Ким Филби - супершпион КГБ - Филлип Найтли

С любой точки зрения решение Филби позволить Берджессу жить у себя в доме не было благоразумным. Хотя каждый из них знал, что они работают на русских и им нечего скрывать, сама идея совместного проживания двух агентов противоречит всей разведывательной практике. Филби пытался разъяснить эту ошибку. «Я искренне полагал, что уменьшится вероятность попадания Берджесса в беду, если он остановится у меня», — сказал Филби мне в Москве. «Я намеревался присматривать за ним, не упускать его из-под своего контроля».

Нет сомнений, что, исходя из дружеских отношений, Филби чувствовал обязанность, неблагоразумную, по его признанию, помочь Берджессу уменьшить тягу к алкоголю. Но ведь и Филби и Берджесс во время пребывания в Вашингтоне поддерживали связь со своим советским коллегой, и он знал, что Филби и Берджесс проживают в одном доме. Возникает вопрос: почему советская разведка позволила Филби и Берджессу так грубо нарушить элементарные правила конспирации?

Есть несколько вероятных ответов. Простейший из них заключается в том, что русские согласились с данной Филби оценкой сложившейся ситуации: будет безопаснее, если Берджесс будет жить с ним, а не слоняться по улицам Вашингтона. Возможно и такое не совсем оправданное объяснение: русские понимали создавшуюся опасность, но ничего не сделали для ее уменьшения. Имеется и такая теория: не Филби должен был помочь Берджессу, а, наоборот, Берджесс прибыл в Вашингтон, чтобы помочь Филби. Корейская война отнимала у Филби много времени. Нельзя исключать, что для Москвы его информация о войне представляла большую важность, чем сведения о тайных операциях ЦРУ — СИС. Гарри Ро-зитцке придерживается именно такого мнения:

«Осенью 1950 года несомненную ценность для Москвы представляли политические сообщения Филби из Вашингтона. В Корее складывалась критическая обстановка. Сталин был отрезан от Запада и не получал оттуда никаких сообщений. Но у него был одаренный, бдительный, политически грамотный сотрудник разведки, который мог сообщить ему о намерениях американцев, о том, например, собираются ли войска ООН пересечь реку Ялу. А Сталин, несомненно, передавал эти сведения представителям КНДР и КНР.

И как раз в середине этого напряженного периода, когда Филби приходилось работать круглосуточно, Берджесс неожиданно получает назначение в Вашингтон и поселяется у своего друга, советского агента. Поэтому нельзя исключать предположения, что Берджесс добивался этого поста, чтобы помочь Филби справиться с дополнительными поручениями Москвы, касающимися корейской войны».

Каковы бы ни были причины, Берджесс и Филби создали полную неразбериху. Берджесс много пил, часто возвращался домой во внеурочное время, нарушил тот небольшой порядок, который удалось навести Айлин в своем хозяйстве. В посольстве он поссорился со своим непосредственным начальником сэром Губертом Грейвзом и вскоре большую часть дня вообще не появлялся на работе. Вместо этого его можно было найти с бутылкой виски в руках, ремонтирующим электрическую железную дорогу Джона Филби, занимавшую большую часть комнаты Берджесса в подвале дома Филби.

Когда Берджесс появлялся на работе, он выводил из себя офицера безопасности Томми Джонсона тем, что на ночь забывал па столе секретные документы и терял розовые листочки, которые ему давал заполнять Томпсон, чтобы объяснить свой проступок. Офицер безопасности постоянно жаловался: «Этот человек большую часть времени находится в состоянии алкогольного опьянения». С американцами Берджесс вел себя грубо, властно, агрессивно. Он находил удовольствие в открытом выражении полного презрения к американскому образу жизни. Когда Берджесс встречал человека, которого он считал достойным для вступления в беседу, он выливал на него поток оскорблений, затрагивавших Южную Корею и роль в корейских делах генерала Дугласа Макартура.

Высказывания Берджесса скоро стали сказываться на настроении семьи Филби:

«Он открыто проявлял скрывавшееся до сих пор презрение к Соединенным Штатам Америки. Айлин начала высказывать оскорбительные замечания по поводу США, причем делала это с позиции своих предрассудков и невежества. Влияние Берджесса на Кима было более радикальным. Как будто этот «благородный апостол» вновь получил власть, которую он имел в Кембридже над скромным учеником Вестминстерской школы. Ким старался везде брать с собой Берджесса, демонстрировал свое дружеское отношение к нему, бесполезно пытаясь заставить американцев относиться к Берджессу так, как делал это он. Он стремился контролировать поведение Берджесса, но вместо этого сам попал под его опасное влияние».

Из книги 77. Сила и М. Макконвила «Филби: долгая дорога в Москву»

Один из инцидентов принес особенно большой ущерб. В Москве Филби описал мне его очень ярко:

«Мы устроили прием, на котором в основном присутствовали сотрудники ФБР. Было несколько человек и из ЦРУ. Хорошо выпили. Билл Харви пришел с женой, которую, если я не ошибаюсь, звали Либби. Оба были навеселе. В середине приема пришел Берджесс. С ним было бы все в полном порядке, если бы к нему не приставала жена Харви. Она слышала, что Гай является прекрасным художником, и настойчиво просила нарисовать ее портрет.

Наконец Гай сказал: «Хорошо». Он взял свой блокнот рисовальной бумаги и что-то быстро набросал. Получалась едкая карикатура на Либби. Увидев рисунок, она очень обиделась. На следующий день я позвонил Биллу, пригласил его на ленч и от имени Гая принес извинения. Билл сказал: «Забудем это», однако ясно, что этот инцидент он не забыл» [22].

Трудно сказать, как долго Берджессу удалось бы продержаться в Вашингтоне. Томпсон решил сделать все возможное, чтобы избавиться от него. Айлин могла решить, что с нее достаточно, и, несмотря на протесты Кима, вышибить Берджесса из дома. В этом случае он вряд ли бы сумел прожить самостоятельно. О поведении Берджесса Гувер получал обстоятельные доклады, и он давно бы выгнал Гая из страны, будь это в его власти. Но в конце концов Берджесс сам завалил все дело, и советской разведке пришлось прилагать отчаянные усилия, чтобы спасти от провала всю операцию по проникновению в западные разведывательные службы.

ГЛАВА XIII. УВОЛЕН С РАБОТЫ. ПОДОЗРЕНИЯ ОСТАЛИСЬ

Офис Филби размещался в Вашингтоне в пристройке к британскому посольству, но у него был небольшой кабинет в здании ФБР, где он знакомился с документами, которые ввиду их важности выносить из здания не разрешалось. Значительная их часть касалась так называемых «материалов. Верона» — радиосообщений советского консульства в Нью-Йорке в период 1944–1945 годов, над дешифровкой которых американские криптоаналитики работали в послевоенные годы.

Толчок этой работе дало обнаружение в Финляндии оставшегося после боев обгоревшего блокнота с кодовыми таблицами. Сам по себе блокнот был бесполезен, поскольку в нем указывались лишь слова и данные им цифровые номера. Советская практика кодирования заключалась в то время в том, что каждому слову сообщения давались цифровое обозначение, затем к каждой группе добавлялось определенное число, которое регулярно менялось каждой советской радиостанцией, где бы она ни располагалась. Описываемый ниже пример показывает, какие трудности создает такая система для дешифровальщиков.

Слово «атом» в кодовом блокноте обозначено числом 1000. При кодировании к этому числу добавляется «ключ» — число 500. Шифровальщик, работающий с данным сообщением, добавляя 500 к 1000 получает 1500. Затем он по радио направляет сообщение в центр. Вычитая из 1500 500 дешифровальщик получает 1000 и по кодовой таблице определяет зашифрованное слово — «атом». Если кто-то и перехватит это сообщение, даже имея кодовый блокнот, как это было у американцев — он не сможет прочитать сообщение, поскольку по кодовой таблице число 1500 обозначает, например, «винтовка». Если у дешифровальщика нет «ключа», перед ним настоящая головоломка.

Каждый ключ должен использоваться только один раз. В 1944 году в Москве кто-то сделал ошибку, направив в радиоточки набор уже использовавшихся ключей. Одним из советских учреждений, получивших этот набор, была советская закупочная комиссия в Нью-Йорке. Когда сотрудники ФБР негласно проникли в помещение комиссии, они сфотографировали незакодированные телеграммы, предназначенные для направления в Москву.

Теперь у американских криптоаналитиков были все данные, необходимые для того, чтобы открыть форточку в мир ранее неподдававшихся расшифровке советских кодов: в их распоряжении имелись открытый и зашифрованный тексты некоторых телеграмм, кодовые таблицы, и поскольку набор некоторых ключей использовался неоднократно, можно было попытаться установить их числовые значения. Тем не менее это была очень трудоемкая, занимавшая много времени работа: потребовавшая не месяцы, а годы. Однако результаты заслуживали этого. По словам изучавшего «материалы Верона» Дэвида Мартина, расшифровка советских кодов явилась причиной всех «громких шпионских дел» в послевоенный период.