Испанский театр. Пьесы (сборник) - Хуан Руис де Аларкон

И, мертвой притворясь, она не пострадала.

Мне бегством самому спастись лишь оставалось

От злой моей судьбы и от руки наемной.

Но тут сама беда ко мне явила жалость.

И я нашел приют своей судьбе бездомной, —

Страшнее не найти! И в час, когда, казалось,

Весь мир был погружен в объятья ночи темной,

Я в сердце отыскал желанное решенье

И план ужасный свой привел я в исполненье.

Я в нишу к мертвецам отважно проникаю

(Останки бренные она в себе таила),

Плиту холодную с трудом отодвигаю,

Что дверью для гробов неведомых служила.

Пещеру ужаса собой напоминая,

Разверзлась предо мной зловещая могила…

И той же ночью в гроб положенное тело,

Как лед застывшее, я вынимаю смело.

И саван сняв с него, чтоб больше вероятья

Придать возможно было моему обману,

Недвижный этот труп в свое облек я платье,

В лицо нанес ему зияющую рану, —

У тихой пристани его решил отнять я.

На узкой улице был мной положен странный

Зловещий гость… и первый луч рассвета

Застал меня в полях лишь саваном одетым.

Чуть солнце глянуло, холодный тpyп открыли.

По платью, по ключам и по бумагам личным,

Что кем-то я убит, согласно все решили.

И слухи скорбные, стремясь путем различным,

Сердца жестокие о том оповестили

(Кто б к грустной повести отнесся безразлично?),

И бренный труп предав его печальной доле,

Признали все тогда: меня в живых нет боле.

А я меж тем шагал от них уже далеко

Горами снежными, прохожим объясняя,

Ограблен будто я был шайкою жестокой.

Я наг брожу и нищ, и жалость вызываю

Я в добром пастыре в деревне одинокой.

К посильной помощи всех ближних призывая,

Он платье мне купил: и вот в чужой одежде

В Сеговью я спешу, доверившись надежде.

Но в город не вступив, я изменяю внешность:

Сбриваю бороду, хоть без того довольно

Несчастья прежние, страданья и поспешность

Мой изменили вид рукою своевольной.

А там сама нужда и злая безутешность

Всех грустных дел моих принудили невольно

Просить ткача меня к себе взять в подмастерье.

Педро Алонсо ткач – вот как зовусь теперь я!

Шесть раз с тех самых пор, о наш Оронт глубокий,

В лед превращал тебя туман зимы дождливой,

Шесть раз с тех самых пор вон тот хребет высокий

Венчал блестящий снег своей вспененной гривой,

Но, жребий свой забыв, столь жалкий, столь жестокий,

Блаженству предался я бедности счастливой,

Подобно страннику, что с берега морского

Глядит на ярость волн, на плеск прибоя злого.

И что ж, моя судьба щадить меня устала.

Красу небесную мне милой Теодоры

Она тогда своим орудием избрала.

Я красоту ее в дни бури, в дни позора

Сумел завоевать. О, как она блистала,

Чиста, верна, мила для сердца и для взора!

И я, гордясь моей прелестною подругой,

Мечтал ее назвать любимою супругой.

Я был к тому готов; но тут придворным шумом

Сеговия встревожилась глубоко,

Смутился мой покой предчувствием угрюмым

Насилья вашего, взнесенного высоко,

Чтоб силу новую придать ревнивым думам,

Изведать на себе позор руки жестокой,

Узнать позор сестры: за все обиды эти,

За каждую из них, мне ваша жизнь в ответе.

Вот повесть обо мне, о граф! Я рад безмерно,

Что я еще живу, земной исполнен силы,

Что кровь моя кипит, рука мне служит верно.

О нет, не чудо я, не страшный гость могилы!

Здесь за свою теперь расплатитесь вы скверну.

Пусть властная рука, что столько причинила

Бесчестья, здесь на жизнь отважно ополчится,

Пусть сталью дерзкою она вооружится. (Обнажает шпагу.)

Граф. Но раз Фернандо вы и брат вы доньи Анны,

А я ее супруг – так в чем причина злобы?

Дон Фернандо. Честь возвратив сестре, вы ей супруг желанный,

Я ж честь свою верну, открыв вам двери гроба.

Граф. Я вас не оскорблял, мне ваши речи странны,

Безумье дел моих смущать вас не должно бы.

Фернан Рамирес вы, а оскорблен был ими

Какой-то жалкий ткач, носил он Педро имя.

Дон Фернандо. Лицо все то ж оно; как прежде, вам являет

Печать бесчестную оно руки презренной.

Да, ткач был оскорблен и ткач вас убивает,

А не Фернандо здесь, признайтесь в том смиренно.

Вот сердце и его, как прежде, оскорбляет

Любовь к жене моей…

Граф. Красавицы надменной

Любви я не достиг, в чем мужу оскорбленье?

Дон Фернандо. Обидны для него и самые стремленья.

Дерутся, граф падает.

Граф. Убит я! Как меня караешь справедливо

Ты, праведный Творец! Внимай же: умирая,

Тебе открою все: свидетелем был лживым

Против тебя и твоего отца тогда я,

Но был склонен к тому своим отцом кичливым,

Так сильно мной и им владела зависть злая.

Но ты христианин: предсмертного мольбою

Молю, прости меня! (Умирает.)

Дон Фернандо. Умри! Прощен ты мною! (Уходит.)

Сцена XIX

Чичон, один.

Чичон. Я вижу: буря пронеслась,

Готов поверить я молчанью.

Тихонько выглянем! Ушел

Ткач-кабальеро. А какие,

Однако, здесь узнал я вещи!

Должно быть, помогает Педро

Сам черт. Так, значит, он – Фернандо

Рамирес! А ведь я тогда же

Сказал, что ткач такой отважный

В себе скрывает, верно, тайну.

А граф-то мой! Он мертвой рыбой

Простерт передо мной недвижно.

Однако за пределы дома

Фернандо зашвырнул ключи.

О, горе мне! Что делать стану

Я взаперти вот с этим трупом?

Никак нельзя назвать приятным

Такое общество! Я весь

Дрожу. Признаться, впрочем, должен,

Что и с живыми я всегда

Был мокрой курицей, а с мертвым

Совсем размякну. Погляжу,

Нельзя ль спуститься из окна мне?

Уж направляется к горам

Толпа разбойников свирепых.

Сооружу я из простынь

(Покрыто ими ложе графа

Несчастного) себе подобье

Висячей лестницы… Признаться,

Так плохо пахнет здесь, что я

Совсем задохся и теряю

Сознанье, хоть не знаю, кто

Из нас обоих плохо пахнет —

Я иль мертвец, лежащий здесь!

Перевал в Гуадарраме

Сцена XX

Дон Фернандо, Гарсеран, Камачо, Корнехо, Харамильо, разбойники. За сценой слышен шум битвы.

Дон Фернандо. Друзья! Вот он, желанный случай!

Уверен я, что он поможет

Нам искупить грехи былые,

Достойный положив конец

Скитаньям нашим. Побеждает

Свирепый мавр, неудержимо

Вперед идет он. Перед ним

Отходят в беспорядке наши.

Здесь многих тысяч стоит сотня

Лихих бойцов, как мы, привыкших

Вести борьбу в горах. И если

На мавров мы ударим дружно,

То от кастильцев отведем

Их ярость. Так вперед, друзья!

За короля, за нашу мать

Отчизну и за веру! Тех,

Кого мы жизнью оскорбляли,

Обяжем смертью здесь своей!

Гарсеран. С таким вождем, с такой высокой

Задачей – молнией рука,

Скалою сердце станет наше!

Корнехо. На них веди нас, капитан!

Идти мы рады за тобою.

Камачо. Все, что потеряно, вернем мы.

Харамильо. Итак, вперед! На них, на них!

Надевают маски.

Сцена XXI

Король и маркиз. Оба они вооружены, в руках у них обнаженные шпаги. Те же.

Маркиз. Бери коня, сеньор! Спасай

Скорее жизнь свою!

Король. О небо!

Мое ты дело защити,

Раз здесь твое я защищаю.

Дон Фернандо. Назад, назад! Кастильцы, стойте!

Не мавры, беспричинный страх

Вас побеждает: он вас гонит

Назад, Сантьяго![46] В бой, на них!

Король. Маркиз, что это за отряд?

Покрыты масками их лица.

Смотрите, как ударом дружным

Они смутили сарацинов.

Маркиз. У неба помощи просил ты,

И небо помощь шлет тебе.

Король. Вперед, бойцы мои, вперед!

Пускай в сердцах геройских ваших

Воскреснет вновь былая доблесть!

Маркиз. Смотри, окровавленный мавр

Бежит, карабкаясь по скалам,

Откуда он сошел, тесня

Отряды наши.

Король. Нападите

Скорее на врага, маркиз,

К полкам вернитесь. Вы за честь

Мою и вашу обязались

Сражаться с мужеством примерным,

За сына вашего: он скрылся,

В такую трудную минуту

Покинув нас.

Маркиз. Известно небу,

Как я скорблю, что породил

Такого сына: умереть

Хотел бы я, чтобы не видеть

Его живым, иль жить, чтоб мертвым

Его мне видеть довелось.

Король. Ступайте. Утомлен я битвой,

Из уст моих взамен дыханья

Выходит пламя; на скале

Я этой дикой ждать вас буду

К себе с известьем о победе.

Солдаты (за сценой). Победа! Да живет Кастилья!

Король. Хвала тебе, о всемогущий

Владыка браней, ты открыл

Мне клад щедрот своих обильных!