Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века - Людмила Бояджиева

Слухи о ее флиртах на съемочных площадках сводили Фрэнка с ума. Он приезжал к ней, звонил каждый день, дабы получить подтверждения любви и верности. Наконец додумался до того, что приставил к жене частного детектива. На душе было неспокойно.

Неудачи преследовали Фрэнка столь упорно, что было нетрудно понять: началась черная полоса. «Ага, вздумала играть против меня, судьба-индейка? Посмотрим, кто кого!» — решил он и принял вызов. Фрэнк верил, что сумеет преодолеть любое препятствие, надо лишь уметь уворачиваться и покрепче сжимать кулаки. По своему обыкновению, он не обратил внимания на очередную простуду — ведь болезни никогда не удавалось свалить его в постель. Отменить концерт? Ни за что! Наглотавшись лекарств, смягчавших горло, он будет смотреть в зал тем взглядом, от которого слабонервные теряют сознание. И петь так, как может он один — обволакивая голосом каждую тянущуюся к нему душу. Вот только бы удержаться на ногах… Это оказалось совсем не просто — от жара сильно качало. Программу Фрэнки едва дотянул до конца. Дня три он отлеживался, но когда явился в студию на запись, пришлось переписывать материал дважды. Он старался изо всех сил, напрягая связки, чтобы завершить программу концерта. А на следующий день не мог и помыслить о пении, даже говорить приходилось с трудом.

Врачи обнаружили на связках певца узлы.

— Мы должны провести исследование, чтобы определить природу образований, — предупредил врач.

— Вот этого не надо! — оторопел Фрэнки, закипая яростью. Он еще не понял, как отразить неожиданный удар, кому двинуть в челюсть. О природе узлов он предпочитал не знать, достаточно того, что с пением покончено. Великолепный Фрэнки остался полным банкротом — принц превратился в нищего. Потеряно его главное достояние — голос. Нет голоса — нет Синатры. И ничего, ничего нельзя сделать!

Слава Фрэнка стремительно покатилась под гору. Через двенадцать лет после начала сольной карьеры, успев за это время подняться к немыслимым высотам, Синатра остался без единого контракта с кинокомпанией или звукозаписывающей студией, без договоренности с радио или телевидением. Он остался без средств, без своего главного оружия — голоса. Хуже того — он обрек на жалкое существование детей и Нэнси.

Синатра часто навещал их. Нэнси вела себя корректно, она видела, как привязаны к отцу дети, и понимала, что в финансовом отношении их настоящее и будущее зависело от него. Фрэнк любил обеды дома, ставшие особенно радостными теперь, когда дом был потерян, вернее, оставлен жене и детям после развода.

— Нэнси, мне надо поговорить с тобой, — начал он, когда дети убежали играть в сад. — Это серьезный разговор.

— Я была уверена, что ты когда-нибудь признаешься, как несчастлив со своей игривой женушкой, и попросишься обратно. Не пущу, так и знай! — Глаза Нэнси сверкнули ненавистью. Рана, нанесенная разводом, еще не зажила.

— Давай, я сделаю это ради тебя — на коленях буду вымаливать позволения вернуться? Только чтобы ты имела удовольствие послать меня куда подальше. Извини, неудачная шутка. Я хотел поговорить о другом. Ты знаешь, как я люблю детей. Во все свои контракты я вписывал пункт об отчислении половины моих доходов в вашу пользу. Но… у меня сейчас нет доходов.

— Женушка отнимает столько времени, что пришлось бросить работу?

— Я не могу петь. Что-то случилось с горлом.

Глаза Нэнси удивленно распахнулись и быстро изобразили сочувствие, но он успел заметить мелькнувшее в них торжество. Что ж, ее можно понять. За все свои унижения она вправе желать возмездия. Фрэнк, изменник и предатель, наказан. Наверное, это принесло ей даже большее удовлетворение, чем приличные алименты.

— Надеюсь, это не надолго, — заверила Нэнси, подавляя злобное ликование.

— Ты знаешь меня, я выплыву, — пообещал Фрэнк, покидая дом, в котором так хотелось остаться.

О, если бы он сам верил в свои слова… Но он потерял надежду вернуть голос, и мысль о самоубийстве стала слишком навязчивой. Только железная воля помогала Фрэнку держать себя в руках, искать выход из тупика. Выход открылся внезапно: Синатра прочел сценарий, по которому «Коламбия Пикчерз» готовилась запустить новый фильм. Фильм серьезный, трагический, а в нем роль, словно специально написанная для Фрэнка. Он отправил на переговоры с продюсером своего агента.

— Скажите Синатре, чтобы и носа не совал в мой фильм. Мне нужны актеры, а не тушканчики из мюзиклов! — заявил продюсер, давно имевший на Фрэнка зуб. Он порадовался представившейся возможности дать пощечину этому гордецу. К тому же смекнул, что случай расквитаться с Синатрой представится сейчас многим, кому тот успел насолить или перебежать дорогу.

«Поставить точку, загасить свечу — так просто, но дрожит рука»

Фрэнк лежал на диване в гостиной, тупо уставясь в потолок. Даже халат неизменного оранжевого цвета, всегда бодрящего, не поднимал настроение. Впервые в жизни он совершенно не знал, что делать со своим временем. Ава была в Лондоне. Перспектива провести время с другой девушкой не привлекала — уж лучше напиться в одиночку. Бутылка виски и вазочка, полная льда, стояли на столике… Оставалось напиваться и ждать, когда она позвонит. Рассказать все ей, выплакаться, выругаться — оттаять. Наконец-то! Он нетерпеливо сорвал трубку. Сбой вызова, короткие гудки.

— Фу, черт! — Фрэнк уставился на телефон, ожидая звонка, но тот молчал. Тогда он плеснул в стакан виски и, почти не разводя содовой, вылил в себя огненную жидкость. И тут все же раздалась телефонная трель.

— Фрэнки! К тебе не прорваться… Это Санни! Санни Ларго! Слушай, старик, я здесь прочел в газете такое… — он замялся.

— Знаю, «Синатре пришел конец! Ни одна порядочная компания не хочет работать с этим зарвавшимся негодяем!» Что-то вроде того, да?

— Это правда? Они тебя бойкотируют?

— Здесь закон джунглей, старина. Если ты ранен, тебя добьют и проглотят.

— Ну и отлично! Пусть подавятся! Приезжай сюда! У нас так дело пошло! Наш оркестр уже выступал по телевидению, записывался на радио. Не слышал? С тобой мы горы свернем и всем им покажем! Эта сволота не понимает, кого потеряла.

— Санни… Эх, дружище, ты не знаешь главного… — Фрэнк отхлебнул виски: даже произносить это было трудно. — У меня пропал голос. Что-то со связками…

В трубке стало тихо, вернее, бубнили на линии далекие чужие голоса.

— Это ерунда, я точно знаю. Помнишь Шмеля? Как завывал! Потом — каюк. А после что-то в глотке отчикали — здоровехонький! Надо найти хорошего врача…

— Нашел… Только никак не решусь… сам знаешь, что они там могут найти.