Завоеватели - Елена Хаецкая

— Последний раз я заряжала кулеврину, — сказала тролльша. — Помнится, там нужно было насыпать порох, положить пулю и сунуть фитиль, а потом быстро-быстро наводить на врага, чтобы не застрелиться… Ты не знаешь, моя красавица, куда эту штуковину вкладывать?

Анна-Стина взяла из рук старухи пистолет и быстро зарядила его. Имд смотрела, вытягивая шею и кивая с явным уважением.

— Смотри-ка, смотри-ка, новомодные все штуки… Куда нам угнаться… Все-то знаешь, все-то умеешь, пальчики ловкие…

Держа пистолет в опущенной руке, Анна-Стина посмотрела на черный конус замка, где навсегда остался ее брат. Было ли это взаправду, или только почудилось ей, но порыв ветра принес ей чей-то еле различимый жалобный голос, который коснулся слуха и бесследно растаял над болотами… Как ни старалась она держать себя в руках, губы у нее задрожали. Прерывающимся голосом Анна-Стина спросила тролльшу:

— Госпожа Им, вы ведь умеете видеть будущее?

— Умею, умею… все вижу… косы русые, глаза светлые, кому-то уже глянулись…

— Я увижу когда-нибудь моего брата? — в упор спросила девушка.

Тролльша выпрямилась, сразу став неприступной и величавой. Глядя в ее глаза, Анна-Стина вдруг со страхом подумала, что еще немного — и она увидит все то, что прошло перед этими старческими глазами за долгие века.

— Я увижу его? — упрямо повторила Анна Вальхейм.

Тролльша резко ответила (куда благостность девалась!):

— Нет. Никогда. — И опустила голову. Седые космы, в которых запутались мох и хвоя, упали ей на лицо. Из-за этой завесы донеслось: — Тебе лучше сразу смириться с этим, Анна-Стина Вальхейм. Поверь мне. Лучше сразу смириться.

Не отвечая, Анна-Стина пошла прочь, волоча по мокрому снегу подол своего крахмального платья. Ведьма долго смотрела ей вслед. Девушка шла медленно. Но вот она скрылась из виду, и остались только черные деревца на заснеженном болоте, холодный металлический конус замка, пронзительное синее пятно магического костра и зловещая старуха в пестром меховом плаще…

— Трусы, предатели! — рычал Косматый Бьярни, лежа, связанный, у костра на Пузановой сопке. Его длинные волосы угольно чернели на снегу.

Над Косматым высился Торфинн. Золотая цепь с рубинами, лежащая на его груди, нестерпимо сверкала на солнце. Легкий ветер касался бледного, мрачного лица чародея. Упираясь кулаками в бедра, широко расставив ноги, Торфинн стоял лицом к лицу с Орденом. Пленник, которого он принес на плечах и свалил на землю, как неодушевленный предмет, был для него лишь объектом торговли.

Весь Орден был здесь. На специальной розовой подушке в небрежной позе возлежал Великий Магистр. Разенна понимал, что от него в данном случае ничего не зависит, но пренебречь долгом и уронить авторитет не мог. Потому и возлежал.

Оба бога сидели, скрестив ноги, на снегу: Фуфлунс справа от Великого Магистра, Сефлунс — слева. Фуфлунс поигрывал своим острым, как бритва, каменным ножом. Тагет пристроился на той же розовой подушке в ногах у Ларса, тем самым вынудив того поджать колени.

Пронзительные черные глаза Торфинна не отрывались от сумрачного лица Синяки. Юноша прислонялся к сосне, одиноко растущей возле хибары. За эти дни он еще больше похудел и осунулся. Но синие глаза горели ярко, и он не опускал их под пристальным взором Торфинна.

— Я принес то, что ты просил, — сказал ему старый чародей и пнул Косматого Бьярни ногой в сапоге с медными пластинами.

Плененный капитан «Медведя» взвыл от ярости.

Синяка спокойно кивнул.

— Благодарю тебя, Торфинн. Ты оказал мне неоценимую услугу.

Торфинн слегка поклонился и пожал плечами.

— Это такая мелочь, о которой и говорить-то не стоит.

Синяка помолчал немного и вдруг спросил:

— А что ты сделал с близнецами?

Торфинн не по-хорошему улыбнулся.

— Мы, кажется, договорились с тобой, Синяка. Я предлагал их тебе. Но раз ты отказался… — Он передернул плечами.

Синяка заложил руки за пояс. Внезапно он прикусил губы и изо всех сил прижался спиной к дереву — ему опять стало дурно.

Торфинн с любопытством следил за ним.

Ларс Разенна решил принять участие в беседе и тем самым поддержать свой расшатываемый авторитет.

— Что мы будем делать с этим негодяем? — спросил он, указывая на Косматого Бьярни жестом, достойным этрусского царя.

И сразу все, как будто он дал команду, заговорили, перебивая друг друга:

— Сердце вырезать, сердце! — горячо сказал Тагет, ерзая на подушке. — Еще у живого… Как поступали все древние этруски! Я имею в виду, конечно,

— тут он бросил уничтожающий взгляд на Фуфлунса, с которым недавно повздорил, — уважающих себя этрусков.

Фуфлунс немедленно налился багровой краской и стал возмущаться, брызгая слюной:

— А что? А я что? Я всегда мог… и легкие вырвать, и нож погрузить, одновременно с тем удушая…

Ларс пошевелил затекшей ногой и хотел было заговорить, но Сефлунс перебил его, с жаром припоминая нечто совершенно невразумительное:

— А помнишь этого… как его… того… ну, который… А, Фуфлунс?

Но Фуфлунс, вместо того, чтобы, по своему обыкновению, грубо оборвать этот поток сознания, вытянул шею, посмотрел куда-то за спину Разенны и произнес:

— Клянусь Менерфой! Анна-Стина идет!

Одним прыжком Ларс вскочил со своей подушки и обернулся. Остальные тоже поднялись. Один только Синяка не шевельнулся и даже не удосужился посмотреть в ту сторону, откуда приближалась девушка. Незачем было ему смотреть. Он и без того знал, что она идет к Разенне, потому что Торфинн отобрал у нее брата. Идет к последнему на земле человеку, который говорил ей «ты». И еще он знал, а может быть, видел в глазах Торфинна, что она несла с собой пистолет, заряженный колдовской пулей. Большего он не желал ни видеть, ни знать.

Ему не было дела ни до глуповатой улыбки, озарившей лицо Великого Магистра, ни до Тагета, шмыгающего носом и бормочущего: «Какая трогательная сцена». Он не собирался смотреть, как Ларс Разенна, утопая в снегу длинными ногами, несется к Анне-Стине, как хватает ее за плечи, роняя в сугроб лисью шубу, встряхивает — теряющую силы, как прижимает ее к груди, слишком счастливый для того, чтобы заметить ее горе.

Обменявшись с Торфинном коротким, понимающим взглядом, Синяка стал ждать. Анна-Стина отстранилась от Разенны. Она еще не полностью освободилась от власти Торфинна. Покуда старинный пистолет не разряжен, Анна-Стина не принадлежит себе целиком. И если никто не решится выстрелить, то стрелять придется ей. Так задумал Торфинн. Если никто не спасет ее от необходимости взять страшное дело на себя, Анна-Стина взвалит его на свои худенькие плечи. Так задумал Торфинн…