На поверхности (ЛП) - Акероид Серена

Рыдания заставили меня испытать чувство неловкости, но я знала, что не могу просто уйти и оставить кого-то таким расстроенным, даже если этот кто-то хочет побыть один. Я должна была проверить этого человека.

Вдоль коридора стояли шкафы, которые учителя естествознания использовали для хранения своего инвентаря, и я прошла до конца, нахмурившись, потому что казалось, будто звуки исходили из шкафа.

Поскольку я знала, что они были заполнены до отказа, любопытство заставило меня пройти дальше на звук, и тогда я увидела ее.

Я встречала ее в школе. Девушка была новенькой, училась на три класса младше, но при встрече она поразила меня — хотя я больше не видела аур, ее аура была очень яркой. Она светилась как солнце, и невозможно было не заметить вокруг девушки этого ослепительного сияния.

Это всегда наводило меня на мысль о том, что она являлась светлым человеком. Жизнерадостным. Поэтому видеть, как она плачет, казалось просто неправильным.

В ее ярко-желтой ауре почему-то появились полосы темно-красного и коричневого цвета, которые, сливаясь с желтым, создавали тусклый цвет хаки в районе ее живота. Это заставило меня выдвинуть предположение о том, что она страдает не эмоционально, а, скорее, физически.

Никогда раньше я не видела такого цвета, даже у Винни или Луизы — двух умирающих людях, — и должна признаться, что испытала беспокойство. Я не знала эту девушку, да и не особо хотела ее знать, но ее аура заставляла меня думать о плохом.

Поскольку большинство времени я не видела ауры, то когда все-таки это происходило, я понимала, что для этого была какая-то причина. Причина, по которой определенный человек привлек мое внимание. Я заметила эту девушку с самого начала и подумала, что это судьба… даже если судьба не делала ничего, кроме как давала мне каждый раз пинок под задницу.

У девушки вырвался резкий вздох, и она еще сильнее свернулась клубочком, притянув к груди ноги. Вспышка боли на ее лице заставила меня вздрогнуть. Медленно я сцепила руки и начал быстро тереть их одна об одну, как будто они замерзли. Звук, должно быть, привлек ее внимание, потому что девушка, открыв глаза, увидела меня и побледнела. Но когда она начала подниматься на ноги, а на ее лице отразилось смущение и намерение убежать, участок ее ауры цвета хаки запульсировал, что, очевидно, означало возникновение новой вспышки боли, от которой она охнула и снова упала на пол.

Мгновенно, не думая о собственной безопасности, я опустилась на колени и схватила ее за руку.

— Эй, все в порядке, — попыталась я успокоить девушку, издавшую протяжный, глубокий стон в тот момент, когда наши пальцы соединились.

Меня удивило, что я не испытала ту же агонию, как с Луизой, — не было ничего хуже, чем еще раз ощутить ту острую боль, как тогда, когда я слишком долго и усердно пыталась ее излечить.

Глаза девушки широко раскрылись.

— Боже, как больно! — воскликнула она, и ее ресницы начали трепетать.

— Могу я отвести тебя к медсестре? — прошептала я, поскольку не хотела, чтобы она ассоциировала меня с обезболиванием, которое, я надеялась, она скоро почувствует.

— Она ничем не сможет мне помочь. У меня синдром поликистозных яичников — когда идут месячные, я испытываю дикую боль, — ответила она, отвернувшись.

— В такие дни ты не должна ходить в школу, — пробормотала я, и ее аура поясняла это лучше, чем записка врача. Конечно, я сомневалась, что преподаватели примут такое обоснование.

— Боже, у тебя такие горячие руки, — пробормотала она, стиснув зубы, и я знала, что так и есть.

Я это чувствовала.

Будто я держу грелку, наполненную кипятком. Тепло просачивалось из моих пор, словно я была подключена к электросети.

Девушка, облегченно вздохнув, прислонилась головой к стене, и когда цвет хаки из ее ауры стал исчезать, мне не нужно было спрашивать о том, стало ли ей лучше.

— Могу я отвести тебя к медсестре? — повторила я.

Облизав губы, она оторвала голову от стены, чтобы лучше меня видеть, и когда в ее глазах появилось изумление, я поняла, что она освобождается от пелены боли, которая скрывала от нее все остальное.

Даже ее осознание того, кем я была в этой школе.

В тот момент, когда узнала меня, девушка побледнела. Когда она с трудом поднялась на ноги, я с удовольствием отметила, что ее аура стала немного ярче, а желтый определенно преобладал над коричневым и красным.

— Эм-м, спасибо, нет, — пробормотала она, начиная отступать, как будто у меня была чума или что-то в этом роде.

Я привыкла к этому.

В этих стенах я была изгоем, и находиться рядом со мной было подобно смертному приговору.

Хорошо, что я не любила людей и предпочитала собственную компанию.

Также было хорошо то, что холод поразил меня только тогда, когда девушка вышла из коридора. Он накрыл меня так резко, что я пошатнулась. Не так плохо, как с Луизой, и я подумала, что это потому, что мне не пришлось прилагать больших усилий, но, все же, было ощутимо после длительного отсутствия практики исцеления.

Уперевшись руками в стену и согнув спину, я попыталась справиться с крупной дрожью, которая охватила все мое тело с головы до ног.

Я знала, что не получу благодарности за свою помощь, но то, что я сейчас испытывала, было определенно хуже того, что она относилась ко мне, как к заразной.

Я справлялась с этим состоянием так долго, как могла, прежде чем позволила упасть своим слезам, но тут произошло что-то похожее на сон. Кто-то появился за моей спиной. Кто-то такой теплый. Такой жизненно важный.

В этих стенах я не чувствовала себя в безопасности. Вовсе нет. Возможно, такой опасности, как в первый день, уже не было, но я знала, что от людей нужно держаться подальше, потому что они всегда искали способы сделать мне какую-нибудь подлость.

Однако в данном случае я знала, что мне не о чем беспокоиться.

— Что ты сделала? — пробормотал Адам, обнимая меня за талию, он прижался ко мне и положил подбородок на мое плечо.

У меня не осталось другого выбора, кроме как погрузиться в живительное тепло его тела.

— Е-ей было больно.

— Ты исцелила кого-то? — спросил он тихо.

Я кивнула, ощутив, как волна дрожи снова сотрясает мое тело.

— Повернись, — пробормотал он, фыркнув себе под нос.

Возможно, это было глупо, особенно после того, что буквально десять минут назад я была твердо уверена, что мне нужно избегать его, но я развернулась и бросилась в его объятия. Когда Адам расстегнул свою куртку, позволяя мне ближе прижаться к нему, я знала, что даже на небесах не смогла бы чувствовать себя лучше.

Дышать его воздухом?

Делить его тепло?

Это было блаженством.

— Ты говорила, что после Луизы больше не можешь этого делать, — сказал удивленно он.

Поморщившись, я выдохнула, и мои глаза удивленно расширились, когда я увидела свое дыхание так же ясно, как будто здесь было холодно. Как будто я дышала на морозе. Мое дыхание было видимым. Охрененно видимым.

Вот насколько сильно мне было холодно.

Что за фигня?

— Я не могу видеть ауры, — пояснила я, когда мои зубы начали стучать. — Не так часто, как раньше. Какое-то время я не видела ни одной. Теперь я вижу их время от времени.

— Что заставило тебя исцелить именно ее?

— Обычно у нее такая красивая аура, — прошептала я. — Сияющая, ярко-желтая. Я видела ее боль. Я хотела помочь.

— Стоило ли это того?

Его мрачный вопрос заставил меня задуматься над этим.

— Возможно, нет. Она убежала прочь, словно у меня корь…

— Конечно, и позволь угадать, даже не поблагодарила тебя.

— Ага, — фыркнула я. — Ты же знаешь, что я здесь персона нон грата, Адам.

— Бля*ь, не могу дождаться окончания школы.

Я прижалась лбом к его груди.

— Я тоже. Осталось совсем недолго.

— Пять месяцев, — выдохнул он. — Я подал заявление в Стэнфорд.

Я удивленно приподняла брови, и не нужно было быть гением, чтобы понять, почему он выбрал колледж на другом конце страны — из-за меня. Потому, что туда собиралась я.