Повесть о славных богатырях, златом граде Киеве и великой напасти на землю Русскую - Тамара Лихоталь

Оказалось, что прибыл князь и теперь он под звуки оркестра в сопровождении хозяина направлялся к распахнутым дверям столовой. За ним чередой потянулись гости.

— Так ты на Подоле? Я найду тебя, — сказал Алеша, — если… Ну, а если что стрясется, знай… Впрочем, ладно, — опять оборвал он сам себя и, оставив Илью, тоже заспешил. Илья стоял и смотрел. Гости шли чинно — бояре с боярынями, иноземцы, епископ, дружинники, — без доспехов, в нарядных одеждах, но с мечами у пояса. В этой веренице гостей шла и княжна Апракса, разговаривая с царевичем Илтарем. Алёша скорыми шагами обогнал других гостей и пошел рядом с Апраксой. Так и дошли они до дверей — посередине Апракса, по одну сторону — царевич Илгарь, по другую — Алёша.

Илья постоял, поглядел и вышел вон из гостиной, из терема, из боярского подворья. Шел и думал неотвязно: «Как же это так? Беспощадный коварный враг, столько лет разорявший русскую землю, сын половецкого хана Илтарище, или, как его звали в простонародье, Идолище был пленен в бою». Жестокий это был бой. Большой кровью была одержана победа. Еще не высохли слезы матерей и вдов. Половцы запросили мира. Так уж бывало не раз. Клянутся степняки не нападать, но чуть окрепнут, снова нагрянут. В одном бою с ними погиб побратим Ильи, новгородец Ждан. Он, мечтательно улыбаясь, говорил о том времени, когда вернется в свой Новгород и примется, наконец, за настоящее дело. Не вернулся. Не построил ни дома, ни храма, кроме той уличанской церквушки, где венчался со своей Василисой Данилка. Да ещё играют в селах и городах ребятишки гривастыми конями, хвостатыми петухами и прочими балясинами, которые вырезывал он на привалах истосковавшимися по работе руками. Он стонал в забытьи, а потом очнулся, улыбнулся и радостно закричал: «Голуби! Голуби!»

А другие Илюшины друзья и соратники: совсем недавно — Кузьма, Василий, Никита… И наконец Годин, получивший ножевую рану в живот. Как долго, как трудно умирал он, истекая кровью. Бедный Годин — он всегда завидовал чужой, более удачливой жизни. В последний свой час он завидовал чужой смерти, быстрей и легкой, мертвецам, что, уже отмучась, лежали рядом с ним, уставясь в небо застывшими глазами… Кричал от боли, ругался, а под конец подозвал Илью и сказал тихо: «Коня моего забери себе!»

По какому праву этот половчанин, этот заклятый враг пришёл званым гостем на пир? Почему он смеет так уверенно и нагло смотреть своими желтыми глазами на русскую княжну, сестру Великого князя? Почему она, эта молодая русская женка, так улыбается? Неужели люб ей половчанин? Кто знает, может быть, не зря по всей Европе ходили россказни о королеве-блуднице.

Сначала трапеза шла чинно. Гости помалкивали — то ли от почтения к Великому князю, то ли из-за того, что проголодались, налегали на вина и яства. Но уже после первой перемены блюд, осушив чарки, почувствовали себя вольнее, зашумели, а потом и вовсе разошлись. За столом стояло неумолчное жужжание, пожужжать было о чём — о новом тереме тысяцкого, о невиданных украшениях его женки, об иноземном наряде королевы-разведенки. А главное:

— Ну и ну! Королева вовсе без стыда.

— Поглядите только! Мил дружок ближе, к сердцу. И впрямь, бывшей королеве словно голову своротило на одну сторону, Алёшеньку и не замечает. Всё на Идолище глядит.

Но с поповича как с гуся вода. Знай себе посмеивается, подливает в чарку соседке, не гнушается услужить Идолищу. И сам вино попивает. Иногда за кубком вина увидишь то, чего не заметишь на трезвую голову.

На середину зала, держась прямо, высоко вскинув голову с пустыми глазницами, твердо ступая, вышел невысокого роста старец. Отрок, чистый и смирный, нес гусли. Зарокотали струны. Снова загремела слава Великому князю. Гости с чарками в руках провозглашали величальное слово. Князь кивал в ответ, пригубливал.

Вбежали скоморохи. Играя и веселя гостей, сновали между столами. Архиерей, прищурясь, глядел на них, в такт музыке постукивал ногой в мягком сапожке и тихонько мурлыкал под нос разудалый напев, но, внезапно протрезвев, спохватился и, нахмурясь, поднялся.

Не так давно он самолично разослал по церковным приходам пергамент о том, что служителям культа, будь то монах или поп, негоже глядеть на бесовские пляски. И если уж им приходится бывать на пиру у своей паствы, то лучше им не взирать на сии соблазны, а потихоньку уйти от греха подальше. Впрочем, сам он уходить не собирался, так как еще должны подать заморские сласти и фрукты. Но и сидеть, глядя на скоморохов вместе с мирскими, было незачем. Он поднялся и строгий, высокий, в своем черном одеянии не спеша перешел в другую палату.

Ах, как надо сейчас Алеше, чтобы рядом был верный друг, подмога и опора Илья Муравленин. Но Ильи нет, и Алеша только мысленно шлет ему прощальное слово: «Пойми и поверь! Не ради корысти, не ради славы сижу я сейчас рядом с этой королевой без королевства, рядом с Идолищем поганым. Ради многострадальной земли Русской, ради ее покоя. Кто знает, что сейчас произойдет, кто знает, чем кончится. Может, в последний раз сижу я млад за пиршеским столом, в последний раз смотрю на свет божий, в последний раз улыбаюсь развеселой улыбочкой. Сверкнет меч. Прольется кровь. Чья? Сперва Идолища поганого! Но, может, следом за ним и моя. Может, тут же на пиру убьют гости-половцы или свои, русские по крови, предатели, продавшиеся половецкому хану. А может, сам Великий князь велит схватить меня, добра молодца, и срубить голову. Нет, не за то, что убил на пиру поганого половчанииа. А за то, что разгадал тайные княжеские помыслы, помешал задуманному. Но что бы ни случилось, иначе поступить нельзя. Большая опасность грозит Руси, пока еще неведомая русским людям. Не ведают они, что ждет их новая смута…»

Да, знал молодой попович то, что было неведомо другим. Затевает смуту не кто иной, как сам Великий князь. И вот почему: ненавидит он своего брата, того, что сейчас княжит в Переяславле. Нынешний переяславский князь — наследник. В случае смерти Великого князя он по старшинству займет Киевский стол. Великий же князь спит и видит посадить после себя на княжение своего сына. А нынешнего переяславского князя… Догадывается об этом переяславский князь и не зря опасается старшего брата. Нелегко ему приходится. Словно псы медвежью берлогу, обложили переяславскую землю половцы. Ближе всех к степнякам эта земля. И тем, кто живет там, все время приходится сдерживать их натиск. Пока держатся. Но как быть, что делать, если Великий князь, посылая брату дружеские послания, сам сговаривается с половцами, наводит их на братнины земли. Поэтому и привечает он пленного половецкого царевича. И сестре своей разведенке приказал приваживать его.