Колдовская любовь - Елена Ярилина

Симка покраснела так сильно и так мучительно, что мне даже жалко ее сделалось.

— Понимаешь, молока у меня нет, ну просто ни капельки, такая беда, — объяснила она мне шепотом. Потом разогрела маленькую смешную бутылочку с яркой соской в специальном устройстве и взяла младенца на руки.

Мне очень хотелось тоже поучаствовать в этом процессе, и я робко попросила позволения покормить ребенка. Симка великодушно разрешила, ей нравилось быть как бы начальницей надо мной, велела мне вымыть руки и показала, как держать младенца, чтобы головка лежала удобно.

— Шейка у него еще слабенькая, только через пару месяцев окрепнет, — пояснила она снисходительным тоном.

Я слушала ее пояснения и смотрела ей в рот. Ребенок был таким малюсеньким, а ротик у него словно и не ротик вовсе, а бутон цветка, но он так решительно схватил соску и так громко зачмокал, что удивил и умилил меня. Я рассмеялась:

— Надо же какой забавный, я и не знала.

— Забавный, только эта забава на всю жизнь, — как-то глухо сказала Симка, глядя в сторону. — Ты с этим делом не торопись.

Бутылочка заскользила у меня в руке, но я удержала ее.

— Опоздала ты, Симка, с предупреждением своим, скоро и я рожу.

— Как же это? Ничего же не видно у тебя.

— Видно не видно, а в конце ноября мне родить уже.

— Ф-фу, напугала, это еще не так скоро. Слушай, подруга, а что ты тогда с Тимохой разошлась, если с пузом?

— Так уж вышло, Сим, — тихо ответила я и неожиданно горько разревелась.

Симка утешать не стала, поглядела на меня, посопела тяжело, да и сама заревела.

— Ты-то чего ревешь?

— А ты что?

— Мне-то есть с чего, одна ведь ребенка буду растить, без мужа.

— А я нет? Тоже одна. Ленька мой сама знаешь где, когда-то еще вернется.

И мы ревели с ней долго и сладко, сопя и сморкаясь, никто нам не мешал, а наевшийся ребенок безмятежно спал, сначала хмурил белесые, рыжеватые бровки, потом личико его разгладилось и появилась улыбка.

— Симка, глянь, он улыбается!

— Рано ему еще, говорили, в три месяца только. И вправду улыбается! Ну надо же, сокровище ты мое! — Слезы, только что сыпавшиеся по ее круглым щекам, еще не просохли, а она уже вовсю смеялась, счастливая успехами своего крохотного сына.

Обратной дорогой я размышляла: Симка, конечно, права, что ребенок — это забота на всю жизнь, и вовсе не права, что это обуза. Вот будет у меня ребенок, и я буду так же радоваться его успехам. Но странная, черная тоска, заползшая мне в сердце еще в доме у Симки, не отпускала, продолжала грызть, словно я что-то забыла или потеряла. Возле дома я столкнулась с Федосьей, погруженной в свои, но тоже совсем не радостные мысли. На мой вопрос, откуда это она, Федосья показала рукой:

— Тиму проведать ходила, посмотрела, как он там управляется.

— Где он управляется? — не поняла я ее. — Ведь дом совсем в другой стороне находится.

Федосья сухим тоном объяснила мне, что если идти вон по той тропке, то километра через два упрешься в его ферму.

Весь июнь, который на диво выдался без дождей, я усиленно гуляла в свободное время, дел у меня почти не было. Не успевала я за что-либо взяться, как ураганом налетала Федосья и силком гнала меня на улицу. Пока гуляла, о чем только не думала, и вот додумалась до того, что не просто так Федосья мне про тропочку к ферме сказала, надеется, что стану я гулять в ту сторону, дойду до фермы, встречу Тимофея и непременно с ним помирюсь. Самое смешное заключалось в том, что я на самом деле гуляла по этой тропке, она безлюдная, вьется далеко и тенистая.

Додумалась спросить у Федосьи, где же она деньги берет. В ответ она засмеялась весело и сказала, что получает пенсию.

— А разве вы ее получаете? А как же стаж? Вы же в конторе совсем мало работали.

— В конторе мало, это правда. Но я в городе работала, так что со стажем у меня все в порядке, не волнуйся.

Я покраснела и, не удержавшись, пробормотала, что бабы по деревне болтали, будто муж у нее был богатый и она при нем не работала.

— Муж тут совсем ни при чем, — разъяснила она спокойно. — А работать я начала рано, вот года и набежали. Я без дела сидеть не люблю. А ты наших баб поменьше слушай, они тебе еще и не то наплетут. Им кажется, что в городе чуть ли не одни миллионеры живут и не работают, непонятно только, как миллионы наживают.

После обеда я рискнула выйти прогуляться и как-то незаметно отшагала по тропинке с километр. Возвращаться не хотелось, но и вперед было боязно идти, а ну как Тимофей меня откуда-нибудь увидит и подумает, что я из-за него пришла? Вдруг мимо меня пропылила ярко-красная машина. Я решила еще немножко, ну совсем чуть-чуть пройти вперед, а к самой ферме ни за что не подходить.

Людей видно не было, но какие-то звуки витали в воздухе, и любопытство погнало меня вперед. Прошла я мимо небольшого загона, где щипали траву три небольшие лошадки с необычными гривами, может быть, пони? Стали видны настежь открытые ворота конюшни, но и возле них никого не было. Повертев головой, я увидела, что небольшая кучка людей толпится возле какой-то изгороди. Первым я узнала Мишку Хорька. Он сидел на верхней перекладине изгороди и куда-то пристально таращился. Мои робкие шаги он услышал, кивнул мне и отвернулся вновь. Рядом с ним стояла женщина в белом платье. Чем-то сильно возбужденная, она топталась в траве, пачкая свои изящные босоножки и даже не замечая этого. Спутник женщины выронил пиджак, уцепившись двумя руками за жердину, и так сопел, словно воздушный шар надувал носом.

— Ща он еще и не такой фортель выкинет, любо-дорого посмотреть будет! — прогудел сбоку, из-за приезжих не сразу мною замеченный Марюткин.

В большом загоне оказалась всего одна лошадь. Она сильно металась из конца в конец, то резко шарахаясь, то вставая на дыбы, и все это она проделывала для того, чтобы сбросить с себя всадника, но тот как бы даже не замечал ее усилий, сидел как влитой, словно сам был частью этой лошади. Всадник, обнаженный до пояса и сильно загорелый, хорошо смотрелся на рыжеватой лошади. Это было удивительно красиво, и я залюбовалась. Теперь я уже не удивлялась, что приезжие с таким упоением смотрят представление. И посмотреть было на кого, мужик показывал чудеса ловкости, можно было подумать, что он родился в седле. Интересно бы знать, кто это такой? Наверняка не из нашей деревни. А где же Тимофей? Я разозлилась на него, потому что все-таки пришла сюда, а его и след простыл!

Тут лошадь выкинула трюк. В самый разгар бешеного галопа она вдруг осела на передние ноги, всадник вылетел из седла, под единодушный вопль, вырвавшийся из всех глоток разом, пролетел над головой коня, в каком-то немыслимом движении извернулся в воздухе и встал на ноги, ни дать ни взять заправский циркач. Приезжая женщина зааплодировала так, что у нее наверняка потом болели ладони. Ее мужик крикнул «Браво!», а я прижала руку к сильно бьющемуся сердцу. В моем положении вредно волноваться, а я только что пережила двойной шок: сначала сильно испугалась за жизнь незнакомого наездника, а потом узнала в этом ловкаче собственного мужа, пусть и бывшего. И как это я его со спины не признала? Хуже всего, что он меня тоже заметил, бросил поводья присмиревшей лошади подошедшему к нему Мишке и направился прямиком ко мне, невзирая на призывы кокетливой дамочки.