Истинная правда. Языки средневекового правосудия - Ольга Игоревна Тогоева
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Фигура дьявола виделась обвиняемым также не слишком ясно. В описании его внешности преобладали скорее не христианские, а фольклорные мотивы – он появлялся то в виде змеи, то в виде леопарда, то как стая из 20 птиц (GR, 247, 250, 265)[626], а однажды перед Жилем де Ре возникли «какие-то лохмотья», хотя Прелатти уверял его, что только что там был сам «Барон» (GR, 247). Для слуг Анрие и Пуату дьявол представлял собой не что иное, как разбушевавшиеся силы природы: дождь, гроза и сильнейший ветер постоянно сопровождали все попытки вступить с ним в контакт (GR, 264, 268, 280). В показаниях священника Бланше действия Нечистого описывались по аналогии с действиями святого, наказывающего за неверие в свои чудесные способности. Бланше рассказывал судьям, как однажды, приехав в Тиффож, услышал жуткие стоны Франсуа Прелатти и решил, что тот умирает. Однако затем итальянец выбрался из комнаты и заявил испуганному священнику, что дьявол ужасно избил его за то, что он в свое время выразил вслух свое недовольство тем, что Сатана никак не хочет к нему являться, и заявил, что это нежелание – свидетельство его слабости. Разгневанный Нечистый напустил на Прелатти демонов, которые отдубасили его так, «как будто выбивали перину», и «выглядели более убедительно, чем Блаженная Дева Мария» (GR, 273)[627].
Единственное описание встречи с самим дьяволом присутствовало в показаниях Франсуа Прелатти. Хотя он и заявлял, что сам не слишком сведущ в вызове Нечистого и все его знания почерпнуты из некоей «книги» (GR, 262–263), тем не менее только ему дьявол являлся в виде «красивого молодого человека лет 25», закутанного в «фиолетовый шелковый плащ» (GR, 265). Договор был заключен с помощью знакомого врача, который сам вызвал Сатану и представил ему итальянца. За предоставляемые услуги последний обязался каждый раз давать дьяволу какую-нибудь птицу – курицу, голубя или горлицу.
Однако и этот высокообразованный алхимик сам в неменьшей степени был склонен смешивать фольклорные и ученые представления о силах ада. Сразу после описания сцены заключения договора с дьяволом он поведал судьям в Нанте о единственной удачной попытке вызова Нечистого в замке Жиля де Ре. Эта история в большей степени напоминала сказку, нежели пересказ какого-нибудь демонологического трактата: «По возвращении из Буржа свидетель (Прелатти. – О.Т.) вызвал дьявола в одном из залов замка Тиффож, и ему явился Барон в человеческом обличье. У этого последнего свидетель попросил денег от имени Жиля [де Ре]. И спустя некоторое время он действительно увидел большое количество золота в слитках… Свидетель захотел до него дотронуться, но Нечистый сказал, что еще не пришло время. Все это свидетель передал Жилю, и тот спросил его, может ли он увидеть золото и дотронуться до него. Свидетель сказал, что да, и тогда они оба отправились обратно в эту комнату. Но когда свидетель открыл дверь, огромная крылатая змея, размером с собаку и очень сильная, предстала перед ними… Испугавшись, Жиль убежал, и свидетель последовал за ним. После чего Жиль взял в руки крест с хранящимися в нем частицами Креста Господня, чтобы с его помощью войти в комнату. Свидетель же говорил, что не годится использовать Святой Крест в подобных делах. И когда свидетель вошел в комнату и дотронулся до золота, он вдруг увидел, что оно обратилось в пыль рыжего цвета, и он понял, что нечистый обманул его» (GR, 266).
Не менее интересной с точки зрения ранней европейской демонологии представляется так называемая тема Сатурна, также нашедшая отражение в деле Жиля де Ре. Эта тема получила к XV в. уже достаточное развитие в трудах церковных авторов, которые видели в детях Сатурна «детей Дьявола» и относили к ним не только преступников, маргиналов, попрошаек, алхимиков, ведьм и колдунов, но также крупных полководцев, людей одиноких, молчаливых, склонных к размышлениям и одаренных мистической мудростью[628]. Но мнению Роланда Писателя (Rolandus Scriptoris), врача и астролога первой половины XV в., эти люди отличались от прочих склонностью к меланхолии, жестокости (особенно сексуальной), насилию, каннибализму и т. д.[629] Рожденные под знаком Сатурна несли в себе все эти качества с самого детства. На зависимость своих поступков от «собственного воображения» и влияния «его планеты», на свое «трудное детство» и «никому непонятные устремления» указывал в своих признаниях и Жиль де Ре (GR, 241–243, 285, 328). (Илл. 35)
Тем не менее в специальной литературе подобные заявления нашего героя никогда не связывались с темой Сатурна и, следовательно, не рассматривались как элементы, специально включенные в текст и необходимые судьям для создания образа настоящего преступника[630]. Напротив, все эти высказывания, как и некоторые другие, являлись, по мнению исследователей, подлинными словами Жиля де Ре, на что указывало, в частности, использование в протоколах прямой речи. Однако, если повнимательнее приглядеться к этим «цитатам», можно заметить весьма любопытные вещи. Так, сцена прощания Жиля с его ближайшим помощником Прелатти выглядела на первый взгляд исключительно волнующе: «Прощайте, Франсуа, мой друг! Мы больше не увидимся с вами в этом мире. Я молю Бога, чтобы Он даровал вам терпение и послушание, и будьте уверены, что мы, учитывая ваше терпение и веру в Бога, скоро встретимся в большой радости в раю! Молитесь Богу за меня, а я помолюсь за вас!» (GR, 240–241). Эти слова Жорж Батай называл «стенограммой» и замечал, что они «не выдуманы и действительно имели место»[631].
Однако, как указывал еще Соломон Рейнах, эта фраза, записанная в протоколе по-французски, больше всего напоминала цитату из Библии. Почти с такими же словами Христос, распятый на кресте, обращался к доброму разбойнику: «И сказал ему Иисус: истинно говорю тебе, ныне будешь со Мною в раю» (Лук. 23, 43). Впрочем, сам Рейнах видел здесь свидетельство невиновности сира де Ре, сравнивающего себя со Спасителем[632]. На мой взгляд, подобные детали заставляют задуматься о другом – о тех способах, которые использовали чиновники из Нанта при составлении текста протоколов, дабы доказать преступные наклонности и безусловную виновность Жиля де Ре.
Слабость христианской составляющей обвинения, свойственная французским ведовским процессам не только в XIV–XV вв., но и позже, была связана в первую очередь с отсутствием у самих судей разработанной системы представлений об отношениях ведьм и колдунов с нечистыми силами[633]. Ученые идеи о связях с дьяволом присутствовали в деле Жиля де Ре,
