Последний свидетель - Саймон Толкиен

— Да, полагаю, что да, — нехотя ответил Томас.

— И если вы чувствуете себя виноватым, то испытываете потребность возложить эту вину на кого-то другого, я прав?

— Не знаю.

— Вы ведь тогда были настроены против Греты, верно? Еще до смерти вашей мамы?

— Ну, в каком-то смысле, да.

— В каком-то смысле… Уж не потому ли, что она вас отвергла?

Томас залился краской и промолчал. Потом против собственной воли обернулся и взглянул на Грету. Та не сводила с него пристального взгляда.

— Вы ведь понимаете, о чем я говорю, верно, Томас? Как-то в Лондоне она взяла вас на прогулку, а потом, в такси по дороге домой, вы говорили ей, что она прекрасна, объяснялись ей в любви, а она вас отвергла. Сказала, что вы еще слишком молоды. Разве не так, Томас?

— Да, — еле слышным шепотом ответил юноша.

— Я не расслышал, Томас, — сказал Майлз Ламберт. — Нельзя ли погромче? Я не ослышался, это было «да»?

— Да.

В зале воцарилась тишина. Спарлинг беспокойно заерзал на сиденье. Это открытие оказалось для него неприятным сюрпризом. В письменных показаниях Томаса об этом ни слова. «О чем еще мог умолчать мальчишка?» — с тревогой размышлял Спарлинг.

Прежде чем задать следующий вопрос, Майлз Ламберт выдержал многозначительную паузу, дал новым сведениям возможность укорениться в умах присяжных, убедился, что Томас почувствовал себя не в своей тарелке.

— И все это случилось менее чем за два месяца до смерти вашей матушки, не так ли, Томас?

— Так.

— И воспоминания эти были живы в вашей памяти?

— Как-то не думал об этом.

— Вы уверены, Томас? Ведь не станете же вы отрицать, что говорили Грете, что любите ее.

— Я не это имел в виду.

— Так значит, тогда вы сказали ей неправду?

— Нет. Наверное, я задумывался об этом, но в тот день все так сложилось… Вдруг почему-то пришло в голову, ну, я и ляпнул.

— Понимаю. Любовь — сильное чувство, вы согласны, Томас? Застигает вас врасплох, налетает как ураган. Как ненависть. Недаром же есть поговорка: «От любви до ненависти один шаг». Вы уверены, что не возненавидели Грету лишь за то, что она не откликнулась на ваши чувства?

— Да ничего подобного. Нет!

— Но ведь теперь вы ее ненавидите, верно, Томас?

— Ненавижу за то, что она сделала с мамой.

— А помните то время, когда этой ненависти не было?

— Не знаю. Наверное, тогда, в такси, я ее не ненавидел. Но с тех пор, кажется, прошла целая вечность.

— Все же полагаю, именно тогда вы ее и возненавидели, Томас. А потом случайное сходство между двумя разными мужчинами, что-то замкнулось, ненависть и чувство вины слились воедино. Тогда все и началось, я прав, Томас?

— Можете не отвечать на этот вопрос, свидетель, — сказал судья. — А вам, мистер Ламберт, советую придерживаться четкости и недвусмысленности в вопросах. Мы не для того здесь собрались, чтоб выслушивать ваши лекции по психиатрии.

— Разумеется, ваша честь, — покорно кивнул Майлз Ламберт. — А теперь, Томас, хотелось бы вернуться к той ночи в Лондоне, когда вы увидели мужчину со шрамом. Вы ведь так и не видели его вместе с Гретой, верно?

— Нет.

— И не можете утверждать, что мужчина под фонарем и человек, с которым Грета говорила в подвале, одно и то же лицо, так?

— Нет, не могу. Но я знаю, чувствую. Они оба поднялись наверх, заслышав, как меня ищут те уличные хулиганы. Грета подумала, что это грабители.

— Вы слышали, как Грета просила того человека в подвале подняться наверх?

— Нет.

— Вы видели, как он поднялся по лестнице из подвала и вышел на улицу?

— Нет. Я сам убежал, чтобы не столкнуться с ними. Я ведь уже говорил.

— А потом увидели на улице под фонарем этого мужчину. Но откуда он пришел, как там оказался, вы не видели.

— Не видел. Но знаю.

— Ну, милый мой, то, что вы знаете, или вам кажется, что знаете, еще не доказательство. Все же давайте вернемся к тому человеку, чей голос вы слышали в подвале. Вроде бы тут мы близки к согласию.

Но Томасу надоело, что им так откровенно манипулируют.

— Зачем? — воскликнул он. — И потом, она с этим никогда не согласится. Она лжет, утверждает, что ее там вообще не было, — сердито добавил он. — Что она якобы ездила в Манчестер. Так она сказала отцу на следующий день. Я сам слышал.

— Об этом вы уже говорили, Томас, — заметил судья. — Пожалуйста, отвечайте на вопросы мистера Ламберта.

— Да, вы уже говорили мистеру Спарлингу, какие объяснения дала по этому поводу моя подзащитная, — протянул Майлз. — И я не стану их оспаривать, но все-таки хотелось бы прояснить одно обстоятельство. Вы так и не разобрали точно, что именно сказала тогда Грета. «Неужели не понятно, что я его еще не заполучила?» Или: «Неужели не понятно, что я этого еще не заполучила». Я прав?

— Да, все правильно.

— Прекрасно. Затем Грета сказала, что идет наверх, а сами вы до перерыва утверждали, будто бы она еще добавила: «Миссис Воображала ничего не услышит». Я сомневаюсь в этом, Томас. Сомневаюсь, что моя клиентка когда-либо называла вашу матушку «миссис Воображалой».

— Еще как называла. Тетя Джейн слышала, что она говорила о маме в тот день, когда погибла Мэтти. И тогда она тоже ее обзывала «миссис Воображалой».

— Я не ослышался, Томас? Получается, что вы обсуждали с миссис Мартин данные ею в суде показания. Так или нет?

— Я говорил с ней о том, что случилось, уже после того, как это случилось. Конечно, говорил.

— Так вы говорили с ней до того, как миссис Мартин давала показания? Сравнивали записи, верно? Именно это вы хотите сказать, да, Томас?

— Да, мы разговаривали. Но никаких записей не сравнивали. Она слышала то, что слышала. Я слышал то, что слышал.

— И оказалось, что оба вы слышали одно и то же. Любопытное совпадение. А теперь, Томас, давайте вернемся к дню, когда умерла ваша матушка. Позвольте заранее уверить вас в том, что я постараюсь задавать вопросы так, чтоб не слишком расстраивать вас, и…

— Рад слышать это, мистер Ламберт, — вмешался судья. — Что ж, не надо проволочек, задавайте свои вопросы, нам все эти прологи ни к чему.

На сей раз Майлз Ламберт проигнорировал замечание судьи. Его не так-то просто было сбить с намеченного курса. А тут как раз настал решающий и самый важный момент в судебном процессе. И недаром старик Грэнджер так беспокоился о шестнадцатилетнем свидетеле. Именно на основании показаний Томаса и собранных им улик стало вообще возможным привлечь его клиентку к суду. И действовал он при этом не как беззащитный и ослепленный горем мальчик. Нет, тут прослеживались решимость и последовательность вполне зрелой личности. Исход дела зависел от надежности и правдоподобности показаний Томаса, и присяжным предстояло выслушать, каким сомнениям эти показания подвергаются. Вмешательство судьи Грэнджера не остановило Майлза, не помешало ему продолжить свою работу.

— Не далее как сегодня утром вы поведали нам, что, судя по словам леди Энн, приглашение погостить в доме друга, Эдварда Болла, в понедельник вечером исходило от матери Эдварда, верно?

— Да, верно.

— Ваша матушка говорила, что Боллы вас пригласили?

— Наверное. Хотя не помню точно, что именно она тогда сказала.

— Могла ли сказать ваша матушка, что то была ее идея — отправить вас погостить у Боллов?

— Не думаю.

— Ну, хорошо. Возможно, леди Энн не говорила, кто именно был инициатором приглашения. Вы просто узнали, что миссис Болл приглашает вас остаться на ночь, так?

— Не знаю. Наверное.

— Благодарю. В ваших письменных показаниях сказано, что вы встревожились, когда миссис Болл сказала, что о вашем визите договаривалась Грета.

— Да, верно.

— Но почему это вы вдруг встревожились, а, Томас?

— Потому что это не ее дело. Она не имела права решать, куда мне ехать, к кому и когда.

— Что ж, это понятно. Но что, если именно ваша матушка попросила ее позвонить миссис Болл и договориться?

— Мама никогда бы этого не сделала.

— Почему? Ведь еще в то воскресенье, днем, у нее страшно разболелась голова, это вполне могло помешать. Или я ошибаюсь?

— Не уверен. Но возможно…

— Так почему она не могла попросить Грету об этом пустячном одолжении?

— Она бы попросила тетю Джейн, а не Грету.

— Но в воскресенье днем миссис Мартин дома не было.

— Мама бы дождалась ее возвращения. Или позвонила бы сама.

— Но почему не попросить Грету? Ведь та была рядом.

— Потому что моя мама никогда ни о чем не стала бы просить Грету.

— Почему?

— Потому что она ей не нравилась.

— Понимаю. Но с чего это вы вдруг решили, а, Томас?

— Это было видно невооруженным глазом. Она избегала общества Греты. И в Лондон никогда не ездила только из-за нее.

— Но ведь в апреле она взяла вас с собой в Лондон. Ну, когда вы признавались в любви в такси. А потом поехала еще раз, за четыре дня до своей смерти, посетить Цветочное шоу в Челси. И оба раза Грета была в Лондоне.