Кто убил классическую музыку? - Норман Лебрехт

В 1968 году Уилфорд закрыл тридцатипятилетний контракт Филадельфийского оркестра с «Си-би-эс рекордс» и заключил пятилетний контракт на два миллиона долларов с конкурирующей фирмой «Ар-Си-Эй Виктор». Бюджет был беспрецедентным, записи, как и следовало ожидать, — ничем не примечательными. Орманди дирижировал тем же старым репертуаром в той же скучноватой манере. Продажа шла плохо, и результаты этого предприятия уничтожили репутацию «Ар-Си-Эй» как производителя классических записей. После выполнения условий контракта в 1973 году фирма отказалась от дальнейших проектов, связанных с оркестрами, и стала заниматься продажей по каталогам. Оставшись без конкурента, Си-би-эс также сократила свои обязательства перед оркестрами. Филадельфийский оркестр, благодаря которому музыка в исполнении американских коллективов некогда зазвучала со всех проигрывателей мира, теперь превратился в могильщика американских записей классической музыки. Сделка, казавшаяся такой привлекательной для оркестра и Орманди, стала их эпитафией. Единственным, кто вышел из ситуации с улыбкой, оказался Роналд Эндрю Уилфорд.

У Джадсона в запасе оставался последний выстрел. Не сумев вновь собрать своих дирижеров, он перевернул небо и землю, пытаясь убедить Уилфорда присоединиться к его новой компании. «Отказ Уилфорда от сотрудничества с "ДжОБС" разбил сердце Эй-Джея, — сказала Мэри-Энн Цейтлин. — Когда мы спрашивали Уилфорда о причинах этого, он сказал, что Джадсон предложил ему недостаточно денег, чтобы он ушел из "Коламбии"». Это заявление казалось неубедительным даже в то время. Просто Уилфорд знал, что «Коламбия артистс менеджмент» обладала наибольшими средствами и обеспечивала человеку с его амбициями наилучшие перспективы. К концу десятилетия он станет президентом компании.

Новое агентство не требовало от Джадсона напряженного внимания — оно привлекало лишь очень немногих знаменитостей и множество начинающих из Европы. «ДжОБС» обернулось настоящей катастрофой», — рассказывала Белл Шульхоф, занимавшаяся дирижерами. Фриц Стейнвей скоро ушел, и агентство вернулось к исходному названию — «Концертная администрация Артура Джадсона», под которым более пятидесяти лет назад начиналась его деятельность в Филадельфии. Джадсон приходил в офис каждое утро и спрашивал: «Гарри, какой сегодня курс у акций Си-би-эс?» И когда Билл, сверившись с биржевыми сводками, сообщал, что акции идут по двенадцать или пятнадцать долларов каждая, Джадсон радостно спрашивал: «Ну, Гарри, а сколько на сегодня составляет одна треть от миллиона?»[398]

К девяностому дню рождения Джадсона адвокат Ралф Колин поместил в «Вэрайети» статью, в которой описывал его роль в рождении американских средств массовой информации. Колин послал две копии статьи в «Нью-Йорк таймс». Одну из них он просил сохранить для будущего некролога Джадсона, вторую — для некролога Пейли. Колин опасался, что Джадсону, постоянно уходившему в тень Пейли, не воздадут должного как одному из создателей Си-би-эс.

Это был явно преждевременный поступок — ведь Джадсон еще не собирался умирать. «Этот по-прежнему величественный человек, — отмечал Филипп Харт в 1973 году, — продолжает пользоваться большим влиянием, правда, уже не столь непосредственным, как раньше, когда он действовал через многочисленных менеджеров, дирижеров и членов попечительских советов, которых воспитывал на своих принципах… В свое время Джадсон обладал огромной властью, в некоторых случаях он пользовался ею не очень мудро, но всегда твердо и эффективно, внося в симфонические коллективы многочисленные элементы сильного и разумного управления»[399]. На десятом десятке он женился в третий раз, на профессиональной медсестре, и она читала ему вслух классиков из коллекции первых изданий, которые он некогда покупал и читал во время бесконечных разъездов между своими оркестрами в Филадельфии и Нью-Йорке.

Смерть настигла Артура Джадсона за считанные дни до его девяносто четвертого дня рождения, 25 января 1975 года, и некрологи были весьма скупыми, как он того и пожелал бы. О великом музыкальном магнате не напоминают ни каменные мемориалы, ни «венки» из объектов социальной значимости, как о Хилтоне или о Вулворте. Уходя из «Коламбии», Джадсон распорядился снять именную табличку с «концертного зала Джадсона» (его переименовали в «концертный зал "Коламбия"»). С его смертью последняя фирма, носившая его имя, ушла в небытие, и на земле не осталось и следа от его легендарных владений.

Однако воспоминания о человеке, управлявшем целым миром, удивляют своей нежностью. «Он никогда ни на кого не давил напрасно», — говорил оркестровый менеджер Филипп Харт. «Я никогда не видел, чтобы он причинил кому-то зло», — отметил член комиссии по культуре Нью-Йорка Шайлер Чейпин. «Можете говорить про Эй-Джея, что хотите, — сказала его секретарша Мэри-Энн Цейтлин, — но он действительно любил музыку»[400].

О Роналде Уилфорде было известно немногое, и он прилагал все усилия к тому, чтобы так оставалось и впредь. Если Джадсон стеснялся рекламы, то у Уилфорда была настоящая мания секретности. Он запрещал своей второй жене приезжать в его городской дом и пресекал ее попытки узнать его настоящее имя. Одного пианиста, знавшего его еще по колледжу, исключили из списков «Коламбии», когда Уилфорд стал президентом. Он настолько тщательно скрывал свое происхождение, что, бреясь перед зеркалом в собственной ванной комнате, имел все основания задаваться вопросом: а кого это, собственно, он там видит?

В «Коламбии» его воспринимали вначале как арендатора с нижнего этажа, довольно хитрого молодого человека, имевшего собственное небольшое агентство и искавшего полезные знакомства. Он ходил в скучных костюмах и вел скучные разговоры. Он был совершенно непримечателен, но в этой непримечательности проглядывало что-то хищное. Он приходил в сумерках и исчезал так же быстро, как появлялся. Кто-то прозвал его «серебряным лисом», и это прозвище за ним закрепилось.

Ни в годы борьбы за пост президента, ни будучи у кормила власти он ничем не походил на Джадсона. «Когда в комнату входил Артур Джадсон, это всегда производило впечатление», — вспоминали помощники[401]. Когда входил Уилфорд, этого не замечал никто — а он только этого и хотел. Он избегал прессы и отворачивался при вспышках камер. Я сам наблюдал, как он стоял чуть-чуть в стороне от музыкантов, наслаждаясь своей незаметностью. За сорок пять лет работы менеджером он расщедрился всего лишь на пять интервью журналистам.

Это непомерное стремление к анонимности не имело никакого отношения к делам Уилфорда, которые, во всяком случае внешне, выглядели респектабельными и абсолютно законными. Не вызывалось оно и чувством неловкости, испытываемой им в обществе, потому что в соответствующем окружении Уилфорд мог быть вполне компанейским парнем. Его отстраненность была совершенно особенной — от нормальной застенчивости ее отличала глубоко запрятанная агрессивность, злобная скрытность, и связана она была скорее не с природой его деятельности, а с его характером и происхождением, тем загадочным происхождением, которое он так старался скрыть.

Справочник «Кто есть кто в Америке» сообщает, что родился он в Солт-Лейк-Сити, штат Юта, 4 ноября 1927 года — через шесть недель после того, как Джадсон вывел в эфир Си-би-эс. Больше справочник не сообщает никаких сведений, кроме имен родителей Уилфорда, Эндрю и Марсиль, и его третьей жены, Сары Рузвельт Уилфорд. Упомянут один сын от предыдущего брака, но дочь не названа. Указано, что он учился в двух колледжах, но не указано, что он не получил высшего образования. Остальная часть заметки сводится к перечислению его должностей в компании и упоминанию членства в клубе «Нью-Йорк атлетикс». С его именем не связаны никакие награды, увлечения, побочные занятия или публикации — ничего, что могло бы отличить дельца номер один в области классической музыки от второго вице-президента какого-нибудь аграрного банка в Висконсине. Деловым партнерам, которые могли бы прочесть «Кто есть кто», он пожелал представить свою жизнь лишенной красок, характера и убеждений.

Уилфорд лишь однажды рассказал о своих родителях — в интервью, данном корреспонденту «Нью-Йорк таймс» Стивену Э. Рубину с высот «Коламбия артистс менеджмент». Он говорил о «несчастном» детстве, о том, как отчаянно пытался понять свое место. «Мой отец был греком, мать — мормонкой, — исповедовался он. — Я никак не мог понять, кто же я. Для мормонов главное — семья, но если ваш отец исповедует греческое православие, то семьей это уже не называют. Автоматически вы не можете приспособиться к этому. Эту проблему я для себя так и не решил»[402]. Подобные откровения, больше никогда не повторявшиеся, указывают на то, что Уилфорд переживал период глубокого самоанализа. Он недавно развелся, еще не обзавелся новой женой и только что занял руководящий пост. Может быть, в это время он проходил курс психоанализа, в который всегда свято верил. «Я всегда интересовался и занимался психоанализом. И я понял, что это мне очень помогало в делах», — признавал он позже[403].