Наследник для чужого мужа (СИ) - Шайлина Ирина

— Кричит там, ругается… Сейчас принесут, можете к груди приложить.

Его и правда принесли очень быстро — я даже не успела стоптать в ожидании ноги и всего двадцать раз в коридор выглянула. Беру ребёнка бережно, словно он самая величайшая ценность, хотя, именно так и есть.

— Привет, — здороваюсь я. — Это в моем животе ты жил все эти месяцы.

Малыш жмурится и беззубо зевает — он устал рождаться, он хочет спать. Я торопливо его разворачиваю. Он — идеален. Всё, как положено, пупок в зелёнке, огромный подгузник, тощие ножки… Одной рукой он сердито размахивает — не нравится прохладный воздух, а вторую бережно прижимает к груди. Я глажу ее, его больную ручку, чуть тяну на себя, но ребёнок начинает плакать, и мне приходится неумело запеленать его обратно.

А затем… воровато оглядываюсь, словно кто-то может меня поймать. Сбрасываю с плеча халат, обнажаю грудь. Я знаю, мне не нужно его кормить. Так будет ещё хреновее, но я не могу устоять. Оправдываю себя тем, что он маленький. Грудное вскармливание часто непросто наладить, а моя обезьянка и сосать то наверное не умеет ещё. Будут кормить через зонд… Я просто…. Попробую.

Оказалось, все он умеет. Стоило коснуться соском щеки, как он повернул голову, втянул сосок в рот и принялся сосать пустую ещё по сути грудь. Он сосёт, а я плачу. Слезы капают ещё на щеку, вытираю, а он и не замечает — так и уснул, не выпустив соска изо рта.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Я не устоял ещё раз, на ночном кормлении. Не устояла — он же плачет… Юрка вернулся, при нем не кормила, ревела только. Стоило ему уйти говорит с врачом, я снова за своё… Бороться с собой я решила кардинально — перед рассветом я сама позвонила Юльке. Потом на трясущихся ногах ушла на лестницу, все спят ещё, а я окно приоткрыла и курю ворованные у Юры сигареты. И мне плевать, если кто-то сделает мне замечание, на всех плевать. Буду курить, сколько влезет, все равно кормить грудью больше не придётся.

Юре нужно было улетать. Я страшно не хотела его отпускать, вообще, уму непостижимо, как быстро можно впасть в зависимость от человека. А у меня именно зависимость. Его нет рядом, я знаю — он в офисе или мотается по очередным стройкам. Я позвоню, он сразу приедет, буквально в считанные минуты. А сейчас собрался в другую страну. Я полетела бы с ним, но стараюсь находиться в радиусе нескольких километров от больниц, поликлиник, роддома.

— Я же приеду, — успокаивает меня он. — Три дня только.

Я убеждена — в эти три дня что-нибудь случится. На новый год, оставшийся позади я загадала немудреное желание — пусть все будет хорошо. У меня, у Юрки, у Юли, у всех, но главное, у мальчика, которого я ношу под сердцем. И так хочется верить, что сбудется, но сколько я таких желаний уже загадывала? К сожалению, куранты и шампанское, у меня в этом году лимонад, вовсе не гарант исполнения желания.

— Только возвращайся скорее, — попросила я, понимая, что не могу просто взять и заставить сидеть возле себя круглосуточно взрослого мужика. — Я ждать буду.

Улетел он ночью. Остаток ночи, до самого расчёта я ворочалась. Мучила меня не только тревога, подросший малыш доставлял хлопот. Тридцать три недели уже, он большой, и в моей маткк ему явно тесно. Живот ходит ходуном, он на глазах меняет форму, словно ребёнку там надоело и он просто пытается вырваться наружу. Иногда он пинается так, что у меня слезы на глазах. Но я этому рада — значит, сильный. А я потерплю, недолго осталось, несколько недель, только бы здоровым был.

Ещё у меня постоянно болела спина. Лежать на спине я не могла — живот давил массой. Если ложилась на боку, ребёнок начинал возмущаться. На животе, сами понимаете, без вариантов. Смешно сказать, но я спала сидя — обложившись десятком подушек.

Вчера весь день вьюжило, и я очень надеялась, что вылет просто отменят, и хоть таким способом Юрка побудет рядом дольше. Но моим мечтам не суждено было сбыться — распогодилось. В нашем регионе редко бывают сильные морозы, но сегодня именно тот случай. Крепкий морозец, снега навалило, он сверкает миллиардами блесток, я хочу гулять, а мне некуда и ещё я огромная корова. Настрой так себе. Я постучалась к Игорю, но он, обещавши1ся караулить меня день и ночь отсутствовал. Но я знала, что на улице сидит и мёрзнет в машине Саша. Он всегда там был, если Юрка не рядом.

Врач сказал, что прогулки пойдут мне только на пользу, гулять я и собралась. Сашка довёз меня до ближайшего торгового центра, но там слишком много людей доя того, чтобы чувствовать себя комфортно. Слоняться на улице без дела тоже так себе вариант, тем более даже Куджо остался дома — выяснилось, что зиму он не любит и согласен выходить во внешний мир только для с правления нужды. Потом поджимает хвост и просится домой, мелкий негодяй.

— Поехали на кладбище, — попросила я.

Саша, если удивился, то виду не подал. В самом деле, где гулять в январе, как не на кладбище? Единственное, чего я опасалась, так это того, что там не вычищены дорожки, но мои опасения не оправдались, сапожки если и взяли в снегу, то не сильно.

— Не нужно со мной ходить, тут рядышком.

И правда, бабка и так меня не долюбливала, вряд-ли возлюбила сейчас, лучше без посторонних. Я прихватила цветы и пошла. Может, эта маета, тревога которая терзает без остановки немного отпустят, хотя, особо я на это не рассчитывала.

— Привет, — поздоровалась я с надгробьем. — Я снова пришла. Скажешь, дурное семя? Что ничего другого от меня и не ожидала?

— Ничего она не скажет, — послышался сзади Юлькин голос. — Она сдохла. Иногда я прихожу сюда просто для того, чтобы очередной раз в этом убедиться.

Я убеждаю себя — причин для страха нет. Да и Юлька не монстр, она просто запуталась. Но все равно страшно, прогнать этот страх не получается. Внезапно оказывается, что мне тяжело стоять. Наклоняюсь, опускаю цветы, а потом и оседаю коленями в снег. Он холодный, немного приводит в чувство. И правда — чего я расклеилась?

— Она нас вырастила, — напомнила я.

— Ага, сердечный ей за это поклон. Хотя, насчёт семени она возможно была права, к чему я, после знакомства с биологическим отцом все больше склоняюсь. Только наше семя оказалось непросто искоренить, да? Вцепилось в тебя, держится крепко?

— Юль…

Снег такой холодный. Чего мне дома не сиделось? Подумаешь, четыре стены, зато — тепло.

— Не бойся, глупая. Я люблю тебя, пусть и не умею любить. Вот родишь ребёнка, он меня научит…

И… погладила меня по волосам. Затем развернулась и ушла торопливым шагом, по моим же следам. Я сижу и думаю — что это было? И плакать хочется, потому что я тоже её люблю, хочу любить и не умею, и эта не выплеснутая любовь жжёт меня изнутри. А ещё не понимаю, почему ногам так тепло, отчего снег, в котором я коленками стою горячий такой???

— Блядь, — вырвалось у меня. — Дурацкая ты дура, Влада!

Торопливо приподняла шубку — так и есть. Воды отошли. Одно радует — сейчас я не в далёкой стране с Юрой, а так хотелось. И ещё — тридцать три недели, Влада. Без паники. Просто встаём, доходим до машины, всего то две аллеи — пара сотен метров вдоль чужих надгробий. И едем рожать, да. Надо позвонить Юре. Надо позвонить Саше, пусть идёт навстречу… Но как водится — телефон я оставила в машине. Не страшно, идти лишь несколько минут.

Схваток нет, но идти тяжело, тупая ноющая боль долбит куда-то в самый копчик. Намокшие брюки облепили ноги и леденят кожу. Ладно хоть, нет гололёда. Иду, потом останавливаюсь и отдыхаю. Читаю надгробие напротив которого стою — Никифоров Пётр. На фотографии он улыбается, так светло, что несмотря на всю абсурдность ситуации меня тянет улыбнуться в ответ. А ещё — он прожил девяносто три года и я немедленно решаю, что это великолепный знак, что я остановилась отдохнуть именно рядом с его могилой. Всё будет хорошо, нужно только дойти уже до машины.