Реймунд Стург. Лабиринт верности (СИ) - Чуринов Владимир

Решительно нет. Похоже, я снова выиграл. Они упрутся рогами, будут давить на традиции и вспоминать издревле заведенные порядки, они будут требовать от заморских колоний повиновения и исполнения новых и новых глупых, слабых решений.

Итог. Вполне очевиден. Ах, Единый, почему ты оставил меня… Пас.

На протяжении многих лет нами владела одна мечта — мечта прогресса, прогресса и развития. Мы — люди из разных городов, с разными культурой и традициями, масса смелых индивидуальностей, — объединились в республику. Объединились для того, чтобы защитить себя от волков и львов, что сидят на границах наших, объединились, чтобы торговать, объединились, чтобы двигаться к новым свершеньям. Расширять горизонты.

И мы расширяли их, сначала установили внутренний рынок, когда большие и более успешные города подавляли и подминали под себя малые, когда в итоге оставались только самые сильные и способные конкурировать. Они установили баланс между собой, оставили слабых и ленных в ущемленном положении террафермы. И двинулись дальше. Мы воевали за внешние рынки и увидели, что наши враги сильны и не уступают. И мы оставили их, ибо, являясь сильными, они были не столь прозорливы и расторопны.

Сидр, яблочный! Самое время. И мы нашли новый путь — рынки Пояса Свободы, и вновь мы превзошли прочих, установили господство и насытили свои банки и сокровищницы золотом, а ярмарки товарами.

Мы оставили позади также глупых и излишне традиционных. Предприимчивые фермеры очень скоро уничтожили крестьянские общины. А мануфактурщики потеснили цеха ручного труда. На смену слабым товариществам пришли твердые и крепкие гильдии, которых потом потеснили деспотичные олигархи, собравшие в свои руки нити управления огромными личными состояниями.

Эх. Пара. А вам, сеньор капитан, сегодня везет. Мы всегда на острие борьбы — на острие бега вперед — будь то развитие науки или борьба внутренняя, когда на смену традиции приходят рациональные изменения, и в этом наша суть.

Наши Гильдии и Цеха — это же яркий пример атавизма. Неповоротливые, сохраняющие в тайне свои открытия, традиционные и общинные, но они накопили огромный опыт участия в управлении и конкурентной борьбы. И потому юные неоперившиеся олигархи, использующие все общественные и научные достижения современности, с таким трудом могут конкурировать с наработанным веками опытом коварства и круговой поруки. Но могут! И так происходило всегда.

Сидр был отменным, мэр! Теперь чего-нибудь перекусить бы. Так было всегда — мы боролись с собой, всегда старое с новым, и мы боролись с миром, расширяя свои горизонты и оставляя позади ненужное, ставшее рудиментом. Без сожаления.

И что же будет теперь, когда паруса наших судов достигли мест, где до капитанов уже не долетают чудные напевы гондольеров Силенции? Где для них потускнел блеск фамильных клинков на стенах парадных залов бастионов Наполи, и корабли с заокеанских верфей уже превосходят парусники из шумного Скелоне?

Очень скоро, утратив за дальностью расстояний память о том, что мы одна страна, и здесь их вечные корни, затерянные среди могил предков и пышных садов, где гуляли их матери…

Две пары. Ух. А удача была столь возможна. Они — умные, смелые, предприимчивые, но лишенные духа родины, воспитанные иначе, за пределами всех сил и слабостей нашей великой культуры. Они оставят нас за кормой своих галеонов.

Догнивать среди виноградников и апельсиновых садов, среди осыпающихся руин их древней, забытой родины.

Все. Я закончил. Пожалуй, пойду домой. Сам себе испортил настроение. Я ведь и вправду не понимаю, сеньоры. Как избежать этого грустного, тревожащего и кажущегося таким реальным завершения нашего Золотого Века?

Пересказано со слов отца Матео, священника Бога Золотого, церкви Единого, возглавляющего приход святого Ричензо Морехода, что возле славного города Зенона, книгопечатаньем славящегося

Часть 2. Глава 6. Женщины любят смелых и наглых

Аделаида де Тиш, как и многие женщины, любила комфорт, однако в той же степени она ценила уединение. А потому, когда маркизу де Шаронье не требовалось помощи от придворной магессы, они жила в Башне — шутки ради столь «традиционно» называемом поместье в лесу, несколькими милями южнее усадьбы маркиза.

И вот, поздним дождливым утром в начале последнего месяца года — фиратонакреша, строгое здание Башни, исполненное из серого гранита и белого камня, было подвергнуто фактически штурму со стороны компании молодых аристократов. В охотничьей одежде, на взмыленных лошадях, они гурьбой ввалились во внутренний двор поместья, варварски топча кусты мирта и небольшие декоративные деревца, располагавшиеся там…

— Нет, сударь, как можно, госпожа не принимает без представления, и сейчас… — услышала Аделаида взволнованный голос своего дворецкого Жако, готового, похоже, впасть в истерику.

— Я сам о себе доложу, шел прочь, скотина! — перебил лакея громкий, взволнованный баритон. — И представлюсь сам!

В следующий момент двери рабочего кабинета распахнулись, свалив два стоявших слишком близко, но, к счастью, не горевших канделябра в виде тощих бронзовых мартышек, в помещение влетел высокий мужчина в охотничьем камзоле с размещенными на нем знаками отличия одного из столичных полков. Пачкая отличный хмааларский ковер стекавшей на пол дождевой водой, мужчина сделал пару шагов в комнату и громогласно возвестил:

— Позвольте отрекомендоваться: шевалье Антуан де Рано, коронный лейтенант Алого Люзецийского Его Величества драгунского полка! — он браво щелкнул ботфортами и дерзко взглянул на прекрасную женщину в зеленом платье, сидевшую над книгой у небольшого письменного стола, инкрустированного слоновой костью.

Последовала минута немой тишины, прерываемой периодически скулежем дворецкого, не смевшего осадить смутьяна, вооруженного окровавленной саблей и двумя издававшими запах пороха, недавно использованными, пистолями. Аделаида молча дочитывала страницу из «Чародейской Трансформации» барона Эдуарда де Тиссолме. Грациозным движением руки, белизне которой могла бы позавидовать слоновая кость стола, взяла закладку из серебра с пером василиска, положила ее в книгу, после чего зловеще резко захлопнула том и медленно, с достоинством повернув голову к незваному гостю, поправив округлые очки для чтения, она поинтересовалась, изогнув тонкую изящную бровь:

— Что это болтается у вас на поясе, шевалье?

— Это?! — радостно возопил драгун. — Это мой вам подарок, — он отцепил от пояса свой трофей, приблизился к креслу магессы и, встав на одно колено, выложил на шерсть ковра чешуйчатую голову. Существо с оскаленной в предсмертной агонии пастью все еще сочилось густой черной кровью из обрубка шипастой шеи, — голова чащобного змея, убитого мною не более получаса назад, в честной схватке в лесу неподалеку отсюда.

— И чем я обязана проявлению столь зловонного внимания? — холодно, но с какой-то особенной смешинкой в голосе поинтересовалась де Тиш.

— Мадмуазель де Тиш, — помпезно начал лейтенант, — сей акт героизма, посвященный вашей несравненной особе, был мною предпринят исключительно ради демонстрации всей серьезности моих намерений! Увидев вас на балу у маркиза на прошлой неделе, я, признаться, был поражен вашей красотой и обаянием! Столь поражен, что даже не сразу нашел силы в себе потревожить вас! И после длительных раздумий я решил доказать свои чувства делами, а не словами! — он пнул голову лесного хищного ящера мыском ботинка чуть ближе к магессе.

— Что ж, месье де Рано, вы звучите весьма искренне, — задумчиво произнесла Аделаида, — я тоже предпочитаю дела словам, — и добавила, голосом полным лукавства, дарующим надежду. — Не желаете ли вина, отдохнуть, обсушиться, все же свершенный подвиг требует достойной награды…

Аделаида де Тиш была придворной магессой и аристократкой, с детства она не знала нужды, но лишений претерпела немало. Тяжелую стезю магического ученичества для нее избрали родители, и это был последний раз, когда кто-то что-то решал за Адель. Годы постижения магического искусства в Юзаце, где располагались лучшие учебные заведения такого рода в Шваркарасе, запомнились магессе как самые тяжелые и в то же время самые волнительные в жизни. Первая плотская связь в тринадцать, первая клиническая смерть в шесть. Обучение магии не было легким делом. Постоянная борьба за постижение искусства давалась дорогой ценой, маги быстро взрослели. Раньше простых смертных учились терпеть боль и лишения и раньше прочих находили способы справляться с бедами. Стресс и постоянное напряжение требовали разрядки, так юные маги очень рано оказывались в объятьях друг друга. Так они узнавали жизнь — магическая среда, и так полная интриг и взаимных противоречий в школах и университетах для молодых дарований, отягощалась постоянным бурлением чувств. Страстные романы, любовные приключения, предательства молодой крови, разбитые сердца и первые романтические потери, все это довелось в полной мере изведать в школе и Аделаиде. Ее предавали, она предавала, изменяла, меняла друзей жизни как перчатки, теряла возлюбленных, не сумевших справиться с тяготами учебы, участвовала в подковерной борьбе, накал которой мог дать фору королевскому двору. И потому Адель довольно быстро устала от подобной жизни. От природы сильная, закаленная годами ученичества, отмеченная влиянием стабильной и размеренной энергии Земли, Адель сама избрала путь придворной магессы Кампанского маркиза, дабы дать себе отдых и уединение, в которых нуждалась. Она ненавидела фальшь и ложь, такие люди как де Мелонье казались ей прожженными негодяями, без души, а потому без чувств. Она вообще была весьма требовательна к людям, ведь в шваркарасских аристократах не было прямоты, простоты и простодушия, которых с некоторых пор искала в людях мадмуазель де Тиш.