Рай в шалаше - Галина Башкирова

— За что вас можно попрекать?

— За то, — смутилась Вера Владимировна, — что взял бесприданницу, бедную старушку.

— Вера Владимировна, вот уже правда вздор!

— Конечно! — печально согласилась она. — И я вам о том же, не выдумывайте себе ничего такого, потом не хватит сил начать сызнова, как это случилось у меня. Берегитесь, Танечка...

Она надолго замолчала, и Таня молчала, упорно не поднимая глаз, глядя на промокшие бумажки на Верочкином столе.

— Да, я совсем забыла, за окном у меня припасена пара огурчиков. — Вера Владимировна внезапно круто изменила направление разговора. — Надо снова чайник включить, совсем остыл, и картошку сейчас, пожалуй, положу на крышку. Вот так, чтобы ее согрело паром! — Потихоньку возобновлялась обычная Верочкина суета.

Таня встала, чтобы помочь достать Верочке стаканы, чтобы как-то соучаствовать. И тут она обернулась к Тане от подоконника с виноградами, фиалками, кактусами. В лице ее все еще что-то подрагивало, лицо мучительно возвращало себя к прежнему миловидно-добродушному облику, как казалось совсем недавно Тане, столь хорошо отлаженному для общения с внешним миром.

— И между прочим, Танечка, Фалалеева через месяц Павла Викентьевича оженила, какая оперативность! Подумать только! — И в голосе ее снова почудилась Тане враждебность к Наталье. — И тут же сообщила об этом мне. Вы представляете? Как будто меня это сообщение могло взволновать! Это она нарочно. Это она меня испытывала...

— Да совсем не нарочно, что вы, Вера Владимировна, ей обидно, что ничего не получилось.

— Возможно, — ответила Вера Владимировна сухо. — С тех пор у нас с Фалалеевой натянутые отношения, она мне простить не может, как будто я ее обманула... И еще докладывала несколько раз, что Павел Викентьевич недоволен своим браком, меня вспоминает, — добавила она более мягко. И, аккуратно отодвинув свои горшочки, раскрыла окно и потянулась за огурцами.

Пахнуло свежим воздухом, прелыми листьями, казалось, пришла пора закончить неожиданно тяжелый разговор. Верочка снова повторила все сначала — закрыла окно и художественно расставила горшочки. Какой изумительной была бы она женой и хозяйкой, подумала Таня, как бы расцвела, но вместо этого на всех подоконниках — здесь и дома — цветут надоевшие всем цветы, сдобренные слезами и отчаянием, недаром так ненавидят их наши мужчины. «Сублимация», — с удовольствием произнес бы ученое слово Коровушкин и понимающе бы хихикнул, а Ираида, вдовевшая со времен войны, но, по слухам, до недавнего времени себе позволявшая, его бы одернула, а потом, когда он притворно потупил глаза и шаркнул ножкой, жеманно добавила бы: «Ах, Саша, вы совсем не джентльмен!» И Виктор, которому их разговор помешал бы сосредоточиться на своем, свирепо сверкнул бы на них глазами...

Верочка обернулась к Тане от своего цветочного оплота:

— Только один совет, и кончим об этом, Таня. Я считаю обязанной вас предупредить. Не разговаривайте с Константином Дмитриевичем из института, не надо, детка, не стоит, поверьте мне. Сложные отношения людям непонятны, даже если это хорошие люди. — И, снова повернувшись к Тане спиной, доделывая свои цветочные дела, добавила: — Вы мне близкий человек, я хочу быть уверена, что вы не испортите себе жизнь.

...А потом они ели картошку с огурцами и докторской колбасой, пили зеленый чай (тонизирует!) с соевыми конфетами «Батончики» (полезно для печени) и разговаривали о пустяках, старательно отводя друг от друга глаза. Верочка уже напудрила нос, заметила наконец, что замочила важные бумаги, и принялась сушить их на чайнике, потом побежала за какими-то бланками для каких-то заявок, потом позвонила Ираида, — словом, работа у Верочки закипела. Таня тоже помыла стаканы, навела порядок, по поручению Верочки проследила, чтобы вода из чайника не залила злополучные бумаги. Было заметно, что Верочке приятны Танины заботы. Она взглянула на часы, время близилось к четырем, и милостиво отпустила Таню поработать.

— Идите, идите, деточка, — успокоившимся голосом сказала Вера Владимировна. — Вы к которому часу обещали к Константину Дмитриевичу? К семи? У вас достаточно времени, почти три часа. Потрудитесь, потрудитесь, а я вас посторожу, — и улыбнулась Тане привычной, всеготовной улыбкой.

Таня села, задумалась, отложила в сторону перечеркнутую статью, ее теперь снова следовало отдавать на машинку, встала, подошла к окну, за окном все летели листья, снова села, достала блокнот, принялась писать, вернее, приводить в порядок то, что давно записывалось понемногу.

«Пункт 9, — написала Таня. — От того, как человек понимает, что такое «быть в центре», зависят его фантомы, то есть те вымыслы, которые создаются в его воображении самим человеком и так или иначе влияют на всю его дальнейшую жизнь».

...И тут опять-таки, заглянув за Танино плечо, нелегко объяснить, почему вдруг, не исчерпав основные пункты своих соображений о понятии «быть в центре», она перешла к проблеме взаимодействия вымыслов и реальности, представлений человека о том, что для него главное, и прямых воздействий этих представлений, часто далеких от реальности, выдуманных (фантомы), на его жизнь. Может быть, на нее так повлиял рассказ Верочки? Нет, так не бывает в науке никогда! Что-то рассказала Верочка и тут же попала в обобщение, в «пункт»? Нет, скорей рассказ Верочки совпал с давно обдумываемым и переживаемым.

Возможно, для Тани было откровением, что Верочка, отнюдь не рациональный, напротив, очень эмоциональный человек, сама почти сформулировала мысль о реальности фантомов и их губительной власти над нашей жизнью. И опять-таки: было бы нелепо утверждать, что это наблюдение поразило Таню тотчас же, едва она ушла в заднюю комнату «Ботсада» и открыла блокнот. Ничего она в эту минуту не поняла, не догадалась, ничего не успела придумать. Она села работать, чтобы хоть немного отвлечься от того, что продолжало сыпаться ей на голову, села и начала писать, вот и все. Каждый исследователь, вообще каждый творческий человек хоть немного, но машина, запущенная раз и навсегда, и Танина машина продолжала работать.

А может, свой пункт девятый она занесла в блокнот вовсе не в этот вечер, а в какой-то другой.

...Смеркается, лаборатория пуста, Верочка в предбаннике что-то печатает на машинке, спина ее вздрагивает, и Таня склонилась над блокнотом. Может быть, это уже совсем другой вечер? Но Тане впоследствии казалось, что именно в этот вечер Верочкин рассказ послужил печальным толчком для всего того, о чем она прежде думала, но что так долго не давалось ей в руки. А не давалось потому, что обычно в любой научной проблеме уже разработан свой язык, свои подходы, своя фразеология, здесь же все надо было формулировать заново. Тане поневоле пришлось излагать свои мысли простыми общедоступными словами, с тем, чтобы потом перевести их на язык научный.

Таня сталкивалась с подобным явлением первый раз. Напротив, хорошо вымуштрованная в университете, прошедшая школу обучения у Ираиды, она обычно с трудом отказывалась от схематичного сухого языка, а тут схема не получалась, до схемы было далеко.

«10. Мы пока не будем касаться взаимоотношений личности и вещи, тут возникает сложная система фантомов, многократно описанная в литературе (смотри «Портрет» Гоголя). Последний пример — взаимоотношения человека и машины. Например, машина-диагност воспринимается в качестве психотерапевта. Или еще более простой пример: человек и автомобиль. Когда у владельца автомобиля неприятности, автомобиль, по его мнению, ломается.

11. Простейший пример возникновения фантома — «эхо». Первое, что приходит в голову, когда слышишь эхо, что это голос человека. Иллюзия «эхо» легко разрушается от анализа поведения «эха». Гораздо сложнее разрушить эхо в случае возникновения его при диалоге человека и техники (смотри приведенные выше примеры).

12. Наиболее любопытны для нас фантомы, возникающие при общении людей друг с другом. Человеческие отношения. Поведение человека протекает в определенных сферах общения. Любой слух, сплетня, любое отклонение от обычной нормы поведения, происходя на глазах у людей, видится и оценивается ими. Каждый человек вводит в общий «разговор» свою информацию о событии, слухе, сплетне, вернее, как бы подправляет их. Постепенно складывается общее суждение о том или ином человеке и свойственной ему норме поведения, это суждение начинает функционировать, вращаться как бы отдельно, независимо от самого человека и воспринимается тоже как живой человек, как личность. Сложившееся мнение порождает несуществующие личности, фантомы. Возникая, эти фантомы, то есть представления о человеке как о добром или злом, карьеристе, трусе, гении или злодее, вне зависимости от того, верны ли они на самом деле, начинают оказывать влияние на него самого. Человек принимает как реальность мнение фантома о тебе самом. Он начинает верить в него и старается не выйти из роли, которую предлагает ему фантом. По существу происходит обезличивание человека, растворение его в том образе, каким он не является. Но человек часто рассматривает это подчинение коллективному фантому как приближение к личностному идеалу».