Один человек - Михаил Бару
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Не грести, не рулить, но лежать, беззаботно валяться в дрейфе. Чтобы всё мимо и мимо, не причаливая, не приставая, не требуя принять концы. Не сообщать ни координат, ни порта приписки, ни номера телефона, ни семейного положения. Гудеть в трубу нечленораздельное и пускать дым колечками. Не помнить дат убытия и прибытия. Помнить ничего… Не получается.
Рассказ однокласницыПрихожу вчера вечером домой. В кои-то веки уползла с работы пораньше. Ребёнок делает уроки. Подхожу, задаю ритуальные вопросы, типа что получил, почему так мало, что задали, а по заднице хочешь? По предмету «информатика» задали начертить график изменения какой-нибудь величины. Какой придумаешь — такой и величины. Двенадцатилетний сын бухгалтера придумал график изменения расходов какой-то там фирмы за неделю. Пусть так. Смотрю на раскладку расходов. Графа первая — канцелярские принадлежности. Нормальная графа. Графа вторая — зарплата курьерам. Интересно, откуда он знает, сколько мы им платим. Почти точно. Определённо мальчик имеет слишком хороший слух. Графа третья… валокордин в студию. Потому что называется эта графа «подарки налоговому инспектору». По подарку в день. С указанием цены. Вот так. Растила я, растила Сашу Шурика, Санечку а вырос… Павлик.
* * *Есть возле моего дома небольшой рынок. Какие-то бабульки стоят на торговой паперти со своей квашеной капустой, картошкой и прочими местными деликатесами, грустно приговаривают: «Купи, милок…» Среди них есть одна огромных размеров торговка с кирпично-красным лицом. Не лицом, а хайлом, конечно, но удержусь от грубого слова. Она торгует апельсинами, бананами и даже фейхоа. У неё есть большой бело-голубой пивной зонтик с надписью «Балтика». На неё не падает снег и дождь. Я у неё ничего не покупаю. Она обвешивает. Не то чтобы я мог это заметить, но мне сказали знающие люди. Надо им верить. А ещё у неё в помощниках ходят две старушки, которые перебирают фрукты и овощи, уносят пустые ящики и мусор. Присматривают за товаром, когда хозяйка отходит. Она им даёт в качестве оплаты какую-то мелочь и картошку с некондиционными бананами и апельсинами. Ну, так вот. Иду я намедни мимо этой акулы с двумя рыбками-лоцманами по необъятным бокам. Дождь со мной идёт. Даром что весенний. Холодный и злой. Покупателей смыло. Акула под зонтиком. И говорит она человеческим голосом, обращаясь к старушкам-лоцманам, прикрывающим в этот момент плёнкой товар от дождя, буквально следующее:
— Это вот было про весну, а сейчас будет про осень.
Ну и, натурально, начинает про осень:
— Есть в осени первоначальной…
До конца прочитала, без запинки. Тут я рот закрыл и домой пошёл.
Командировка в город NПоезд Москва — Чернигов. Ночь. Какая-то станция. Кажется, Сухиничи. Просыпаюсь оттого, что в окно купе стучат. Открываю глаза — передо мной лев и крокодил. Улыбаются. Нет, на ночь был только чай с яйцами. Крутыми, как и полагается в поезде. Оба плюшевые, огромных размеров. В смысле лев и крокодил. Выглядываю на перрон. Полное сальвадорское дали. По ночному перрону в тусклом свете фонарей бродят люди, увешанные с ног до головы плюшевыми игрушками. Зайцы размером с волка, волки размером со льва и львы размером с небольшого слона. Лебеди, Чебурашки, поросята, ёжики, у ёжиков плюшевые иголки. На каждом коробейнике висит зоопарк небольшого райцентра, если б такие зоопарки заводили в наших райцентрах. Попутчики сказали, что коробейники — работники местной фабрики игрушек. Им зарплату выдают плюшевой фауной. Вот и крутятся. А ещё были огромные куклы в красивых подвенечных платьях. Был бы лилипутом — приехал бы сюда покупать платье для своей невесты.
* * *Город N. Это на северной Украине. Сюда, наверное, приезжать умирать хорошо. Простишься без сожаления. По улицам сонные куры бродят. Что-то клюют. Жители, похожие на этих кур. Какие-то истерзанные кильки на прилавках ларьков. Церковь, перестроенная из школьного спортзала. Из автомобилей старенькие «москвичи», «запорожцы» и «копейки». Даже гривенников нет. Часы на угловом доме остановились. И слава богу, что остановились. Кажется, до своей остановки они шли в обратную сторону.
* * *Огромный военный завод, на котором делают мои химические реакторы. Раньше завод делал… Впрочем, кому интересна теперь их заплесневелая военная тайна. У заводоуправления пейзаж побогаче. Кроме кур, бродят ещё и два индюка. Индюки злые, агрессивные, клекочут. Ну, это понятно — завод военный.
* * *В кабинете начальника инструментального цеха. Начальник кричит в телефонную трубку:
— Небылица? Иван Тимофеевич? То Якименко. Ты ж почему договор срываешь, а? Нам же оторвут всё! Нет, ты мне дуру не гони, в договоре написано… вот — выконання, нет выкорыстуванняя, нет… Галя! Галя! (Это секретарше.) Кончай трындеть, переведи ж мене эту… мать… на понятный язык! Хер поймёшь! От же ж напридумали!
* * *Беседую с мастером.
— А отчего у вас резьбы так плохо нарезаны? Вон гребешки какие рваные. Какие составы используете? Олеиновую кислоту используете?
— Эта… Она вонючая дюже. А вентиляция у нас того… не работает. Да и нет у нас той кислоты. Дорогущая.
— А что используете?
— А сало.
— ?!
— Та нормально. Ещё кислое молоко пользуем. Нам тут выдают молоко, так мы его сами и киснем. А сигаретки у вас нет? А то пошли б да покурили. Та не переживайте, перережем мы вам те резьбы. Сколько тех резьб…
* * *В кабинете у главного инженера подписываем акты на то, что уже сделано. Сделано, кстати сказать, хорошо. Не благодаря, а вопреки, конечно. Со мной представитель фирмы, для которой я изобрёл эти самые реакторы. Моя подпись маленькая, а его большая. На неё ставят печать и бутылку коньяка. Главный инженер предлагает две и шоколадку. Он скромен. Если прикинуть объём его живота, то… Впрочем, какое моё дело — за меня будет пить представитель фирмы. У него богатый опыт и чайный цвет лица. Посылают секретаршу. Она мигом оборачивается. Начинается церемония подписания. Главное успеть. До отхода поезда осталось всего четыре часа. Чокаемся. И ещё. И опять. И снова. Первая бутылка уже не жилец. Главный инженер жалуется на жизнь.
— А раньше у нас было три линии. И мы все… круглые сутки. А испытания в Кривом Роге? Как ёбнет, так мама не горюй. А девки там… А сейчас… вот твою херню химическую делаем. Ты можешь из неё стрельнуть? Так чтоб километров за пятьсот-восемьсот? То-то же.
Чокаемся.
— А то, что мы заказ запороли, ну тот, что на крылатых ракетах… ну, ты помнишь, короче. Ну, который СБ-6. Так ведь инструмента ж нет приличного. Станки пенсионного возраста.
Чокаемся.
— Петра вот уволили. Спился Пётр. Наливай давай… А какой был главный технолог! Ты его не знаешь. Ты позже к нам пришёл. А где шоколадка? От Наташка! Небось, уже и домой отнесла. Ну, давай на посошок.
* * *На поезд успели. А могли и не. Внёс узлы и чемоданы, представителя фирмы и заснул неспокойным сном. Утром уже были в Москве.
По дороге из Пущино-на-Оке до МосквыПутешествуя на автобусе в столицу из своей деревни и к вечеру непременно обратно, по обыкновению смотрю в окно. Отчего-то подмосковные пейзажи не надоедают моему глазу Многие успели надоесть, и более красивые, чем эти. А подмосковные — нет. Как-то раз смотрел я в окно и вспомнил известную фразу из старого советского анекдота, насчет того, что на заборе самизнаетечто написано, а там дрова лежат. Конечно, знаем. Кто ж из нас не писал на заборах. Чего только ни писали, а толку никакого — всё равно дрова как лежали, так и лежат. Так вот, раза три или даже четыре, на протяжении ста с небольшим километров пути, встретилась мне надпись на заборах вдоль дороги — «ДРОВА». Вот я и думаю, что же там лежит, за этими заборами? Или стоит?! Неужто… По логике, по удивительной нашей логике, просто должно, непременно должно. Под одной надписью, впрочем, был и телефон написан, можно было б позвонить, узнать наверняка, но автобус ехал быстро — не разглядел.
* * *Чего только не встретишь на пути в столицу. Бывало, выедешь чуть ли не засветло, холод, дымка туманная, деревья спросонок всякую ерунду шелестят, чьи-то тени хмурые за окном мельтешат подозрительно, как вдруг затормозит резко автобус посреди чистого поля или лесной чащи и словно из-под земли вырастут две или три старушки с корзинками, прикрытыми белыми или в цветочек тряпочками, с баулами большими и баульчиками поменьше. Кряхтя, поднимутся в автобус со своим багажом, заплатят водителю кто сколько сможет, постоят в проходе молча и через минут пятнадцать-двадцать сойдут в таком же чистом поле. Уходят куда-то на восход, по неприметной среди высокой травы тропинке, а не то в овраг с дорожной насыпи спустятся и растворятся в тумане. Судя по усталой походке, навсегда уходят. Ан нет. И на следующее утро, и через неделю, и через год всё повторяется: и остановка в чистом поле, и старушки с корзинками. Впрочем, иногда с ними старичок в компании бывает. Щетинистый, послевчерашний, в древнем габардиновом плаще и с мешком, наполненным какими-то клубнями. Но это редко.
