Скорее счастлив, чем нет - Адам Сильвера
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
4
Психую у психолога
Скоро у меня сессия с Эванджелин. Я почти соскучился.
Когда я пришел сюда впервые, я даже не верил, что операция по изменению памяти реально существует. Даже заходя к Эванджелин, я думал, что она меня завернет, потому что я просто подросток, который сам не знает, что ему от Летео надо. Я точно знал, что хочу забыть, как нашел отца. Но мы долго говорили, и с каждым словом я все отчетливее понимал, что корень моих бед гораздо глубже. Наконец пазл сложился, и проступила фигура парня, который не понимает, как жить дальше.
Прошло несколько месяцев, и вот я снова здесь: белые стены, новенький стол, планшет, на стенах дипломы, в которые я так толком и не вчитался, – и архитектор моей памяти, которой надо объяснить, зачем мне снова понадобилась операция.
Эванджелин, конечно, классно замаскировалась. Я до самого конца не раскусил, что она работник Летео. Ее тайну знали только мама, Эрик и Женевьев. Брендан с парнями, конечно, не помнили, чтобы у меня в детстве была няня, но после Дня семьи все об этом забыли: кто вообще мог подумать, что она залезла мне в голову, чтобы за мной следить? Я только сейчас понимаю, что мама не случайно отправила меня на почту, как раз когда там сидела Эванджелин. А когда она ходила со мной стоять в очереди и отошла поговорить якобы с преподавателем кафедры философии Хантер-колледжа, на самом деле это наверняка была пациентка или коллега.
За справочной стойкой стоит уже знакомая мне Ханна. Я все это уже видел. Надеюсь, к концу забуду весь сюжет.
Эванджелин для начала заводит светскую беседу, наверно, чтобы оценить, в каком я настроении. Я говорю напрямик:
– Меня разрывает сотня разных чувств. Боль предательства. Разочарование. Вина. Отчаяние. Мне продолжать?
– Ты пока назвал только четыре. А остальные девяносто шесть?
– Сожаление. Любовь. Раздражение. Горе. Поверьте, это не все.
– Верю, приятель.
Я по очереди щелкаю костяшками пальцев, потом начинаю перебирать рукав:
– Так исправьте меня.
Она качает головой:
– Не я подписываю бумаги. Давай обсудим то, что произошло за несколько месяцев. Ты смог увидеть, как бы поменялась твоя жизнь, не будь ты геем. Твоя сущность сломала наши преграды. Я мало что имею право разглашать, но множество других клиентов, заказавших процедуру с похожими целями, спокойно живут с новыми воспоминаниями. Точно ли проблема в твоей ориентации?
Я знаю ответ, но ничего не говорю.
Почему в голове больше не шумит? Нечем заглушить память о разбитом сердце. В Летео облажались, мне теперь разгребать кучу воспоминаний, а она хочет услышать, как мне повезло, и успокоиться? Нет. Нет, не буду ее успокаивать. Я не был счастлив. Думал, что счастлив, но искал счастье не в тех людях, поэтому не считается. Колин не считается, Женевьев не считается, и Томас теперь тоже не считается.
– Как мне жить дальше? – спрашиваю я. – Почему-то в тот раз вы прекрасно поняли, как мне тяжело. Теперь мне еще хуже. Неужели ни до кого не доходит?
– Парень, я же сказала, не мне решать. Я согласна, что с такими воспоминаниями жить сложно, особенно в твоем возрасте и с твоим прошлым… – Она кидает взгляд на мой шрам-улыбку. – Когда мы с тобой сюда ходили, Ханна записала тебя на двенадцатое августа. Вообще-то запись на консультацию, но, если твоя мама подпишет документы, мы все сделаем… – Она начинает жалеть, что с самого начала не смогла меня отговорить, и я перестаю слушать.
Двенадцатое августа. За два дня до моего дня рождения.
Постараюсь дожить.
5
Повернуть время вспять
Мне нужно его увидеть.
Воспоминания все перемешались. Я пытаюсь запихать подальше память о самоубийстве отца. Если еще и в этом себя винить, просто сдохну.
Хочу повернуть время вспять. Вернуться в те дни, когда мной не выбивали стекло просто за то, что я – это я. Когда мы с ним бегали наперегонки и ржали. Когда, несмотря ни на что, могли быть счастливы.
Внутренний голос говорит: «Не надо!» – но я все равно достаю телефон и набираю номер, как будто никогда его не забывал. Нажимаю «вызов» и не жду, что он возьмет трубку.
– Ты живой, – выдыхает он.
– Бывал и живее, Колин.
6
Еще раз
Я думать забыл про Томаса с Женевьев даже без помощи Летео.
Мы три дня подряд перезваниваемся с Колином, и я быстро иду на поправку. Мы не предаемся воспоминаниям и прочей хрени. Как будто оба стараемся вести себя нейтрально и не как геи. Разговариваем обо всяких пустяках, например о фильмах (он согласен, что «Последняя погоня» – отстой) и о комиксах (мне надо срочно прочесть все части «Темных сторон»: скоро выйдет последняя, сюжет пока совершенно убойный). Главное – не обсуждать беременность его девушки. Он об этом даже не заговаривает.
Сегодня меня наконец выписывают из Летео. Эванджелин, конечно, хочет еще пару дней подождать, лишний раз все проверить, но я повешусь на капельнице (нет), если просижу тут еще хоть час. Я обещаю сказать, если начнется головокружение, рвота или память будет как у золотой рыбки.
По пути домой я говорю маме только одну фразу: спрашиваю, не уволил ли меня Мохад за прогулы – я же кучу смен пропустил, пока валялся избитый. Оказалось, мама с ним уже говорила, и с работы меня никто не гонит. Хоть что-то.
Наконец мы подходим к нашему дому. Я немного на нервах. Пусть Брендан, Дэйв Тощий и Нолан мне даже не попадаются. Мама крепко сжимает мою руку, ей тоже не по себе. У мусорок кидают мяч Малявка Фредди и Дэйв Толстый. Увидев меня, Малявка Фредди бросает мяч и бежит к нам.
– Стоять! – Мама заслоняет меня собой. – Руки прочь от моего сына, а то все в тюрьме сгниете!
Малявка Фредди пятится. Ему явно очень неловко.
– Простите, просто хотел увидеть, как он. Аарон, мне за них стыдно. Чокнутые. – Он убегает, не дожидаясь, пока мама исполнит свою угрозу.
Мы входим в вестибюль, и я судорожно вдыхаю полной грудью. Я бегал здесь ребенком, играя в догонялки, и подростком прятался от «Дикой охоты». Я спешил придержать дверь соседям, и они говорили маме, какой воспитанный мальчик у нее растет. Теперь от стеклянной двери осталась только рама. Через нее, как через скакалку, скачет взад-вперед маленькая девочка, как будто тут никто не валялся полумертвым.
Вот
