Японские писатели – предтечи Новейшего времени - Нацумэ Сосэки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Многие произведения Цуцуи были использованы режиссёрами для создания художественных («Девочка, прыгнувшая во времени» /Токи о какэру сёдзё/) и телевизионных («Детектив-миллионер» /Фуго кэйдзи/) фильмов, а также для манга и анимэ («Паприка»).
Лауреат многих литературных премий: Идзуми Кёка в 1981 г., Танидзаки Дзюнъитиро в 1987 г., Кавабата Ясунари в 1989 г., Нихон SF Тайсё в 1992.
ПОСЛЕДНИЙ КУРИЛЬЩИК[166]
Я сидел на крыше здания парламента, укрываясь от града пуль с вертолётов Сил Самообороны, судорожно затягивался сигареткой и был готов биться до конца. Только что мой единственный друг, художник Кусакабэ-сан упал вниз и лежал теперь на далёкой земле, так что теперь на всём свете оставался единственный курящий человек — я. Моя фигура высвечивалась снизу ищущими лучами прожекторой и вырисовывалась на фоне тёмного ночного неба, похожая на муху, сидящую на стене; происходящее снималось телекамерами и транслировалось «вживую» по всем телеканалам страны. У меня оставалось три пачки сигарет, и никак нельзя было умирать, не выкурив их все. Я брал в рот по две, по три сразу и курил, курил… В голове мутилось, в глазах стоял туман. Моё падение вниз было лишь вопросом времени.
Движение за запрет курения началось всего лишь 15–16 лет назад, а жестокие гонения на курильщиков шли последние лет 6–7. Тогда я и во сне не мог представить себе, что в скором будущем превращусь в последнего курильщика на земле. Похоже, для этого сложились все условия. Сам я — писатель с до определённой степени «продаваемым» именем; ремеслом своим занимался всё время не выходя из дома, а потому имел мало случаев непосредственно увидеть или услышать о тех переменах, что происходят в мире. Да и газет, статьи в которых для меня отвратительны, так как походят на дохлых рыб, я практически не читал. Живя в провинциальном городке, я устроил дело так, что в большинстве случаев редактора приезжали ко мне домой, с литературным миром связей почти никаких не поддерживал, и в Токио мне ездить было не за чем. Конечно, я знал о Движении Отрицающих Право на Курение (ДОПК): разные культурологи писали об этом в журналах и других изданиях как в положительном, так и в отрицательном планах. Тон аргументации в них соответствовал темпераменту авторов и был лишь иногда истеричен, однако в один прекрасный момент движение достигло некоего эмоционального уровня, и внезапно статьи порицавшие движение полностью исчезли со страниц.
Я жил в своём доме и мог совершенно не обращать на это внимания. Став с молодых лет заядлым курильщиком, я продолжал себе дымить, и никто мне ничего не советовал и ни о чём не предупреждал, а жена и дети молча мирились с этим. Они ведь знали, что для массового написания произведений, позволявших поддерживать уровень дохода популярного писателя, мне было необходимо потреблять значительное количество табака. Работай я в какой-нибудь компании, это бы не прошло: очень скоро там сложился порядок, при котором курильщику был закрыт путь вверх по служебной лестнице.
Однажды два редактора журнала «Янг» принесли мне домой запрос на какое-то произведение. Здороваясь в гостиной, одна из них, девушка 27-8 лет протянула мне визитку, на правой стороне которой была выделенная надпись: «Я не люблю табачный дым».
Хотя в то время увидеть на женской визитке надпись о неприязни к курению было делом нередким, я об этом не знал, а потому сильно рассердился. Сколь бы прост и непритязателен я ни был, но и они являлись не более, чем редакторами журнала, и не могли не знать, что этот популярный писатель есть заядлый курильщик. Нет. Путь даже они этого не знали, но, прийдя с просьбой, давать такую визитку человеку, который, может быть, и курит — да хоть бы и не курит — было верхом невоспитанности.
«Ах, вот как. Очень жаль, — сказал я этим двоим, поражённо замершим. — К сожалению, я курю одну за другой. Не могу себе даже представить разговора о работе, при котором я бы не курил. Что ж поделать, не взыщите, что вам пришлось забираться в такую даль».
Брови у девушки взлетели вверх, как бы сломавшись, а её молодой спутник-редактор встал, крайне смущённый, и забормотал мне в спину что-то просительное вроде «да нет, вы не так поняли, это, как его, не сердитесь, может как-нибудь…», но я вышел из гостиной. Редакторы ушли, бормоча что-то друг другу.
Они ехали ко мне четыре часа от Токио, и вот теперь пришлось возвращаться после моей столь резкой реакции. Не то, чтобы нельзя было потерпеть часа без табака, да и они не производили впечатление людей, которые немедленно умерли бы от первой струйки табачного дыма. Я снова и снова думал: следовало ли доводить всё до такого конца? Если бы я на время воздержался от курения и, потерпев, говорил бы о работе, то от переизбытка раздражения ссора могла бы произойти ещё более крупная. Я явно себе это представлял и этим самооправдывался.
Плохо было то, что эта женщина-редактор являлась одним из лидеров движения за запрет курения. Охваченная негодованием, она принялась писать как в своём, так и в других журналах всякие пакости и про меня, и про курильщиков в целом. В общем, те, кто курит, выходили у неё упрямыми извращенцами, дурными хамами, надутыми и агрессивными, злобными и недалёкими, самоуверенными и тираничными. Поскольку, писала она, с подобными типами вести дела чрезвычайно трудно и чревато неудачами, следует уволить всех курильщиков с их рабочих мест. Если же станешь читать произведения того писателя, то существует опасность самому превратиться в курильщика, поэтому читать их не следует.
Когда она дописалась до такого, я не смог дальше молчать: был бы я один — ну, ладно, но ведь она вредила и другим курильщикам. Я размышлял, как бы получше ответить, как тут позвонил редактор журнала «Слухи о правде», где я вёл колонку и сказал, что нельзя сгибаться под давлением приобретающего всё большую силу Движения за запрет курения, надо бороться. Я быстро написал и поместил в журнале такую заметку:
«Дискриминация курильщиков достигла небывалых масштабов оттого, что к экстремистам привязывают просто некурящих людей. Полное отсутствие чувства сострадания к курящим у
