Меморандум киллеров - Фридрих Незнанский

— Ну то есть ты хочешь сказать — ничего святого? — снова влез Турецкий.

— Не знаю, каково у тебя вообще представление о святости, — парировал Меркулов, — но можно сказать и так.

— А чего ты от меня-то ждешь? — продолжал гнуть свою линию Александр Борисович. — Какие люди — такое и время. И наоборот. Время рождает своих героев и этих… антигероев, ведь так, Славка.

— Кончай трепаться, — Грязнов поморщился, как от больного зуба, — тут душа не на месте, а тебе… антигерои, блин… Суки они, волчары позорные, вот кто! Извини, Костя…

— О том, что предстоит крупная, может быть, даже грандиозная чистка, это я вам, друзья мои, — тихо заговорил Меркулов, — открываю государственную тайну. И надеюсь, что вы мои слова поймете правильно. Со всеми вытекающими, ясно?

— Это другой разговор, — успокоился Турецкий.

— Поэтому и сегодняшнее Санино предупреждение, что у нашего Вячеслава — полный абзац, я так и расценил. В этом ключе, понимаете? Ну кто-то про-трепался, у кого-то нервы не выдержали. Вот как у того же Юры Гордеева или у Филиппа, а в конце концов, даже и у Дениски. И хотя исходили из самых добрых намерений, на мой взгляд, они еще просто не оценили в полной мере того, что начнется, когда операция войдет в свою последнюю, решающую стадию. А ведь если языки сегодня кое у кого развяжутся, польется кровь. И большая. Потому что преступники начнут в спешном порядке ликвидировать всех опасных для себя свидетелей, зачищать пространство, убирая любые препятствия. Ну, а уж что побегут, и двух мнений быть не может. Но у нас же очень любят перед уходом еще и хлопать дверьми, да погромче, пытаясь крепко напугать тех, кто остается. Вот такой получается расклад. И что я подумал теперь, в этой связи…

— Костя, я тебя глубоко уважаю, — вновь влез Турецкий, — но очень прошу об одном одолжении. Скоро утро. У меня, не знаю, как у вас, уже сегодня, скоро, начнется плотный рабочий день. Поэтому если ты мне не дашь произнести собственную, уже заготовленную речь, я либо засну, либо сам допью весь оставшийся коньяк. И хрен вы где чего достанете.

— Как, Вячеслав? — спросил Меркулов. — Дадим последнее слово? А то ведь и в самом деле без последней рюмки оставит.

— Пусть говорит, — покорно махнул рукой Славка.

И Александр Борисович произнес свою речь, варианты которой у него крутились в голове на протяжении всего вечера, точнее, уходящей уже ночи. И суть ее сводилась к следующему.

То, что Славку обложили «динозавры», имеющие крепкие и далеко ведущие связи; это бесспорно. Не исключено, что даже замы его — Лыков с Межино-вым — тоже достаточно крупные фигуры на шахматной доске, но уж точно — не ферзи. А где могут находиться главные фигуры? Среди тех, кто сегодня находится в руководстве всеми составляющими правоохранительной системы страны и ловко подтягивает закон к политике. Поэтому, если сейчас поднять разоблачающий шум, можно наколоться на двух вещах. Во-первых, в шумовку закона попадет лишь накипь, пенки всякие, мелочь, которая и без того выбрасывается в кухонную раковину. А во-вторых, вся грозная сила закона будет немедленно обрушена на головы тех, кто этот шум поднял. А когда средствам массовой информации будут названы, пусть еще предположительно, виновники творящегося вокруг беспредела, тут же обнаружится армия ревностных свидетелей. Заготовленных, кстати, заранее и с большим знанием дела. Отсюда вывод: если нельзя достать большую рыбу с помощью остроги, надо приманить ее на живца. Если жирный селезень не подлетает на выстрел, используют подсадную утку. Проверено. И если все проделано грамотно, прокола не случится.

— А что ты предлагаешь конкретно? — спросил Грязнов. — Я готов стать кем угодно, лишь бы вывести эту банду на чистую воду.

— Ну да, под выстрел, чтоб невиноватых, часом, не задеть, — добавил Турецкий. — Ты понял меня почти правильно. А почему, спросишь, почти? Отвечу. Потому что тебе одному становиться живцом — такое понятие тебе ближе, Славка, — Турецкий усмехнулся, намекая на рыбацкую страсть друга, — так вот, одному тебе на крючок садиться нельзя. Никто ж не поверит. А если мы усядемся вдвоем, тогда… не исключено. Нет, Костя, совсем не исключено! Чего молчишь?

— Честно?

— Ну ты даешь! — Турецкий даже руками развел.

— Не знаю, как кому, а мне нравится.

Александр Борисович плотоядно захохотал, звонко ударяя себя ладонями по ляжкам и раскачиваясь на стуле.

— Перестань, — остановил его Меркулов, — я тоже знаю этот твой неприличный тюремный анекдот про портрет Ломоносова и знаю, как зэки обходились с этой «блондинкой», все знаю, но суть сейчас в другом. Необычайно важно тщательно отработать все возможные варианты. Вплоть до подставок. Вот уж которые как раз, мой дорогой, и не исключены. Скорее, наоборот.

— Костя, я и на этот счет думал. И пришел к выводу, что расстреливать невиновного, а пусть даже и виноватого, они нас не заставят. Не тот уровень, не те и отношения. Зачем мы им можем срочно понадобиться? В качестве кого? Объясняю, товарищи юристы, — это он нарочно скопировал прежнего, молодого еще Меркулова, который частенько пользовался такой присказкой. — В качестве самой надежной «крыши». Им не наши со Славкой руки нужны, а наши головы и имена. Ну и в самую последнюю очередь — карманы, куда должны ложиться заранее расписанные гонорары. Чтоб товарищ вдруг, понимаешь, не взбрыкнул. А так все чисто: ты свое получил? Вот и не вякай.

— Но закон-то остается законом, не забывай за своими играми, — как-то недовольно пробурчал Костя. — А там, гляжу, пахнет сплошными нарушениями. Скажешь, не так?

— Я придумал аргумент, если только ты поддержишь.

— Излагай, — сказал словно очнувшийся Гряз-нов. — Я — на твоей стороне, Саня.

— Ну певцы! — улыбнулся Костя. — Так с чем я должен согласиться?

— Итак, излагаю… Но прежде, — он взял бутылку с остатками коньяка и понемногу плеснул в каждую рюмку. — Это для того, чтобы… короче, если да, то тяпнем за удачу. Ну а если нет, могу нечаянно опрокинуть на стол. Больше в доме все равно ничего нет. Только одеколон.

— Хватит болтать, — мрачно сказал Меркулов. — У меня есть фляжка. В кармане плаща. Что ж я, не знал, куда еду, что ли? Босяк, даже встретить по-человечески не можешь. Так ничему тебя Ирина и не научила. Излагай же, черт побери!

— Костя, чтобы влезть в это дерьмо, одного нашего со Славкой желания и твоего, естественно, благословения маловато. А я тут, было дело, посоветовался с одним умным человеком, которого мы все знаем, и он сказал, что его директор, в определенных обстоятельствах… ну, наш человек, понимаете? Думаю, в крайней ситуации он бы, например, мог поручиться. За Славкиного министра ничего не скажу, но слышал, что он по-прежнему несколько чужд системе. Она вроде его не очень принимает, а он — ее, и правильно делает. Уже двое. Теперь, есть и наш с тобой генеральный. При двух твердых голосах, я подумал, он может быть и третьим. Ну, и ты. Мало? А мы со Славкой завтра же… то есть теперь сегодня, сядем и создадим меморандум. В котором отобразим наше горячее желание разоблачить очередную мафию, шайку… Нет, шайка — это мелочь. Банду? Тоже не то. Стаю волков, во, блин! И для этой цели внедряемся в святая святых, в смысле в преступную группу волчар в милицейской и прочей форме, имея в виду, что за возможные свои вынужденные правонарушения в дальнейшем уголовной ответственности не несем и от общественного порицания освобождаемся. И подписи на вышеуказанном меморандуме вы все и поставите. Можно по алфавиту, можно по общественной и государственной значимости, нам со Славкой без разницы. А еще к меморандуму мы официально приложим два конверта с некими суммами и нашими объяснениями, каким образом они оказались в наших руках. Для родного Отечества ничего не жалко. Тем более что, подозреваю, деньги все равно нечистые. Ты не растратил, Славка?

— С ума сошел?! — возмутился Грязнов.

— Тогда остается последнее — и самое трудное: как назвать наш меморандум?

— Да уж, это действительно, пожалуй, наиболее сложное… — хмыкнул Меркулов, поднимая рюмку.

— Твой красивый жест надо понимать, как… Как что?

— Если ты считаешь, что я способен выступить от лица Господа Бога, то… обдуманно, взвешенно… А вот решено будет после того, как я лично встречусь с означенными людьми. Думаю, решим.

— В киллеры, значит, пойдем, — мрачно ухмыльнулся Вячеслав, берясь с некоторым, совершенно непонятным в данный момент, отвращением за свою рюмку.

— В киллеры? — живо переспросил Турецкий. И воскликнул: — Славка, ты гений! Именно в киллеры! Но только стрелять нам придется не в том, а в обратном направлении. В смысле, по своим. Правильно! Благородный киллер убирает нечисть в своих рядах. Значит, и документ будет называться «Меморандум киллеров»! Кто против? Я — за!

— Я знаю, почему Вячеславу сейчас все противно, — сказал Меркулов, не забыв, однако, поднять руку и демонстрируя, что он тоже «за». — Ступай, Саня, возьми в кармане фляжку и долей ему. Ну не умеет человек пить такими дозами. Пора бы и понять…