Невозвращенцы - Михаил Черных

Стены, потолок и пол зала были выложены обсидианом, воздух нагнетался по очень тонким, прихотливо изогнутым щелям в камне, а пищу находившемуся здесь личному гостю цезаря доставляли по секретному небольшому лифту. Причем никто из рабов не знал, кому идет эта пища, а только задумавшихся об этом скармливали львам. А все остальные заказы гостя цезарь приносил или приводил сам. Вот и сейчас, прошлый заказ гостя медленно умирал на черном жертвеннике, расположенном по центру комнаты. Еще совсем юная рабыня, судя по цвету кожи, где она еще осталась, откуда-то из Та-Кемет, сейчас медленно истекала кровью из многочисленных тонких порезов, мелкой сеткой покрывавших все тело.

— Зачем пришел, светлокожий?

Цезарь вздрогнул и обернулся. Неслышно подкравшийся за спину перед ним стоял его гость. Узнай об этом госте кто-либо из его семьи или, что гораздо хуже, из правителей других государств, самое легкое, что ему предстояло, это яма с мелкими скорпионами, у которых удалено жало, или с голодными крысами. Перед ним стоял высокий краснокожий жрец Кровавого Бога-Змея Кукулькана, единого бога Западного материка, покровителя войн, вершителя судеб и подлинного хозяина тамошних земель. Жрец одет был только в набедренную повязку, как будто и не чувствовал холод подземелья, а от виска, через все тело очень медленно каплями текла кровь. Незаживающая кровавая рана — «Знак Кукулькана» и основная примета жрецов этого культа. По размеру раны определялся и ранг жреца.

— Зачем пришел, светлокожий? — еще раз переспросил гость.

— У меня есть весть для вас, Кровавые Жрецы…

Глава 16

Ольга

Великокняжеский терем, Киев, Сечень[36] года 1788 от обретения

Ваза драгоценного катайского фарфора, обиженно дзынькнув от удара о стену, рассыпалась на мелкие куски. Цель, в которую девичья рука направила вазу, успела увернуться и теперь укоризненно смотрела на осколки.

— Ольга, прекрати. Батюшка наш не велел. Это опасно…

— Кому опасно? Мне? Я у тебя, великого княжича, сына Великого Князя Киевского, воя Перуна выигрываю из десятка один поединок! А с новиком Перуна я сражаюсь на равных! — орала на своего брата великая княжна Ольга Киевская.

— Всего один бой ты выигрываешь! А если тебя украдут?

— Да кому я нужна? — продолжала кричать, — кому?

— Ну, ромеи спят и видят тебя мертвой, ханы орды тебя видят в своих гаремах, булгары — как угодно — лишь бы досадить…

— А ты обо мне подумал? Ты знаешь как мне плохо?

— Плохо? То-то по всему миру ты известна как самая распутная женщина!

Ольга замолчала и отвернулась к окну. Через несколько долей она повернулась обратно — по ее щекам пролегли мокрые дорожки слез.

— За что? Ты же знаешь — почему… Зачем ты так?

— Прости меня, бельчонок, — брат подошел к Ольге и обнял ее. — Я тебя очень люблю, и я не хочу, чтобы с тобой что-нибудь случилось плохое. По сему — ты останешься дома, здесь, в Киеве. Прости меня.

Брат ушел, а Ольга осталась стоять посреди своих покоев, с одной стороны разрывающаяся от ярости, а с другой — заливающаяся слезами.

Когда она только входила в женскую пору, княжеская повитуха, по совместительству врач и знахарка, сказала страшное: что у юной княжны мертвое лоно — что никогда у нее не будет детей. Сначала, ей не поверили, но потом, после первого и второго мужчины, когда своенравная молодая княжна наплевала на все княжеские увещевания и окрутила одного из холопов, ничего не произошло — она озаботилась сильнее. В Святограде, в святыне росов, старый великий волхв, избранник Мары, лучший лекарь на этом свете, повторил слова повитухи — «…Молись, дитя. Боги милостивы к своим детям.» Потом было многое — и не прекращающиеся слезы, и посещение всяких разных ведунов и знахарей, и поездки в другие княжества за тем же, в которых ее сопровождал расстроенный брат. Сумасшедшим метаниям положило конец посещение, по сказке одного ведуна, некой предсказательницы.

По правде говоря — предсказателей не жаловали. По некоторым откровениям они не столько предсказывали, сколько творили судьбу того, к ним обращался. По этому к ним никогда не обращались те, кто хоть что-то значил в том мире — ни князья — над чьим челом лежала длань Богов, ни, конечно, волхвы — свою судьбу они вверяли в руки Богов, ни крупные купцы — они, в гордыне, считали себя творцами своей судьбы. Однако и гонениям предсказательницы, а также ведьмы, ведуны, жрецы и прочие со стороны волхвов не подвергались, пока вели себя по-доброму. По многим причинам. Во-первых, как говорят волхвы, наши Боги на столько велики, что позволяли существование всех этих людей. Во-вторых — Боги не ревнивы, они же наши родичи. В третьих — если чем могут их детям помочь ведуны — так почему бы и нет. Поэтому и населяли росские земли всякие диковинные существа, которые помогали людям, или вредили — но этими занимались сами же волхвы. Берегини и лешие, упыри и призраки, русалки и водяные, колдуны и оборотни, домовые и болотники — всех и не перечислишь. Они жили, естественно, и на землях других государств, но там некоторых убивали, на некоторых охотились, некоторых ненавидели. А росский человек с детства знал, что делать, если заблудился в лесу, или если русалки колосья в косы заплетают…

Предсказательница, которую все называли Грета, жила в пещере у отрогов гор, окружающих долину Святограда, на территории Словенского княжества. И встретила их весьма неласково.

— Пришли? Что тебе, витязь, тут потребно? Судьбу свою хочешь знать? Ну давай, предскажу. А ее, пустышку, зачем привел?

— Да как ты, ведьма, смеешь так со мной разговаривать? — закричала Ольга.

— Да как ты смеешь? — вторил ей брат.

— А что вы мне сделаете?

— Да вот щас как развалю тебя саблей, до просагу! — разозлился воин.

— И не узнаете, то, зачем пришли.

— Ах ты! — разъярился привыкший к почитанию молодой княжич и потянул из ножен саблю.

— Погоди, братец, — остановила его Ольга. — Расскажи нам, вещунья, что мы хотим узнать. Мы хорошо заплатим.

— Да знаю я, зачем вы пришли, иначе какая я вещунья. Не тебе судьбинушка интересна, сестрицу ты свою, пусточревую, — княжич скрипнул зубами и сильнее стиснул рукоять меча, — привел. Знать хотите…

— Да. Тяжко мне, ужели я зря всю свою жизнь проживу. Ужели не мужа, ни дома своего не будет? Подскажи? Всех мы объехали, всех спрашивали, на тебя указали. Помоги мне! Богами нашими прошу… — заплакала Ольга.

— Не рыдай — слезами горю не поможешь. Поди сюда.

Ольга подошла к ведунье. Она внимательно ее осмотрела, долго смотрела в глаза, мяла и рассматривала рисунок руки, проколола палец иголкой, выдавила каплю крови и растерла ее между пальцами, даже на язык попробовала. Потом закрыла глаза и долго сидела молча.

— Заронить жизнь в твое лоно может тока Бог или тот, кто равен Богам.

— А где же я его найду? И кто это?

— Этого я не вижу. Все — ступайте отсюда — видеть твою судьбу тяжко.

— Это тебе за труды, — протянул ведьме Ольгин брат тонко звякнувший мешочек. — Скажи — не ужели ты совсем не испугалась? Я ведь мог тебя убить…

— Ха — усмехнулась ведьма. — Мать моя была посильнее меня, она мне предсказала, что я умру после того, как предскажу судьбу бога, так что я бессмертна.

С тех пор Ольга надеялась найти этого мужчину. И ее выглядевшим распутство — не распутство, а дикая надежда найти. Да и мало ли — все ошибаются, и найдется обычный человек? Такое тоже бывает…

…За окном шел дождь — зима в этом году в Киеве была дождливой. Злая, после разговора с братом — ее, видите ли, не пускают посмотреть на великую битву, в которой примет участие войско всех росских княжеств. Это, видите ли, опасно. Чтобы чуть-чуть унять съедавшую ее ярость Ольга распахнула ставни и попыталась дотянуться головой до льющегося с крыши потока воды, но выступ стрехи над стеной был слишком широкий, и до воды было не дотянуться. Она уже хотела с силой захлопнуть ставни, хоть на них выместить злость, но вдруг услышала голос своего брата. Видимо он тоже не хотел идти под дождь и разговаривал на крыльце.

— … Ты проследи, друже, чтобы она не поехала мне во след. На тебя только могу положиться, остальных из дружины своей я с собой заберу.

— Возьми и меня с собой, Лихомир!

— Да ты же сам все разумеешь — не могу, у тебя еще нога не зажила от печенегской стрелы. Так что — изволь, послужи мне тут.

— Эх, — тяжко вздохнул мужчина, — оставляешь меня тут, на такую славную битву не берешь.

— Михайло, твоя битва сейчас — хранить сестру мою.

— Так с ней же остаются девки дворовые, няньки…

— Да нету веры им — ты же знаешь мою сестру — заморочит голову, обманет как лиса охотника, и вырвется… На тебя надежда…