В Афганистане, в «Черном тюльпане» - Геннадий Васильев

И все же повело Лаптева в сторону. Богунов не успел подхватить его за руку. Нелепо взлетели вверх ноги, и Лаптев рухнул на тропу, ударившись ребрами о камни. Всхлипнул. Тихо забормотал протяжным плачущим голосом:

— Не-е могу-у бо-олыие… Не тро-о-гайте…

Богунов сердито и горячо закричал:

— Ты что, ошалел, салага. Оставлять «духам» такие подарки… Еще чего…

Втроем они подняли Лаптева, поставили на ноги. Повели. Но идти такой кучкой по узкой тропе они не могли. Ноги Лаптева поминутно съезжали вниз, сбивали комья земли, камни. Гранитные гладыши неслись по отвесному склону, гулко грохотали по ущелью.

Матиевский ворчал, уткнувшись губами в ухо Лаптева:

— Не позорься, юноша. Ты же налегке идешь. Это же пионерская прогулка. Шевели лаптями…

И Лаптев, казалось, услышал. Начал неуверенно в развалку выкидывать колени вперед. Пошел. Склонил голову на плечо. Прикрыл помутившиеся глаза.

Матиевский и Богунов поддерживали его за локти с обеих сторон. Так они прошли около часа. Иногда срывались. Падали втроем на тропу, стараясь не скатиться в пропасть. Медленно поднимались, вяло и негромко ругаясь. Подталкивали Лаптева в спину, тащили за руки. Встряхивали, осаживали безвольное, заваливающееся тело на неподвижные ватные ноги. Лица солдат покрылись липкой испариной. Ссадины на щеках и бровях, полученные при падениях, начали кровоточить.

Впереди на извилистой скользкой горной тропе тоже начали оседать, приваливаться спиной к камням уставшие солдаты.

Они присаживались, безвольно опустив головы на колени. Расстегивали бронежилеты. Тяжело с надрывным хрипом ходили под бронежилетами худые ребра.

Но стоило Лаптеву ныряющим шагом подойти к ним поближе, как измученные фигуры солдат выпрямлялись и устремлялись вперед. Вид Лаптева, нечеловечески истерзанный и угнетенный, подстегивал их как бичом. Понимали солдаты, что второго такого же Лаптева группа прикрытия не выдержит.

Матиевский грозил им кулаком:

— Я вам пинками помогу, тараканы беременные. Я вам нарисую две подошвы на заднице. До старости синяки не отмоете.

Богунов кивал головой:

— Шевелите прутиками, зелень. Пока ноги не оторвал. Будете у меня на руках скакать, как страусы.

Отставшие беззлобно огрызались:

— Догоните сначала…

— Волокут одного доходягу — пупки надорвали…

Ворочали во рту тоннами мата.

А Лаптев уже совсем перестал шагать… Коленки у него изредка вздрагивали, проходила по бедрам короткая судорога, но, увы, это был уже не шаг. Эта нелепая дрожь только мешала Богунову и Матиевскому. Лаптев грузно вис у них на плечах, давил острыми локтями их шеи, бился болтающейся головой об их виски, разбивая угловатыми скулами запекшиеся ссадины своих товарищей.

Матиевский и Богунов тоже начали делать передышки. Падали на тропу, как убитые. Лежали, не двигаясь. Успокаивали биение загнанных сердец. Вздыхали медленно, осторожно.

Шульгин шел, обернувшись спиной к тропе. Автомат держал наготове пальцами на спусковом крючке. Вглядывался в ближайшие хребты до рези в глазах. Старался вовремя заметить короткие стальные блики, солнечные зайчики от стволов душманских автоматов.

Иногда он сменял уставших товарищей, подхватывал Лаптева, и тогда уже Богунов или Матиевский пятились спиной к тропе и так же внимательно оглядывали тихие безмятежные горы в белых шапках подтаявшего снега.

44

На одном из коротких привалов, когда Богунов и Матиевский лежали, уткнувшись носами в сгибы локтей, Лаптев вдруг приподнял голову.

Шульгин, уловивший краем глаза движение, повернулся к нему.

Лаптев равнодушно смотрел прямо сквозь Шульгина, пробивая его насквозь негнущимся взглядом. Спускалась с губ на подбородок розоватая слюна с кровью. Вокруг глаз расплывались радужные пятна.

Лаптев вдруг улыбнулся, и застывшее, непослушное лицо его перекосилось в горькой гримасе. Что-то хмельное появилось в глубине черных глаз.

Он приподнялся на локтях. Раскачиваясь в стороны, привстал на колени. Растопыренные пальцы упирались в землю. Безумие плеснулось в глазах.

Шульгин ободряюще махнул рукой. Вроде бы ожил безнадежный. Очухался.

И вдруг Шульгин не поверил себе…

Лаптев, не вставая на ноги, на коленях подполз к самому краю тропы. Неуклюже наклонился над обрывом. Согнулся еще ниже. И вдруг перекинул свое тяжелое тело вниз, оттолкнувшись сапогами от камней.

— Стой, — запоздало крикнул изумленный Шульгин.

Тропа, где только что находился Лаптев, опустела.

Остались только две длинные борозды от колен.

Через мгновение из пропасти донесся протяжный грохот и сдавленные стоны.

Шульгин, Матиевский, Богунов вскочили и едва сами не опрокинулись в пропасть, оскаленную пиками серых камней.

— Что за хр-ренотень? — в сердцах воскликнул Богунов.

— Кувыркнулся… — Матиевский с досадой махнул кулаком.

— «Метель», я, «Метель-один», прием, — Шульгин вышел на связь.

— Прошу остановиться. У меня Лаптев сошел с тропы. Сорвался в пропасть…

Лаптев, к счастью, упал недалеко.

Он уткнулся телом в каменную глыбу метрах в трех от тропы.

Ободрал бушлат на локтях. Хлебнул песка.

— Лапоть, ты, лапоть, — сердито ворчал Матиевский. — Икар наш файзабадский… Сейчас мы тебя вытащим. Устроим разбор полетов.

Шульгин и Матиевский съехали по песку на ободранных бронежилетах.

Обессиленный Лаптев, заметив их приближение, обеспокоенно заворочался. Приоткрыл рот. С надрывом выдавил сквозь тягучую слюну:

— Не хочу-у-у… А-а-а!.. Не тро-о-гайте… Оста-а-вьте…

Когда его силком вытащили на тропу и поставили на ноги, он все еще продолжал бессвязно бормотать. Никто не обращал внимания на его мычание.

— Дать бы ему сейчас сухарь в зубы, — Матиевский сглотнул слюну, — мгновенно бы человеком стал. Побежал бы мустангом. С голодухи все…

— Ничего, — Богунов злобно заскрежетал зубами. — Доберемся до полка, я им припомню сухари.

Лаптев шел покорно, безвольно мотая головой в разные стороны.

Падение слегка отрезвило его.

— Боевики хреновы! — Богунов язвительно сплюнул. — Кто в Афгане испытывает экспериментальную полевую форму? A-а, скажи, Серега?

— Работники тыла, — хохотнул Матиевский, — и штабные писаря…

— Точно… А мы выходим в горы в этом разодранном тряпье…

— Супермены, чтоб их… — крякнул Матиевский. — Прапорщик хозвзвода был приставлен к ордену за раненый пальчик. Месяц ходил, не снимая повязки, — Матиевский насмешливо присвистнул. — Ордена им дают за один поцарапанный ноготок. А воевать, конечно, приходится без них.