотка — совсем не заводская, попухлее будет.

Прискакала Наташка Синевич, тут же подставив щеку для поцелуя. Вот так вот, чтобы все от автобуса это видели. Или все же показатель искреннего ее расположения ко мне? Блин, так и параноиком недолго стать. Будем считать, что последнее; уж очень хочется. Хотя, скорее всего, первое.

А Наташка довольно щебетала, улыбаясь до ямочек на щеках:

— Ну вот, дождалась, когда наконец-то и я тебе понадобилась!

— На конец — это не сейчас, — пробурчал я слегка недовольно. — Сейчас работать будем. Бери топорик.

— Вот так всегда: я — всей душой, а он: «Работать будем»… — разочарованно промямлила Синевич.

Но я не стал с ней препираться. Напускное это разочарование. Флирт, по большому счету. Подталкивание к действиям.

Отошли за вершину холма, откуда не видно стало первой засеки. Здесь все то же самое: справа — обрыв и слева — обрыв. Между ними — роща, непролазная для авто. Это хорошо. Это даже очень хорошо.

Выбрал два дерева по обочинам «дороги».

Наметил по тонкой зеленоватой коре, как рубить штробы в стволах. Наискось, как Антоненкова посоветовала. Нижней стороной от дороги.

И начали мы с Наташкой топориками тюкать. Получалось это у нас, сказать по правде, намного хуже, чем у таежниц. Балконные жители мы с ней, судя по всему.

Потом на свежих штробах сплел новые петли из остатков детонирующего шнура.

Прикрепил к петлям взрыватели.

Отвел от взрывателей электропровода в новый коллектор. Первый незнамо куда взрывом забросило. А жаль. Этот пропадет так же.

Соединил коллектор с электропроводным шнуром на катушке.

Попутно объяснял Синевич, что и зачем я делаю.

— Ты меня готовишь эшелоны под откос пускать? — лукаво спросила Наташа, когда я попросил ее повторить за мной, что сказал и сделал.

— Надеюсь, что у тебя генетическая память на диверсии крепкая, — усмехнулся я.

Наташка засмеялась:

— У любого белоруса на это есть генетическая память. Но тут вроде фашистов нет.

— Фашистов, может, и нет, но вот враги нам — точно есть. И не лучше фашистов, как выясняется.

— Мы их взрывать будем?

— Если придется, то и взрывать будем. Проклятый тут мир, опасный для человека, от человеков в первую же очередь. А вдобавок еще зверушки хипповые в ассортименте, с антисоциальным поведением, что характерно. Слава богу, хоть здесь нет таких ужасных чудовищ, как у моря. Это же надо было природе так извернуться, чтобы замастырить копытного хищника.

— Это ты про гиену?

— А то про кого же?

— Ну… мало ли… всех мы не видели, — сказала Наташа и встала во весь рост.

— Умеешь ты обрадовать, — усмехнулся я последней ее фразе.

На этом наша беседа и кончилась. Адская машинка была в сборе. Делать нам тут больше было нечего.

— Наташ, тебе не говорили, что ты красивая баба? — повернулся к ней, не вставая с корточек.

Наташа тут же присела рядом, также на корточки.

Посмотрела прямо в глаза.

— Много говорили. Но ты в первый раз.