Записки штурмана - Марина Раскова

Я спросила, как они останутся здесь в тайге.

— Ничего, — ответила женщина-метеоролог, — у нас с собой одеяла, брезент, чайник, продукты, мы не пропадем, а вот вам нужно ехать скорее.

Я с восхищением смотрела на этих двух простых советских женщин, отдавших незнакомым людям свой бат.

Наши новые друзья предложили нам оглушенную ими в реке Амгуни прекрасную, большую кету. Неугомонный доктор заявил, что не может допустить, чтобы мы ели рыбу, неизвестно когда пойманную. Он не видел, когда ее убивали. Может быть, рыба тухлая. Но весь лагерь хором стал требовать рыбы. Доктора заставили исследовать кету, обнюхать ее со всех сторон, и лишь после этого он сам громогласно заявил:

— Из этой кеты выйдет замечательная уха.

Полина, доктор и Олянишин распотрошили рыбу, зачерпнули в котелок воды из Амгуни, кинули в котелок горсть соли, и все уселись вокруг костра.

Темнеет. Кто греется, кто сушит промокшую обувь. Ждем, когда сварится уха.

С нами у костра и две женщины с бата, и проводники, и Максимов. Уже совсем темно. На небе взошла луна. По быстрой воде Амгуни ложатся лунные дорожки, сзади за рекой — фантастическая сопка Юкачи, покрытая лесом. А мы на низком бережку; сзади за нами — густой еловый лес.

Пока варится уха, Литвиненко готовит ночлег для нашего лагеря. Мужчины уходят в лес и тащат оттуда еловые ветви. Ветви укладываются в ряд с одной стороны костра. Это будет общая постель всего нашего «гарнизона». Решили, что спать будем все рядом, — так теплее. Литвиненко распоряжается поддерживать костер всю ночь. Из лесу прозапас притаскивают целые деревья.

Лейтенант Олянишин громко восклицает:

— Последняя проба ухи!

Он берет ложку, торжественно, при общем молчании, пробует уху и заявляет, что обед готов.

Наливают уху. Кому в кружку, кому в стаканчик от термоса, кому в стаканчик от фляжки. Вытаскивают из котелка душистые разваренные куски кеты и, обжигаясь, торопливо едят, чтобы поскорее освободить посуду для товарищей. Это — первая настоящая горячая трапеза экипажа самолета «Родина» и всего нашего десанта. Уха бесподобна. Я десять суток не пробовала соли. С большим удовольствием смакую и глотаю слегка пересоленную уху.

Все веселы, по телу приятно расходится тепло.

Вот подошедший, наконец, к костру хлопотливый Литвиненко получает свою порцию. Он присаживается и говорит:

— Ах, кто придумал эту уху? До чего вкусна!

Закипает и второй котелок. К нему присаживаются наши проводники. С ними едят наши новые приятельницы из Дуков. Пир идет во-всю. Когда кончается уха, открываются банки с консервированным сгущенным молоком, и получается недурной дессерт. Мы уже ложимся спать, а Олянишин еще долго угощает проводников шоколадом и галетами.

Проводники уходят ночевать на опушку леса. Там загорается второй костер. Ложимся все в ряд. В темноте слышу тихий женский голос:

— Не ложитесь так. Возьмите наше ватное одеяло. У вас ведь ноги больные.

Это говорит женщина-метеоролог. Она отдает мне свое теплое ватное одеяло. Его расстилают поверх ветвей, и на нем умещаются Валя, Полина, я и лейтенант Олянишин, который был легче всех одет. Очень утомленные, все быстро засыпают. У костра остаются дежурные. Метеоролог из Дуков пошла к реке, набрала полный чайник прозрачной амгуньскои воды и ловко приспособила его над костром. Вода закипела. Дежурные у костра пили горячий чай.

Мне в эту ночь не спалось: болела нога. Я лежала и наблюдала феерическую картину вокруг себя. Все мне казалось сказочным и заманчивым: и костер, и Амгунь, и луна. Ветер разметывал искры от костра в разные стороны. А метеоролог из Дуков, глядя, как меняется ветер, тихо говорила:

— Погода будет ухудшаться…

Долго не засыпал и Литвиненко. Он все следил, чтобы костер не поджег ноги спящим товарищам и чтобы огонь не подобрался к еловым ветвям, на которых мы спим. Дежурные говорили:

— Товарищ комиссар, ложитесь спать, ведь рано утром опять в путь.

Но Литвиненко улегся только тогда, когда окончательно убедился, что все на местах и дров хватит на всю ночь.

Наступила полная тишина. У костра тихо разговаривали двое дежурных. Они вспоминали переход по болоту к реке Амгуни.

Вдруг в темноте появилась новая фигура. Я приподнялась, чтобы посмотреть, кто это. Оказывается, это бродит капитан Полежай. Заметив, что я приподнялась и не сплю, Полежай подошел, поправил одеяло, на котором я лежала, и говорит:

— Отчего вы не спите?

— Не спится, ноги болят. Присядьте, побеседуем.

Он сел тут же на ветвях и сразу начал говорить. Очевидно, у него накопилось очень много мыслей, которыми обязательно нужно было с кем-то поделиться. Он начал так:

— Вы не можете себе представить, какую колоссальную пользу извлек я из этой десантной операции.

Я удивилась его деловому образу мыслей в такую замечательную ночь. А Полежай продолжал:

— Когда мы решали тактические задачи в своей части, мы подходили к задаче так: брали десанты, перебрасывали их по сопкам, болотам, — просто перекидывали с одного места на другое. Теперь я вижу, что настоящие десантные операции в тайге так делать нельзя. Я определил, что десант не может в тайге подвигаться более чем на один километр в час. Я вкусил настоящей тайги. Теперь, вернувшись в свою часть, я уже буду знать, как мне готовить свой десант, чтобы в случае надобности он мог работать в тайге.

Я поразилась, какие интересные выводы делает капитан Полежай из розысков нашего экипажа. А он не умолкал:

— Теперь меня занимает еще один вопрос. Я хочу его разрешить. Как можно с воздуха, с самолета, поднять человека из тайги, чтобы не бросать к нему десанта? Как бы его подцепить и забрать на самолет, не приземляясь? Когда вернусь в часть, обязательно предложу, чтобы все думали над этим, — как забрать парашютиста обратно на самолет.

Начала немного дремать. Проснулся Литвиненко, еще раз осмотрел дежурных, сменил их и приказал капитану Полежаю спать. Капитан послушно лег, а Литвиненко стал ходить у костра. Потом он подошел ко мне, спросил, почему я не сплю, и говорит:

— Какой чудесный старик! Я все время о нем думаю.

Спрашиваю:

— О ком вы?

— О Максимове, который вас вез на оморочке. Он техник связи из пункта Нелань.

Мы стали говорить о народах Малого Севера, о порабощении и угнетении, которые испытывали они до революции. Литвиненко рассказал мне об интервенции японцев в этом районе, о партизанской войне, о том, как женщины и старики-партизаны уносили и прятали в тайге золото, чтобы оно не досталось японцам. Я спросила:

— Что, Максимов давно живет здесь?