Фрэнк Синатра: Ава Гарднер или Мэрилин Монро? Самая безумная любовь XX века - Людмила Бояджиева

Говорят, Ава Гарднер никогда не отказывалась от выпивки, не отклоняла любовь тореадоров и никогда не лезла за словом в карман. Гремучая смесь.

Заполучив Аву, Фрэнк благодарил судьбу. Потом пришел черед мук ревности, сомнений, злости. И наконец, прозрений. Привыкая, он меньше обращал внимание на ее тело и больше на то, что она делала, говорила. И начинал догадываться: она лишь фантом — эта Ава Гарднер. Она прекрасна, она способна вдохновлять эстетические и эротические чувства. Но тяга к «божественной» — мощная и яркая, так же быстро иссякает, как и вспыхивает.

Совершенная оболочка, скрывающая простушку Люси Джонсон, обнаруживает незначительное содержимое: душевную скудность, неразвитость ума, бедность чувств.

Создание такого рода — уникально, самоценно. Его не следует пытаться использовать в утилитарных целях — для выполнения неких функций: создания семьи, приобретения профессии. Миссия драгоценности — доставлять радость созерцателю.

Ава могла бы стать хорошей актрисой, но ей для этого не хватало внутреннего стержня, целеустремленности, эмоционального опыта. Она хотела стать матерью, женой, но ей недоставало душевной щедрости, умения жертвовать собственными интересами, создавать нечто иное, кроме самого естественного продукта бытия — самого бытия.

Останься Люси в Смитфилде, она, вероятней всего, превратилась бы в обыкновенную, не слишком радивую домохозяйку, поколачивающую выпивоху-мужа, погуливающую с заезжими рабочими. Крикливая, быстро увядающая, Люси стирала бы, стряпала, стукала поварешкой детские лбы, слегка злоупотребляла спиртным и старилась у телевизора. Если бы не воля случая, вознесшего простушку Люси Джонсон на пьедестал славы и преклонения, не было бы ни «королевы», ни «богини», ни «венца Вселенной». Она приняла дары судьбы без особого удивления. С легкостью наивного существа воспользовалась вседозволенностью звездного статуса: отбросила условности, связанные с не совсем ясным понятием «нравственность».

…«Ну что ж, раз так, играть будем на равных», — решил Фрэнк и ринулся в водоворот приключений. Лас-Вегас, вино, красивая жизнь, девочки из варьете… Правда, кутить приходилось в долг. Но примириться с положением отброшенного на обочину хлама Синатра не мог. Кто угодно, только не он. Что угодно — только не забвение.

«От подлости врагов я падал. Но поднимался вновь — таков мой путь»

В доме Бена Зигеля, или попросту Багси, собрались свои. Утром в Нью-Йорке прошло совещание глав крупнейших американских и итальянских семейств, обедать друзья приехали к нему. Остались кое-какие нерешенные вопросы. Один из них — Фрэнк Синатра. Разговор с ним — как бы концерт под занавес. Из столовой перешли в кабинет, сплошь обитый красным деревом, освещенный лампами под коричневыми колпаками. Яркий свет здесь не любили. Но мягкие кожаные диваны, хорошие напитки и ассортимент дорогих сигар — непременное сопровождение делового разговора серьезных мужчин. Две стены занимали стеллажи с энциклопедиями и словарями — Бен уважал эрудицию, уважал хорошее искусство и считал себя могущественным покровителем Голливуда.

Из пятерых мужчин Фрэнк лично знал Сэма Джанкану — главаря чикагской мафии — и Лаки Лучиано, сблизившегося с ним в Вегасе. С Багси он почти что дружил. А если дружба, то и помощь?

Обдумав сложившуюся ситуацию, Синатра решил, что пришло время обратиться к друзьям. Вариант второй — застрелиться — он всерьез не рассматривал. А ведь ситуация — хуже некуда. Студии Синатру явно бойкотировали, телевидение и радио взяли столь пренебрежительный тон, что Фрэнк боялся в переговорах перейти черту — сломать челюсть кому-то из фальшиво улыбающихся директоров, хотя это доставило бы ему колоссальное удовольствие. К тому же — чертова женитьба, чертова, чертова Ава! Синатру мучила ревность, ему казалось, что все кому не лень смеются над его рогами. Да, он предпринял ответный ход — круто загулял в Лас-Вегасе, меняя девочек и не скрываясь. Об этом взахлеб писала пресса. Он ненавидел Аву. Он отчаянно любил ее.

Дождавшись полной тишины, как на концерте, Фрэнк взял слово и начал проникновенно, с искренним сожалением:

— Бен, я знаю, что подвел тебя. Я так неудержимо рвался на вершину и достиг ее, но свалился… Я не учел каких-то важных вещей. Мне не хватало дельного совета.

— Мы делали ставку на тебя, Фрэнки. — Бен, так похожий сейчас на кинозвезду в роли Крестного отца, поднял на говорившего темные глаза. — Тебя называли номером один и рассчитывали, что лет через десять ты станешь президентом эстрады, возьмешь все дела в свои руки. А взяли в руки тебя.

— Дело в том, что я больше не могу петь. У меня нет голоса, нет денег. А значит — нет никакой власти. — Узкая, сильная рука Фрэнка сжала портсигар с именными сигаретами так, что побелели косточки.

— Ты много намутил в своей жизни, — подал голос Джанкана. — Эта кинозвезда — что, с ней нельзя было просто спать? Ты бросил жену с тремя детьми — так не поступают итальянцы.

— Директор МGМ вынудил меня жениться. Он побоялся скандала и захотел замять дело. Выхода не было.

— Но ты мог просто бросить свою актриску, заявить в прессе, что был увлечен и допустил ошибку, о которой сожалеешь. Тебя бы поняли. А того, кто не захотел бы понять, мы бы сумели убедить… — Джанкана имел большой вес в криминальном мире. На протяжении двадцати пяти лет после смерти Аль-Капоне он руководил гангстерской организацией в Чикаго, и только один раз чиновники правоохранительных ведомств США смогли упрятать его на несколько месяцев за решетку. На содержании у этого гангстера находилось много влиятельных лиц, занимавших ответственные посты в полиции, в судах, государственных и общественных организациях США. Свои люди были у него и на высших ступенях государственной иерархии. Его зять, Антони Тиски, несколько лет был помощником влиятельного конгрессмена, а родной племянник представлял в конгрессе штат Иллинойс, на территории которого расположен Чикаго.

Сам он выступал в обществе как солидный и богатый бизнесмен. Джанкана владел акциями четырех автомобильных фирм, сетью отелей, мотелей, ресторанов. Отличный доход приносило ему участие в делах игорных домов, особенно владение акциями нескольких казино в Лас-Вегасе. Он выглядел солидным джентльменом — очки в золотой оправе, безукоризненный костюм, властный тон конгрессмена или главы серьезной корпорации. Под его тяжелым взглядом Фрэнк опустил голову:

— Я не мог предать ее.

— А Нэнси смог. И себя заодно… Бьюсь об заклад, никто из голливудских горилл на тебя сейчас гроша ломаного не поставит. — Джанкана с силой загасил сигару.