Один человек - Михаил Бару

Чего только не встретишь на пути в столицу. Бывало, выедешь чуть ли не засветло, холод, дымка туманная, деревья спросонок всякую ерунду шелестят, чьи-то тени хмурые за окном мельтешат подозрительно, как вдруг затормозит резко автобус посреди чистого поля или лесной чащи и словно из-под земли вырастут две или три старушки с корзинками, прикрытыми белыми или в цветочек тряпочками, с баулами большими и баульчиками поменьше. Кряхтя, поднимутся в автобус со своим багажом, заплатят водителю кто сколько сможет, постоят в проходе молча и через минут пятнадцать-двадцать сойдут в таком же чистом поле. Уходят куда-то на восход, по неприметной среди высокой травы тропинке, а не то в овраг с дорожной насыпи спустятся и растворятся в тумане. Судя по усталой походке, навсегда уходят. Ан нет. И на следующее утро, и через неделю, и через год всё повторяется: и остановка в чистом поле, и старушки с корзинками. Впрочем, иногда с ними старичок в компании бывает. Щетинистый, послевчерашний, в древнем габардиновом плаще и с мешком, наполненным какими-то клубнями. Но это редко.

Нас утро встречает контролёром в автобусе.

— Предъявляем, предъявляем, граждане, билетики.

Молодая особа с решительного цвета губами устремляется в глубь салона.

— Девушка, а ну-ка вернитесь! Где ваш билет?

— За меня предъявят.

— Кто, кто предъявит?!

Молодой человек у входа в автобус молча протягивает контролёру два билета.

— А… Так эта девушка с вами, мужчина?

Решительного цвета губы размыкаются мгновенным возмущением:

— Естественно! Ну, а с кем же он ещё?!

Приходил ко мне электрик чинить сушильный шкаф. Шкаф хороший, ещё гэдээровский. С вакуумом. Сейчас такой новый купить дорого, вот и чиним-починим. Ну, да не о том речь. Электрик Сергеич большой любитель фантастики. Иногда он берёт у меня почитать Стругацких или Лема. С его пенсией только в продуктовый да в аптеку. В книжном его не ждут. В качестве платы за прочтение он подробно пересказывает мне содержание этих книг. Я слушаю. На этой почве возникают у нас с ним разговоры на общие, даже мировоззренческие темы. Впрочем, мысль у Сергеича прихотлива и чёрт знает на что сворачивает…

— Вот ты, Борисыч, в инопланетян веришь? В смысле гуманоидов на тарелках?

— Ну…

— Хуйну! Ты ж учёный, а не веришь. Нельзя ж так без веры-то жить.

— Сергеич, так фактов-то вроде и нет серьёзных, что прилетали они. По крайней мере, науке они неизвестны.

— Да вашей науке ни хера неизвестно. А может, и известно. Только скрываете вы от народа. Путин, небось, приказ дал молчать, и помалкиваете. ФСБ на стрёме. Боитесь Путина-то?

— Это с какого ж перепугу…

— Правильно. Бойтесь. Он вам, дармоедам, яйца-то пооткручивает. И то сказать, какие у тебя там яйца при такой-то зарплате… принц, бля, на горошинах… Давай, включай свой шкаф. Будем проверять, как работает.

Вчера заявился ближе к ночи. Просто никакой. Живого места на нём не было. Не хотела открывать. Хай поднял. Тварь. И ещё под одеяло лезет. Прогнала на хер. Утром дала ему пожрать. От сардельки, подлец, нос отворотил. И линяет, зараза. Как же он линяет…

Ездил к отцу, на кладбище. От Пущино надо на автобусе до деревни Борисово, которая почти на окраине Серпухова, а потом пешком, километра два, до деревни Бутурлине. Там и кладбище, рядом с бутурлинской церковью. Церковь уж лет десять как восстановили. При большевиках в ней ничего не было — ни склада, ни конторы, ничего. Просто кресты сбили, колокола умыкнули куда-то, ну и сломали что смогли. К счастью, смогли немного, уж больно прочны были стены, а поскольку ни Дом Советов, ни бассейн «Бутурлине» строить на этом месте не собирались, то отступились, и так она простояла все эти годы. На церковной ограде табличка: «По касающим вопросам звонить по тел. 73-36-38». Во дворе два мраморных надгробия. Серпуховскому купцу первой гильдии Ивану Васильевичу Рябову и жене его, Агафье Антоновне. Сам Иван Васильевич родился в один год с Александром Сергеевичем. Стихов, однако, не писал, а был текстильный фабрикант, фабрику его, после известных событий семнадцатого года, у наследников экспроприировали и переделали в военный завод, на котором работал мой отец. Неподалёку от Бутурлине был Рябовым построен охотничий домик. Я ещё помню его. Была в нём какая-то то ли турбаза, то ли склад спортинвентаря. Домик был деревянный, с красивыми резными коньками на крыше. Сгорел. Что-то там однажды праздновали, да и спалили по пьянке. Ещё построил он больницу и роддом, в котором родилась моя дочь. А при больнице парк разбил с липовой аллеей. Играли мы в парке в казаков-разбойников и жуков майских ловили. Спилили эти липы (а они уж вековые были), когда решили устроить пруд.

Возле входа в храм скамеечка покосившаяся, на ней такой же дедушка и чёрный кот с белыми лапами. Кемарят. Услыхали, как я гравием по дорожке шуршу, — разлепили глаза. По одному на брата. Кот свой глаз тут же и закрыл, а старик шустро открыл второй, подхватился со скамейки и ко мне: «Подай, сладенький, на хлебушек, Христа ради». Подал десятку. Дед на радостях сообщил, что сегодня будут крестины. У Райки Арефьевой внучку окрестят и ещё из Серпухова приедут, кто — не знает, но точно известно, что богатые. Эти, как их… новые! Вот с утра и ждёт по этакой жаре-то. Поданная десятка, точно синица, трепыхалась у деда в руках. А может, это руки её трепыхали с похмелья. Видать, не терпелось ему бежать за бутылкой хлеба, здоровье поправить. Однако и крестины пропускать было жалко. Оставлять же вместо себя кота он не решался. Потоптался-потоптался, попросил закурить, заложил сигарету за коричневое от загара ухо и вернулся на скамейку.

В церкви шла обедня. Кроме батюшки да старушки, что свечи продаёт, — человек семь-восемь, не больше. Хор из трёх девчушек. Голоса у них прозрачные и тонкие — ниточки, да и только. Вот из этих ниточек они и сплетали свои кружева. Узоры-то на них простенькие, деревенские, в городе и богаче, и затейливей, но ведь не по богатству оценены будут. Не по нему.

По почте пришло приглашение к летнему отдыху в Ницце. С заездом в Париж. Не надолго, на пару дней, на экскурсии. И паспорт заграничный предлагают оформить шустро, за пару недель буквально. И скидки у них трёхпроцентные. Телефон, по которому звонить, — многоканальный. Очень удобно. Жаль, что денег у меня как раз только на то, чтобы за грибами сходить или на рыбалку. А так поехал бы, «когда б не зной, да пыль, да комары, да мухи». На кого ж я всё это оставлю? В смысле комаров и мух. Для тех из них, которые за мной закреплены, это будет в некотором роде потеря кормильца. Как им жить после этого? Куда подаваться? Лететь за мной в Ниццу? Проклятые вопросы. А ещё зной. В голове, со вчерашнего, расплавилось штук пять предохранителей. Какие-то они стали ненадёжные. Даже курить не хочется, про остальное не говоря. Нет, не поеду в Ниццу. Пусть и не уговаривают.

Некоторое время назад, а точнее в феврале, ремонтировали в нашем дворе теплотрассу. Между прочим, снесли скамейку возле нашего подъезда, на которой заседала нижняя палата домового парламента. Ещё спилили внушительных размеров липу, что стояла над скамейкой, погнули качели ковшом экскаватора… короче говоря, подготовили участок теплотрассы «Париж — Дакар» к очередным гонкам.

Потом пришла весна, и старушки вдруг поняли, что сидеть-то им и не на чем. Создавалась критическая ситуация — люди в подъезд входили и выходили, вносили и выносили, иногда и просто вваливались и вываливались, а наружное наблюдение отсутствовало. Должная оценка происходящему не давалась, и дневник наблюдений не вёлся. В конце апреля я был остановлен у входа в подъезд Люсей и Зиной, общительными старушками, заядлыми скамеечницами, которые меня попросили написать письмо начальнице нашего УЖКХ ликвидировать последствия ремонта и восстановить скамейку. Я, конечно, написал. Заодно попросил, чтобы лифт заменили, а то его как поставили во время отечественной войны с французом, так и не меняли. Уж больно обветшал. Чтобы дом покрасили, чтобы пенсию вовремя приносили, а кому зарплату — так и зарплату. Такие бумаги нечасто пишутся — только когда совсем допекут. Поэтому в список включается всё, вплоть до просьбы разобраться с самогоноварением в восемьдесят девятой квартире. Гонят и гонят. Алкаши из окрестных домов ходят и ходят. Звонят во все двери, пока не найдут. Житья от них нет.

И бумага пошла по инстанциям. Как водится, ответ заставил себя ждать долго. Это молодежь может ждать сколько угодно, а старики народ нетерпеливый — для них каждое лето может статься последним, и они такое вытворяют… Подумали-подумали и направили копию бумаги нашему градоначальнику. Зарегистрировали в канцелярии. Градоначальник бумагу, может, и получил, но то ли положил её в долгий ящик, то ли на неё положил, скажем, стопку других бумаг — чёрт его знает. Дела градоначальников нам неведомы. Ждали-ждали, а только ответа… Тогда решились на военную хитрость. У одной из наших активисток дочь работала официанткой в ресторане «Гнездо глухаря». И вот узнала она, что ожидается приезд в нашу деревню областного губернатора. Само собой, приезд внезапный, с ревизией. Он нам деньги выделил на строительство дорог и местного крытого рынка, а мы их… Короче, за базар местные власти должны были ответить. В «Гнезде глухаря» подготовка к визиту шла полным ходом. То есть Посудин, может, ещё только собирается ехать или кутает лицо, чтоб его не узнали. Может, уж едет и думает, что знать никто не знает, что он едет, а уж для него, скажи пожалуйста, готово и вино, и сёмга, и сыр, и закуска разная… Ой, извиняюсь, чужое вырвалось. Так ведь со школы… память детская… ну просто насмерть. Одним словом, Люба должна была передать нашу бумагу самому губернатору и генералу. Аккурат между первым и вторым. Или четвертым и пятым. И уж мечтали старушки о том, как губернатор пожалует их скамейкой… а он возьми да и отмени свой визит. Что уж там стряслось — неизвестно. Известно только, что и неприезд губернатора был отпразднован с не меньшим размахом.