Башня ветров - Ирина Грин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Теперь, глядя на Катю, он воспринимал ее не только как жену, женщину, с которой он связал свою жизнь, но и волшебный источник новой жизни. Представляя в мыслях своего ребенка, Сергей видел его таким же, как он сам. Победителем.
– Давай назовем его Виктором, – сказал он перед отъездом. – А если будет девочка – Викторией, богиней победы.
Девочку назвали Антониной, Тосей, в честь Катиной бабушки.
По издавна сложившейся в военном училище традиции появление у курсантов детей ознаменовывалось особым ритуалом. Если рождался мальчик, класс, в котором учился свежеиспеченный отец, на руках проносил героя по плацу. Если девочка, его так же, всем классом, бросали в море. Тося появилась на свет холодным январским вечером. В том году зима выдалась не по-крымски снежной, да и руководство училища не одобряло подобные выходки курсантов. Но разве это повод изменять воинским традициям?
Он даже не сразу понял, в чем дело, когда одноклассники вытащили его из камбуза и, как был, в тройке, без шинели и шапки, с хохотом поволокли на водную станцию. Вода на мгновение оглушила – она обожгла не только кожу, но и все внутренности, отчего стало совершенно невозможно дышать. Он все-таки постарался судорожно вдохнуть морозный воздух, но вместо него внутрь хлынула вода. Все, решил он и тут же почувствовал, как сильные руки буквально выдирают его из лап моря. А уж на берегу – откуда взялись силы! – торопливо сбросил брюки, благо у флотских штанов не нужно заморачиваться с ширинкой, стянул через голову уже покрывающуюся тонким ледком фланку. Кожа на теле – не дотронуться, словно огромный ожог, – и нырнул в колючую, пропахшую потом шинель, почему-то показавшуюся необъятной.
– Пей! – В губы ткнулась эмалированная кружка. Он сделал глоток – небольшой, как получилось, и внутрь хлынула огненная река. Горькая, вонючая самогонка не шла ни в какое сравнение с напитком Катиной мамы, облагороженным черносмородиновым вареньем.
– Еще! – закричали друзья.
Он подчинился – река расширилась, сделалась полноводной, проникла до самых кончиков ногтей на ногах и руках. А неугомонная толпа курсантов подхватила еще не до конца очухавшегося виновника торжества и потащила в каюту начальника водной станции, боцмана Петра Андреевича, – греться.
Тот для порядка нахмурил брови, глядя на такое разгильдяйство.
– И где вы ее откопали, самогонку эту, салаги! Как бы не траванулся с непривычки!
Но бранился он не от души, а скорее для острастки. Лицо при этом было довольным – живут традиции! Еще как живут! К тому же Новиков был в сборной училища по гребле, и на мелкие шалости Андреич закрывал глаза.
После этих событий кличка Косолапый была забыта, Новикова теперь именовали не иначе как Отцом. Хотя сам себя он отцом не чувствовал. Мать изредка писала, один раз даже прислала фотографию Тоси – голый щекастый карапуз лежит на животе и старательно тянет вверх лысую голову. «Красавица наша», – писала мать, но Сергей, сколько ни всматривался в черно-белое не очень четкое фото, особой красоты не находил.
Перед самым отпуском Воронцов заявил:
– Мы с Олимпиадой подали заявление, свадьба в августе. Будешь моим свидетелем?
– Как в августе? Отпуск же!
– Когда он тебе мешал, отпуск этот, – саркастическая улыбка скривила Пашкины губы. – Приезжай! С папахеном моим познакомишься. Пора уже определяться с дальнейшей службой.
Новиков представил огромный огород и трех женщин, горбатящихся на нем от рассвета до заката. Даже не трех – Катька, наверное, с малой, не оставишь же ее.
– Ты извини, Паш, никак не смогу. Может, в сентябре поженитесь?
– Как ты себе это представляешь? – нахмурился Воронцов. – Скажу: «Давай отложим свадьбу до возвращения Новикова из Больших Грязей?»
– Из Нижних, – возразил Сергей.
– Один хрен!
– Тебе один, а мне – нет! – отрезал Новиков. Подумал немного и добавил: – И вот еще что. Я решил после училища поехать служить на Север. Там с жильем полегче, да и зарплата побольше.
– Ты чего, Новиков? Обиделся, что ли? – искренне удивился Воронцов.
– Нисколько.
В деревне все обстояло совсем не так, как рисовал себе Новиков. Мать Кати тяжело заболела, и на руках у жены было практически два ребенка. Огородами, как могла, занималась мать Сергея. На Кате была уборка и готовка на всю семью. На рынок ездить было некому – сдавали с трудом выращенные овощи перекупщикам по смешным ценам. От отца с Лешкой помощи ждать не приходилось – приходили домой поздно и падали от усталости. Даже самогонку забыли, хотелось надеяться, что надолго. Впрягшись в работу, Сергей позабыл о свадьбе друга. Он даже Олю не вспоминал в это лето.
– Ты прости меня, Сережка, – сказала мать перед его отъездом в Севастополь.
– За что? – не понял он.
– Глупо все получилось с Катей. Мы же с матерью ее хотели как лучше, чтобы денег побольше, вам могли помогать. Вроде все точно рассчитали, да, видно, где-то ошибка вышла. Я тебя только об одном прошу – не обижай, сынок, Катюху. Хорошая она девка.
– Да я вроде не обижаю. И как я ее обижу, если они с Тосей здесь, а я – там?
– Хотя бы письма пиши. Пиши, сынок! Мне можешь не писать, если времени не будет, а ей пиши. А она мне все равно новости-то расскажет.
И он писал. Старался каждую неделю по письму. Хотя особо писать было нечего – не об учебе же. Писал в основном о погоде. О том, что скучает по ней и по Тосе. Он и правда скучал.
На последнем курсе он читал как никогда много.
– Ты, наверное, по диагонали читаешь, – смеялся Воронцов. – Главное – процесс, да?
– Ты, как всегда, прав, – отшучивался Новиков.
Вернувшись из отпуска, он похвастался фотографией Тоси с огромным бантом, неизвестно как прикрепленным к хилой растительности на голове. Воронцов в ответ притащил в училище альбом со свадебными фотографиями. Счастливая Оля, сияющий Пашка, печальная Ольга Елисеевна, самодовольный капраз[15] в парадной морской форме, очевидно, отец, Олины родители – папа-инженер в сером костюме, из-за больших очков в черной оправе не понять, рад он, что выдает дочь замуж, или нет. Рядом – мама в строгом голубом платье. Глаза покраснели от слез, но улыбается.
– Теща симпатичная у тебя, – похвалил Сергей.
– Ага, этого у нее не отнять. Зато тесть…
– А что с тестем?
– Знаешь, есть такая шутка – если на всех трех фотографиях в паспорте мужчина в одном пиджаке, значит, это инженер. А если и в паспорте отца фигурирует тот же пиджак, значит, потомственный инженер.
– И что? – не понял юмора Новиков.
– Денег три рубля, а гонору – на все триста. Другого мужа он хотел для своей дочечки. Умного, а не дурака-вояку, у которого всего одна извилина в голове, да и та от фуражки.
– Так ты вроде умный.
– На лбу же это не написано. Пришлось попотеть, доказывая.
– Ну и как?
– Такому всю жизнь придется доказывать. Я уже пожалел, что решил остаться в Крыму. Уехали бы с глаз долой. Эх! – Воронцов в сердцах махнул кулаком в сторону воображаемого тестя.
«Хорошо, что у меня тестя нет и теща вполне себе покладистая, о лучшем зяте и не мечтает», – подумал Сергей.
Больше, по какой-то негласной договоренности, друзья подробностями семейной жизни не делились.
Год пролетел незаметно, настал торжественный день выпуска. Новиков знал, что никто из родни не приедет, и все-таки с волнением всматривался в толпу разряженных гостей. И вдруг сердце словно пропустило удар – он увидел Олю. Она стояла в первом ряду, вместе с Ольгой Елисеевной. Обе высокие, статные, в белых платьях, очень похожие друг на дружку. Все дальнейшее он помнил будто в тумане – как принимал из рук командующего лейтенантские погоны и кортик, как в последний раз шли парадным строем, как по команде подбросили в небо мелочь – еще одна традиция. Бежать, сразу после торжественной части бежать, стучало в висках в такт строевому шагу. Но как убежать, не поздоровавшись с Ольгой Елисеевной? Неизвестно, как сложится жизнь, может быть, они и не увидятся больше никогда. А ведь это она научила его любить книги, да и вообще относилась к нему как к родному. Было бы свинством уйти вот так, по-английски, не попрощавшись. Но Оля… Как подойти к ней?
Воронцов толкнул его локтем в бок.
– Новиков, не расслабляйся. Пошли с моими перекинемся парой слов, а потом нас ждет продолжение.
На ватных ногах Сергей подошел к Ольге Елисеевне и Оле. В глазах матери Воронцова стояли слезы.
– Господи, мальчики, какие же вы красивые! – сказала она, обнимая новоиспеченных лейтенантов. В белой парадной форме, уже с новенькими, сияющими на солнце погонами и подпоясанные золочеными ремнями с кортиками, они и впрямь выглядели очень внушительно.
Воронцов обнял Ольгу. Она поцеловала его в идеально выбритую щеку, а затем, выскользнув из объятий мужа, чмокнула Новикова.
– Я, наверное, пойду, – смутился он. – Не буду вам
