Красный Франкенштейн. Секретные эксперименты Кремля - Олег Шишкин

Для проведения оплодотворения Иванов уже нашел и женщину-гинеколога, которая и должна была помочь ему осуществить научный прорыв.

Как назло, 31 августа 1929 года умер орангутанг Тарзан! Однако на смену ему приехали африканские шимпанзе. И интрига набирала обороты.

В Сухуми возле вольера с антропоидами поселились их близкие родственницы, которых в документах обезьянника именовали как «сотрудниц особого назначения». Самцы шимпанзе, которые должны были стать отцами будущего приплода, возбудили у девушек неподдельный интерес. Возможно, ради науки эти сотрудницы готовы были войти с ними не в искусственные, а во вполне естественные отношения. Тем более что мужская сила шимпанзе во много раз превосходила обычные человеческие возможности. Несколько любопытных потенциальных мамаш упросили смотрителя обезьянника познакомить их с одним из перспективных питомцев. Этот случай чуть было не стоил жизни одной из них.

«Но из-за большой силы обезьян допускать к ним людей необходимо с большой осторожностью. Несколько дней назад одна из женщин вошла во флигель, где жили шимпанзе, и одна схватила ее, пытаясь задушить. Освободить ее удалось только с помощью подоспевшей подмоги из нескольких мужчин»25.

Этот случай, конечно, огорчил Тоболкина. Он вынужден был сообщить о нем и Иванову, однако случай ни в коей мере не отразился на готовности обезьянника к эксперименту.

23 октября 1930 года Тоболкин докладывал начальнику Управления научных институтов Наркомздрава товарищу Попову: «Что же касается выполнения работ по гибридизации, то здесь делается частично работа между видами обезьян (анубис Машка и бабуин Васька); к осеменению homo sapiens еще не приступлено потому, что сам институт в целом против, почему мною и было доложено Управляющему делами СНК СССР, по указанию которого эту работу рассматривало Бюро Секции естествознания точных наук. Протокол № 2. Была назначена комиссия от Коммунистической академии.

Последняя приняла программу профессора Иванова под свою ответственность; подготовительная часть ведется, сотрудницы имеются и, как только выяснится активность спермы обезьян, мною будет доложено Комиссии и будет приступлено к работе»26.

В этом же письме он жаловался на новые интриги руководства Эндокринологического института: «I) Я, работая со дня революции, пользовался доверием Наркомздрава: 10 лет я был руководителем и распределителем кредитов института, через 10 лет эти функции приказом Наркомздрава переданы товарищу Абрамовичу, затем Шютте: питомник же остался за мной.

По приезде из Сухуми узнаю, что я приказом директора института (назначен же был Наркомздравом замдиректора как руководитель и распределитель кредитов по питомнику) переведен завпитомником — научным руководителем питомника.

II) Будто бы была ревизия питомника здесь, в Москве, заключение ее мне неизвестно и только со слов директора узнаю, что инженера Головкина предложено снять с работы, что мной в строительстве допущена бесхозяйственность, что вокруг “сотрудниц особого назначения” какая-то сложилась неприятная атмосфера, “их приглашать не нужно” и т. д. и т. д. и т. д. В чем дело?

Было бы приятно видеть резолюцию и получить от меня объяснение, и если я виноват, то по-большевицки призвать меня к ответу.

Моя некоторая назойливость и торопливость вызвана тем, что население питомника — есть валютный товар, а следовательно, отношение к нему должно быть более тщательным и бережным»27.

Бедный товарищ Тоболкин еще не подозревал, что продолжения эксперимента не будет, а человек, который должен произвести переворот в научном мире, станет одним из миллионов узников великой империи ГУЛАГ.

Примечания

1 Скаткин П.Н. Илья Иванович Иванов — выдающийся биолог. С. 54.

2 Сельскохозяйственная газета. — 1929. — 7 июня.

3 Советская Абхазия. — 1929. — 8 мая.

4 Дарвин Ч. Происхождение человека и половой подбор. С. 32.

5 Советская Абхазия. — 1930. — 27 мая.

6 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 23. — Д. 723. — Л. 2.

7 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 23. — Д. 723. — Л. 2.

8 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 23. — Д. 723. — Л. 4.

9 ГАРФ. Ф. 3316. — Оп. 23. — Д. 723. — Л. 6.

10 Там же. Л. 7.

11 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 651. — Л. 56.

12 Там же.

13 Там же.

14 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 651. — Л. 57 (об.).

15 ГАРФ. Ф. А-482. Оп. 1. Д. 668. Л. 353 (об.).

16 Там же. Д. 660. Л. 386.

17 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 660. — Л. 386.

18 Советская Абхазия. — 1930. — 18 мая.

19 Там же. 28 мая.

20 ГАРФ. Ф. А-482. — Оп. 1. — Д. 660. — Л. 403.

21 Там же. Л. 403.

22 Местергази М.М. Основные проблемы органической эволюции. — М., 1930. — С. 154–155.

23 Жизнь. — 2001. — № 10 (20). — 14 марта.

24 ЦГАМО. Ф. 837. — Оп. 1. — Ед. хр. 349.

25 Жизнь. — 2001. — № 10 (20). — 14 марта.

26 ГАРФ. Ф. А— 482. — Оп. 1. — Д. 660. — Л. 410–411 (об.).

27 ГАРФ. Ф. А— 482. — Оп. 1. — Д. 660. — Л. 410–411 (об.).

 Глава 16. Приговор 

1

Если обезьяны не оправдали возложенную на них надежду и их роковые яйца оказались бесполезными, то отвечать за это должен был профессор Иванов, так долго водивший за нос Советскую власть.

Он был арестован 13 декабря 1930 года в Хлебном переулке в квартире № 9 в доме с такой же цифрой. Его обвиняли в помощи международной буржуазии, в осуществлении враждебной деятельности против СССР и в шпионаже. Стандартный набор грехов подкреплялся несокрушимой уверенностью прокурора в неминуемой участи обвиняемого. Вначале был трафаретный расспрос об анкетных данных, потом задержанному дали выговориться, поверить в свою невиновность, а потом уже наехали как надо: с беспощадной четкостью боевого караула пролетарской диктатуры.

И наградой за профессиональную работу было совершенно искреннее признание интеллигента всех своих грехов и преступных замыслов.

Прошел месяц со дня заключения под стражу гражданина Иванова, чекисты еще раскручивали дело, а судьба питомника уже была практически решена. 12 января 1931 года Наркомат здравоохранения подписал приказ № 22, седьмой пункт которого декларировал: «Сухумский научно-исследовательский питомник обезьян передать в ведение УНИ»1.

Дело длилось почти полгода. Оно завершилось постановлением Коллегии ОГПУ от 5 июня 1931 года. На основании статьи 58 пунктов 4 и 6 УК РСФСР («помощь международной буржуазии в осуществлении враждебной деятельности против СССР и шпионаж») профессор был заключен в концлагерь сроком на пять лет с последующей заменой высылкой через Полномочное представительство ОГПУ в Казахстане на тот же срок.

В июне 1931 года, после освобождения от ареста и находясь в ссылке, Иванов поселился в Алма-Ате. Здесь он покорно занял должность профессора кафедры физиологии животных в Казахском ветеринарно-зоотехническом институте2.

Друзья Иванова пытались помочь ученому. Об одной из таких попыток мы узнаем из дела академика Николая Вавилова. Он сообщает о встрече в Париже с заведующим лабораторией иммунитета Пастеровского института Метальниковым. С тем самым Сергеем Метальниковым, который когда-то в 1926 году с глубоким скептицизмом слушал сказки Ильи Ивановича о торжестве свободы в Советской стране. Вот что вспоминал о зоотехнике и его друзьях Николай Вавилов после очередного чекистского мордобоя: «Кроме того, в отеле меня посетил Метальников Сергей Иванович, который просил меня передать жене профессора Иванова Ильи Ивановича деньги (25 долларов). Иванов в тот период был выселен из Москвы. Деньги, полученные от Метальникова, мною в Берлине были пересланы адресату через банк»3.

Но Советская власть, которая сыграла злую шутку с Ильей Ивановичем, вновь решила вспомнить о старике. И 1 февраля 1932 года постановлением все той же Коллегии ОГПУ профессора предписывалось освободить из-под стражи. Полномочный представитель ОГПУ по Казахстану Василий Абрамович Каруцкий, отличавшийся независимостью и буйным нравом, не любивший московских «жополизов»4, тем не менее подписал распоряжение, хотя судимость с зэка не снималась. Это было что-то вроде помилования.

Так Ильи Иванович Иванов вновь обрел долгожданную свободу и мог приступать к любым скрещиваниям. Ему даже разрешалось свободное проживание по СССР [36].

Но всемогущий рок уже отмерил профессору последний акт его жизни. В середине марта Иванов перенес грипп и, еще не выздоровев, приступил к завершению своих работ в Алма-Ате. Профессор спешил, ему разрешили вернуться в столицу. Оттуда он хотел в самое ближайшее время отправиться на черноморский курорт. После тюрьмы и ссылки это было весьма кстати. Советская власть вновь улыбнулась ученому.

Но в ночь с 19 на 20 марта 1932 года атеросклероз, или «склероз изнашивания», как его сентиментально окрестили кремлевские мечтатели, срубил наповал измученного тюремной жизнью зоотехника. Его разбитый инфекцией организм слабо сопротивлялся жесткому удару, и к вечеру 20-го профессор был уже мертв. Кровоизлияние в мозг случилось накануне его предполагавшегося отъезда в Москву.