Колдовская любовь - Елена Ярилина

— Тема, Тема, ты просто вылитый папа, ну ничего мамкиного, знаешь об этом?

Тема в ответ радостно заворковал. Ближе к обеду в нашем с ним общении опять возникли трудности, ребенок, такой милый и послушный с утра, теперь вопил практически без передышки даже на руках, и мне никак не удавалось его успокоить, чего бы я ни делала. Повернувшись с ребенком, которого я трясла, пытаясь если не усыпить, то хотя бы заставить замолчать, я вдруг увидела в комнате Федосью и оторопела. Видимо, она вошла тихо, а я не слышала, да и что можно расслышать в таком крике? Она смотрела на меня с не меньшим удивлением.

— Судя по тому, что твой живот все еще при тебе, ребенок этот не твой. Откуда такой подарок?

Я вздохнула и покраснела, как будто это я, а не моя подружка подкинула своего младенца, словно кукушонка, в чужое гнездо.

— Симка подбросила.

— А сама-то она где же?

— Да черт ее знает! — не сдержалась я, но тут же спохватилась: — Она к мужу на свидание собралась, а мать не отпустила ее, она и подбросила мне, а я плохо с ним справляюсь.

— Странно, ну да ничего. Сейчас руки помою и посмотрю, что такое с малышом, с чего это он такие концерты закатывает?

На радостях, чувствуя, что с плеч будто свалился огромный камень, я потащилась за ней на кухню.

— А приехали вы как, неужто на попутке, или привез кто? И как чувствуете себя?

— Да не волнуйся ты за меня, Тонь, я хорошо себя чувствую, правда хорошо. — И она засмеялась. — Меня вчера еще выписали, но Тим был занят, отвозил купленного коня покупателю, а сегодня вот доставил меня с полным комфортом. — Она перехватила у меня ребенка, повертела его, помяла ему животик, заглянула в рот, видимо, ничего не нашла, потому что задумалась, потом спросила: — Ты поила его?

В ответ я показала ей бутылочку с чаем и отмерила на ней, сколько он выпил. Разгадка оказалась простой, проще некуда. Выяснилось, что я мало его поила, надо было больше, но мне-то откуда было это знать, Симка о количестве чая ничего не говорила. После того как бедный малыш выдул целую бутылочку чаю и был переодет, он уснул прежде, чем я положила его в коляску. Федосья предположила, что питание слишком сладкое или слишком густое, вот его и мучает жажда. Я тут же поделилась с ней своими опасениями, но она отмахнулась от них, сказав, что козье молоко полезно всем, и оно лучше, чем та дрянь, которой его пичкает мать, и она потрясла коробкой. Как хорошо, как легко, когда есть с кем посоветоваться и разделить ответственность! Что бы я делала, если бы не Федосья?

До воскресенья мы дожили не так уж плохо, Федосья мне помогла, и мы помыли малыша. После этого он спал очень спокойно и нам дал выспаться. Но когда ходики настучали уже два часа, самое что ни на есть обеденное время, а Симки все еще не было и помину, я вдруг разволновалась так, что у меня даже зубы застучали друг о дружку.

— Сейчас же прекрати! — прикрикнула Федосья. — Младенец жив, здоров, а это главное. Если его мамашка в течение часа за ним не явится, отнеси его бабушке. А если трусишь, то давай я отнесу.

Я взмолилась, чтобы мы подождали до четырех часов, не верила я, что Симка не придет за своим ребенком, хвостом покрутить она умеет, что правда, то правда, но Тему своего любит, это я точно знаю.

Без пяти четыре, когда я со страхом следила за минутной стрелкой, вихрем влетела в дом Симка, очень энергичная и веселая. Обнаружив сына спящим в коляске, она обрадовалась и предложила мне проводить ее до дома. Дорогой Симка увлеченно рассказывала, какое красивое шелковое белье она видела в магазине, а еще замшевые сапожки, просто «офигенные», по ее выражению. О муже не сказала ни слова, то есть ни единого, и я поняла, что она его не видела. О ребенке Симка тоже никаких вопросов не задала, очень довольная тем, что он спит. Меня подмывало перебить ее щебетание и спросить, хорошо ли она подумала, что делает, и не станет ли жалеть о своих поступках? Но ничего подобного делать не стала, мне ли читать ей мораль?

Татьяны Сергеевны дома не было, только пьяный отец спал на полу, но почему-то не в спальне, а на кухне, из комнаты были видны только его ноги: одна в носке и полуботинке, вторая — голая и грязная.

— Ну глянь, просто полный улет! — весело прочирикала подруга, обнаружив блаженно спящего папаню, и затеяла тут же чай, чрезвычайно довольная тем, что матери нет и, стало быть, скандал откладывается.

Я была по горло сыта этой живописной картиной, поэтому повернулась уходить.

— Ты меня оставишь одну посреди этого бардака? — жалобно взмолилась Симка.

Мне было ее жалко, но это была ее жизнь, ее дом. Не первый и, главное, не последний раз все это безобразие здесь творилось. Что я могла сделать, чем ей помочь? Поплакать вместе с ней? Поэтому я только махнула ей рукой, не журись, мол, и поспешно вышла за дверь. Сходя с крыльца, я столкнулась с Татьяной Сергеевной в надвинутом чуть ли не на самые брови платке и замызганной куртенке. Из телятника пришла, наверное.

— Сучка моя уже вернулась? — сурово поинтересовалась она.

Я кивнула, гадая про себя, кого именно Татьяна Сергеевна имеет в виду: мужа или дочь? Все-таки Симку, вроде бы сучками только женщин обзывают. Провожать подружку я выходила с непокрытой головой, было сухо и не холодно, а теперь небо нахмурилось и похолодало. Дождь все наддавал, я подняла воротник куртки, но он мало спасал. Чтобы сократить хоть немного дорогу, я пошла мимо бывшего моего дома, а теперь Тимофеева. Тяжелой рысцой пробегая мимо знакомой калитки, почти налетела на Наташку Зареченскую, которая выходила. Она уцепилась за рукав моей куртки и забубнила о чем-то. Разило от нее как от целого винзавода. Набралась уже, подумала я неприязненно. Наташку я не любила, она вызывала во мне какую-то брезгливость, что ли.

— Отпусти! Чего ты прицепилась ко мне? Иди своей дорогой! — повысила я в раздражении голос, и совершенно зря, потому что Наташка моментально поменяла настроение с добродушно-игривого на злобное.

— Сучка ты, вот кто! Сгубила мужика и радуешься? — И неожиданно она бурно зарыдала, отчего ее могучая грудь под распахнутой кофтой заходила ходуном.

Почему-то ее рыдания произвели на меня куда большее впечатление, чем выкрики, я испуганно стала оглядываться, прикидывая, как бы мне побыстрее улизнуть без потерь. Наташка, выставив вперед руки, начала надвигаться на меня всей своей немалой тушей. Мне припомнилось, как она спалила прошлой зимой Тимофееву избушку, едва он, бедняга, живой тогда остался, эта дурища от ревности и злобы на любую выходку способна. В ужасе, не соображая, что делаю, я отпрыгнула от нее, что плохо у меня получилось, поскользнувшись на мокрой от дождя траве, я стала заваливаться назад.