Святослав. Хазария - Валентин Гнатюк

– Подумай, князь, сколько плачущих вдов и сирот будет в вашем Киеве, сколько калек и нищих, – никого Каган не помилует! Ибо много нас, как песка в море, много, как звёзд на небе, и тьмы наши посеют смерть…

– Наши вдовы в Киеве не плачут, – отвечал Святослав, – вдовы павших воинов своими мужьями гордятся за то, что они приняли благую честь в войске Перуновом! И сирот в Киеве нет, потому как обо всех дружина княжеская печётся и всем необходимым их наделяет.

– Подумай, князь, – не унимался посол, – сколько крови прольётся, сколько нажитого разрушится, – ни вам, ни нам то не надобно…

– Кровь свою мы прольём за братьев наших, что томятся в вашей Хазарщине, которых вы делаете рабами, мучаете и продаёте на торжищах, – прервал посланника Святослав. – Ну а добро уничтожится, что ж, новое наживём, была бы сила да руки. Да и что о добре торговаться – не купцы мы, а воины. И не будет у нас с вами мира, пока не отдадите всю землю нашу!

Святослав произнёс последние слова резко, как отрубил, и отвернул лик от посла, давая тем самым понять, что разговор окончен.

На обветренных скулах хазарина заходили желваки, а в сузившихся очах сверкнули хищные искры. Но ничем более не выразил своих чувств посланник Кагана, а лишь сложил на груди руки и склонился в глубоком учтивом поклоне.

И тут произошло то, чего никто не мог ожидать. Отвесив поклон, хазарин не попятился, по обыкновению, назад, но, подобно стреле из тугого лука, ринулся на русского князя. На солнце блеснул короткий клинок, зажатый в крепкой руке для верного, отточенного удара. Бросок был так стремителен, что охоронцы не успели даже подскочить.

Только князь или боковым зрением успел заметить метнувшегося в его сторону противника, или ярая сила, в которой он пребывал, сделала своё дело, но в последний миг, когда смертельная сталь едва не коснулась неприкрытой шеи, Святослав успел отпрянуть. И нож, звякнув о кольчугу на груди, соскользнул и уже на излёте вошёл в левое бедро. И тут же князь ответил молниеносным ударом в челюсть, да так, что посланник рухнул словно подкошенный. На него сразу же навалились охоронцы, накрепко прижимая к земле и одновременно заламывая руки за спину. И только когда хотели приподнять, увидели, что хазарин мёртв.

– Ого, – заметил один из воинов, – князь-то порешил его одним махом!

Поднялись шум и суета. Стременной побежал и принёс в шеломе родниковой воды, помог князю разорвать штанину и промыть рану, из которой обильно текла кровь. Затем Святослав велел подать ему иглу с пеньковой нитью и, сведши края пореза, сам себе зашил его, не проронив при этом ни стона, ни оханья. Затем рану обложили травой-порезником и завязали, чтобы быстрей заживала.

Когда всё было сделано, князь, прихрамывая на раненую ногу, подошёл к своему коню, готовый снова сесть в седло и продолжить сумасшедшую кровавую скачку по хазарской земле, да тут к нему подошли сразу несколько темников.

– Постой, княже! Людям и особенно коням отдых нужен, ведь вторую седмицу почти без сна, вои на скаку засыпают, а кони уже и скакать не могут, совсем обессилели!

– Да и тебе тоже погодить со скачкой нужно, дай хоть пару дней, чтоб рана немного затянулась, а то растрясёшь сейчас, потом больше времени потеряешь, самому про то лучше нас ведомо.

Князь постоял, угрюмо глядя себе под ноги и держась за луку седла, подумал, потом отпустил седло, отяжелевшим шагом прошёл немного в сторону и осторожно опустился на траву. Стременной мигом расстелил попону, и Святослав едва успел прилечь на правый бок, как тут же забылся глубоким долгим сном, похожим на беспамятство.

Глава 6

Семик-день

На Киевщине справляли Семиярило, или Семик-день, который приходится на седьмой четверг после Богоярова дня.

С самого утра девушки украшали берёзы и водили вокруг них хороводы.

Коляда забежала к Овсене, и они вместе пошли за околицу. Там девушки, взявшись за руки, уже вели коло вокруг старой высокой берёзы, украшенной лентами, мехами-кунами и золочёными орехами. Девушки пели:

Сёмушка, Семикушка,Белая берёзонька,А и некому берёзку наряжати,А и некому кудряву заломати,Лю-ли, лю-ли, заломати!Уж я ту берёзку наряжала,Уж я ту берёзку заломала,Лю-ли, лю-ли, заломала!Как одной да в поле не ходити,Так негоже незамужней быти,Лю-ли, лю-ли, незамужней быти!

В это время девушки принесли настоящие воинские меч и щит. Меч воткнули подле берёзы, а щит прислонили к стволу – Берёза стала мужем. Увидев подходивших Коляду и Овсену, девушки остановились, потом подхватили Коляду под руки и повели к берёзе, напевая:

Уж как мы Колядушку возьмём,Уж как красну девицу сведёмЗа белые ручки, да к берёзе белой,Да за ту Берёзу мы КолядушкуЗамуж отдадим!

Повенчали Коляду с Берёзой, чтоб достался ей муж смелый и храбрый, настоящий витязь и защитник.

Хотели и Овсену повенчать – Овсенка, мол, у нас тоже незамужняя, да кто-то цыкнул:

– Не знаешь, что ли, дитя у неё есть…

– Дитя? Да от кого же?

– Про то неведомо, а она никому не сказывает…

– Ну, значит, ждёт, надеется, авось сыщется муж-то…

– Тогда давайте Любавушку с Берёзою венчать, она у нас самая старшая!

И девушки, весело смеясь, опять запели и заплясали вокруг дерева.

И повсюду в больших градах и малых весях девушки пели песни Семиковой Берёзе, и повсюду венчали ей незамужних девушек. А расходясь, каждый нёс от Берёзы домой гостинец – золочёный орех или пёструю ленточку, а то и шкурку звериную, мехом играющую.

А в стольном граде Киеве Наместник Великого Могуна правил перед богами требы, как в древние дни, и каждый вспоминал свой Род и Родичей, благодарил уходящего Яро за силу, данную им земле и растениям, зверям и птицам, и роду русскому, чтобы они жили и радовались. А девушки, кто не нашёл этой весною суженого, приходили к Семиковой Берёзе и венчались с ней, прося мужа достойного.

Княгиня Ольга шла в сей день в деревянную церквушку, что опять византийскими зодчими была отстроена после сожжения, и слушала там службу. И семиковых орехов не ела, и даров богам славянским не приносила. А народ киевский на то неодобрительным оком посматривал, но Гарольд с Варяжской стражей был начеку – во все концы Киева разослал своих людей, чтобы следили за порядком и предотвращали бесчинства.

А мать Ольга, вернувшись с богослужения, сидела в своей высокой гриднице и думу думала про то, чего и быть-то вовсе на самом деле не может, а именно чтоб русичи были подобны византийцам, с понятием да обхождением, с кротостью да страхом пред князем и богом. Вот было б тогда лепо, пристойно! Да где там… Понятия кротости да страха божьего – они ведь не сами по себе у византийцев, а от веры Христовой, а нашему люду хоть кол на голове теши, никак не отворотятся от своих идолов и не прильнут к новой вере.

Послышался негромкий стук в дверь, и в гридницу вошёл отец Алексис.

– Дай Бог тебе здоровья и благополучия, мать наша княгинюшка! – приветствовал духовник Ольгу с почтительным поклоном. – Хотя и виделись нынче…

– Что скажешь, святой отец, чем порадуешь?

– А тем, матушка княгиня, что, слава Богу нашему Иисусу, – тут священник привычно перекрестился, на миг кинув взор к небу, – наконец-то спокойнее стало в Киеве. Вот только с утра бесов тешат, позорища устраивают. Зато кудесники все на мовь в леса подались. Гарольд за порядком в граде бдит крепко, только жаль, не смог изловить зачинщика смуты – кудесника Избора. Про Избора Гарольд мне рассказывал, что посыльный настиг-таки кудесника оного у самой Берестянской пущи и хотел смутьяна в Киев препроводить, да не смог.

– Неужто старик одолел в схватке молодого сильного воина из княжеской дружины? – с сомнением вопросила Ольга.

– Какая там, матушка, схватка, – досадливо махнул рукой Алексис. – Избор-то этот, как настиг его посланец Гарольдов, стукнул посохом, ударился оземь, оборотился рыжей лисою, да в кустах и скрылся! Гарольд молвит, что воину своему как себе верит. Если тот рассказал, значит, так всё и было.

– Не иначе, святой отец, бесовскою силою владеют треклятые волхвы да кудесники, – воскликнула Ольга, – и как против того бороться?

– Забываешь, княгинюшка, что сын твой сам с кудесниками молится и почитает богов языческих. Так что, пока князь веру христианскую не примет, ничего не поделаешь супротив всех этих кудесников, волхвов да ведунов.

– Сам знаешь, отче, сколько сил и слов разных потратила я, чтобы сына на путь христианский наставить, всё тщетно!

– Ведаю, матушка. – Голос Алексиса стал проникновенным, мягким. – Да только тебе в этом тяжком деле, как мы уже говорили, верная помощница нужна. Не хочет князь Святослав мать родную послушать, так, может, жену послушает. Как хорошо, что ты обратилась к Василевсу. Да и я письмишко патриарху послал, он дочь свою во Христе никогда в беде не оставит. Христианин христианину помогать должен и тем добродетель свою перед Господом на деле доказывать! Будет у князя жена, собой хороша, умна, понимающая, когда и что молвить надо, а когда смолчать, и – самое главное – христианка!