При блеске дня - Джон Пристли

— Попрощайся с чудесным днем, Лиз, — сказал я.

— Да… Обидно. И что было потом?

— Ничего особенного, — ответил я. — Я ушел воевать и больше в Браддерсфорд не возвращался. Экран темнеет, идут титры.

— Но что случилось со всеми остальными? Неужели ты больше никого не видел?

— Оливер Элингтон, Джок Барнистон и Бен Керри погибли на войне. Очень много людей погибло, Лиз. С тех пор мое поколение только и делает, что пытается заполнить дыры. Сам Элингтон тоже умер во время войны: болезнь его все-таки подкосила.

— А девушки? — нетерпеливо спросила она, словно мужчины ее мало волновали. — Ева умерла, а Бриджит и Джоан? Ты их больше не видел?

— Видел… один раз, — ответил я и замолк: машина остановилась.

Похоже, мы подъехали к тому самому отелю, где можно было хорошо пообедать. Пробегая по дорожке к входу, мы едва успели разглядеть сам отель — в самом деле очень милый, — и столь же милую бухточку внизу. В вестибюле, где в ожидании обеда уже собрались постояльцы, Лиз сказала:

— Остальное непременно расскажешь за едой. Ступай, выпей что-нибудь. Я не хочу… мне надо отлучиться и, помимо прочего, позвонить в нашу гостиницу. Возможно, это займет время.

В глубине отеля обнаружился небольшой бар. Он был совершенно пуст, если не считать пожилого бармена с багровым лицом, а из напитков выбирать пришлось из двух сортов бутылочного пива.

— Последние капли спиртного ушли позавчера вечером, — пояснил бармен. — Попробуйте вот это пиво в маленьких бутылочках. Если вылить две в большую кружку, получается вкусней.

Я так и сделал, а потом уселся со своей кружкой в углу и закурил трубку.

Дождь зарядил по-настоящему, и в баре стало темно. Темно и грустно.

— Не такой уж погожий денек оказался, — сказал бармен. — Ох и непредсказуемая погода у нас весной! — Он вздохнул. — Остаетесь на обед?

Я кивнул и добавил, что нас только двое.

— Пойду передам на кухню.

Бармен еще раз вздохнул и вышел. Видимо, он же был и хозяином этого отеля: сам по себе отель был очень приятный, а вот бар — мрачнее не придумаешь. Я прихлебывал пиво, курил и смотрел на бегущие по окну струйки, размышляя, как лучше ответить на вопрос Элизабет, если она повторит его за обедом. А потом начал вспоминать нашу последнюю встречу с Джоан Элингтон.

Была ранняя весна 1919-го, и я только что прибыл из Франции на вокзал Виктория в Лондоне, очень довольный собой. Формально я приехал на побывку, но был почти уверен, что скоро придет приказ о моей демобилизации. Итак, бывалый вояка Грегори Доусон, изрядно принявший на грудь (свежее спиртное уже мешалось со вчерашним, выпитым в Булони), стоял на перроне. Был самый разгар дня. Я оставил вещмешок в камере хранения и, взяв с собой только небольшую сумку, зашагал к выходу. В голове у меня начинали складываться планы на вечер, поэтому я не очень-то смотрел, куда иду, и в результате столкнулся с девушкой, волочившей большой чемодан. Она досадливо вскрикнула и выпустила его из рук. Лицо девушки я сначала не увидел: оно скрывалось за большими полями модной шляпы.

— Простите, пожалуйста. Я такой разиня! Давайте я помогу вам с чемоданом, он для вас слишком тяжел.

— Грегори Доусон! — воскликнула она, посмотрев мне прямо в глаза. Я наконец увидел ее лицо.

С нашей последней встречи минуло пять лет; в моей жизни много всего произошло, и оттого я не сразу узнал в девушке Джоан Элингтон. Конечно, она тоже изменилась. Ей было под тридцать, лицо ее похудело, осунулось и стало еще бледней.

— Ты совсем другой, — сказала она. — Только по голосу тебя и узнала. У тебя всегда был странный, очень низкий голос, Грегори.

Она улыбнулась и сразу похорошела.

— Что ж, Джоан, — сказал я, поднимая ее чемодан, — куда идем?

Она рассказала, что преподает в школе для девочек где-то в Суссексе, но сейчас Пасха, занятий нет, поэтому она решила пожить пару дней на квартире родственницы в Эрлс-Корте.

— Решено, туда и поедем, — сказал я. — Конечно, если твоя родственница не против угостить меня чаем.

— О… так она уехала на всю неделю, — с загадочной маленькой улыбочкой ответила Джоан (я очень хорошо запомнил эту улыбочку). — Поэтому ее можно не спрашивать. Ты в самом деле выпьешь со мной чаю, Грегори? Я была бы очень рада. Так чудесно, что мы встретились!

С бравой солдатской дерзостью, которой я набрался за последние несколько лет, я ответил, что теперь она от меня не избавится. Мы поймали такси и покатили в довольно ветхий район где-то между Западным Кенсингтоном и Эрлс-Кортом, где я втащил чемодан по четырем длинным лестничным пролетам в квартиру родственницы. По дороге Джоан рассказала мне о своей жизни в школе для девочек, которую она ненавидела. Про семью она ни словом не обмолвилась, а я, зная о смерти мистера Элингтона и Оливера, лишних вопросов не задавал.

В квартире оказалась довольно просторная гостиная в металлически-зеленых цветах и с репродукциями импрессионистов на стенах. Я растянулся на массивном диване и курил, пока Джоан распаковывала вещи в спальне. Вышла она в кремовой блузке и темно-синей юбке странной длины — ни то ни се, — какие тогда все еще были в моде. На первый взгляд она была похожа на скромную молоденькую учительницу из хорошей школы, но при ближайшем рассмотрении в ее лице обнаруживалась какая-то неуловимая червоточина: в хорошую школу девушку с таким лицом вряд ли бы взяли. Заглянув на крошечную кухню, Джоан сказала, что к чаю ничего нет, поэтому нам лучше пойти в кафе. Я ответил, что пока обойдусь без закусок, а вечером непременно куда-нибудь сходим. Мы стали пить чай, сидя у огромного полуразвалившегося газового камина и глядя друг на друга. Было уютно, но грустно и совсем не так, как я себе представлял, когда столкнулся с Джоан на вокзале.

Наконец она не выдержала.

— Ты ведь знаешь, — почти укоризненно проговорила она, — что ты чуть ли не единственный остался в живых? Оливер. Джок. Бен Керри. Ты, наверное, в курсе?

— Да, Джоан, — мягко ответил я. — Я все знаю. Это ужасно.

— Я предчувствовала, что Джока убьют, — странным монотонным голосом произнесла она. — С самого начала. Он, думаю, тоже это знал. Его это не пугало, знаешь ли… смерть его не пугала. Мне кажется, он не придавал такого значения собственной жизни, как все остальные. Ты меня понимаешь?

— Да, я тоже всегда что-то такое чувствовал.

— Угости меня, пожалуйста, сигаретой.

Она стала дерзко и неумело курить, ни слова не говоря.

— Я и про твоего отца знаю, — сказал я через минуту-другую, решив покончить со списком жертв и больше к нему не возвращаться.

Джоан молча кивнула. Когда она подалась вперед и посмотрела на огонь, я заметил слезы в ее глазах, но по щекам они не потекли.

— А что остальные? Где они? — спросил я.

— Мама переехала в Дорсет к сестре — моей тете. Дэвид, понятное дело, живет с ними. Он сейчас учится в Кембридже, его все считают очень умным и талантливым.

— В чем же? — Конечно, эта весть меня нисколько не удивила.

— А… в математике, физике и всяком таком. Здоровье у него слабое, поэтому в армию его не взяли.

Я помолчал:

— А что Бриджит?

Она искоса посмотрела на меня и криво усмехнулась.

— А я все думала, когда ты спросишь. Ну, Бриджит занималась музыкой, потом поработала на войне, а теперь вышла замуж. Минувшей осенью, за красавца по имени Коннолли — Майкл Коннолли. Он из тех обворожительных черноволосых ирландцев с голубыми глазами…

— Да-да, я таких встречал.

— Бриджит молиться на него готова. Впрочем, это, наверное, в ее духе.

— А почему он тебе не нравится?

— Легко было догадаться, правда? Что ж, я считаю, он подкупает внешностью. В душе он слаб и себялюбив, добра от него не жди. Бриджит влюбилась в Майкла по глупости. Она, знаешь ли, иногда бывает глупа.

— Мы все бываем. Где они живут?

— В Ирландии, под Дублином. Бриджит еще не успела в нем разочароваться. Но у них ничего не выйдет, вот увидишь.

— Вряд ли увижу.

Она внимательно посмотрела на меня:

— Ты ей писал, не так ли?

— Да, и ответа не получил.

— Бриджит упоминала. Ей надо было с кем-то поговорить, Ева умерла, а Оливер ушел на войну. Она подумала, что, если между вами завяжется переписка, ты придашь этим письмам особое значение… А она тогда сама не могла разобраться в своих чувствах, поэтому решила тебя не обнадеживать. Когда в ее жизни появился Майкл, — не без удовольствия добавила Джоан, — все случилось очень быстро. Она влюбилась моментально.

— Я не удивлен, — ответил я, стараясь не показывать ревности, которую хотела пробудить во мне Джоан. — Черные как смоль волосы, голубые глаза, ирландское обаяние… Гремучая смесь! А я, Джоан, никогда не считал себя красавцем.

— Напрасно, Грегори, — она осмотрела меня с ног до головы, — мне ты всегда нравился. Хотя ты был смешным и неуклюжим юнцом, когда мы познакомились. А сейчас ты выглядишь даже лучше, чем я представляла. Форма тебе очень идет.