Виктория – королева Английская - Виктория Холт

Когда Аделаида собралась уезжать, Виктория сказала:

– Вы так ободрили меня. – И Аделаида обещала приехать еще.

Этот визит действительно ободрил ее, потому что, как Виктория сказала фрейлейн Лезен, она абсолютно уверена в том, что герцогиня Кларенская не беременна. Более того, даже если и беременна, эта женщина не предназначена для материнства. Ее отличает хрупкость, резко контрастирующая с бьющей через край жизненной силой герцогини Кентской.

Аделаида ликовала. Не оставалось больше никаких сомнений. Она сказала Уильяму, и тот разделил ее радость.

– На сей раз, – сказала она. – Я должна быть чрезвычайно осторожна. Уверена, что и раньше все было бы хорошо, если бы поступала таким образом. В первом случае я простудилась, а во втором виной всему утомительное путешествие.

– На сей раз ты будешь спокойно жить в Буши. Ты будешь тихо и мирно сидеть в парке, и девочки позаботятся об этом.

Девочки – София, Мэри, Елизавета, Августа и Амелия – не замедлили перебраться в Буши, и Аделаида встретила их так тепло, что у них не осталось сомнений в том, что они могут считать Буши своим домом. Их брат Август, единственный мальчик, не ушедший в армию или военно-морской флот, тоже приехал сюда. Ему исполнилось только пятнадцать.

– Как приятно иметь семью, – сказала Аделаида. – Дом слишком большой и красивый, чтобы пустовать.

Ясно, что она обладает талантом материнства. Ведь через короткое время она встала во главе семьи так, будто это ее собственная семья. О большем Уильям и не мог мечтать. В душе, подобно королю, он был очень сентиментальным человеком.

– Когда родится наш сын, – сказал он, – я буду счастливейшим человеком королевства. Подумай, Аделаида, это будет будущий король Англии.

– А если это будет девочка?

– Тогда это будет английская королева. Ха-ха, это расстроит планы мадам Кент, а? Она уверена, что ее жирный младенец станет королевой.

– Бедная Виктория! Печально, что она будет разочарована. Как жаль, что мой триумф обернется для нее разочарованием. Но маленькая Дрина такое очаровательное создание. Уверена, что иметь такого ребенка это само по себе такая радость, что корона не может иметь такого уж большого значения.

– Ты не знаешь герцогиню Викторию, – парировал Уильям. – Если я когда-либо и видел амбициозную женщину, так это она. И она вбила себе в голову эту мысль благодаря какому-то пророчеству или чему-то еще.

Аделаиде стало не по себе. Она не верила в пророчества… по крайней мере, думала, что не верит. Однако ее приводил в замешательство тот факт, что предсказание славы этой восхитительной пухленькой голубоглазой девочке могло означать лишь катастрофу для ее собственного ребенка.

Она не будет думать о предсказаниях. Она мечтала о собственном ребенке. Но успокоится только тогда, когда у нее появится собственный здоровый ребенок. Лишь это имело значение. Она жаждала ребенка с жаром, не свойственным ее спокойной натуре.

Аделаида разрабатывала планы для Буши. Она сменила обстановку в детской, часто думая о детях, которые играли здесь – обо всех этих маленьких Фицкларенсах, родившихся и выросших в этом доме.

Они свободно держались с ней, не отличались молчаливостью. Ведь это были дети актрисы.

– Обычно мы ждали дня, когда приезжала мама, – сказала ей Амелия. – Она всегда привозила нам подарки. Конечно, я не помню ее так хорошо, как другие. Но иногда мама приезжала ночью после представления, хотя по ночам ездить опасно. На следующий день она уезжала на вечернее представление в «Друри-Лейн». Иногда даже не снимала сценический костюм и приезжала прямо в нем.

Аделаида все это могла представить – неукротимую и красивую актрису, такую обаятельную, такую живую, приводившую в восторг Уильяма и своих детей.

– Обычно она репетировала свои роли здесь, – сказала Елизавета. – Помнишь, Мэри? Как мы все должны были играть вместе с ней. Было очень весело. Папа любил играть. Он воображал себя актером.

– Он действительно играл на корабле, когда служил на флоте, – вмешался Август. – Они ставили «Виндзорских проказниц» и бросали толстого лейтенанта, игравшего роль Фальстафа, в кучу мусора. Папа всегда рассказывал нам об этом.

Так легко было представить себе эту веселую необычную семью, возглавляемую герцогом и актрисой. Как ни странно, Аделаида чувствовала себя счастливой от того, что ей позволили стать членом такой семьи. Она никогда не уставала слушать рассказы о прошлом. Порою даже казалось, что домом и сейчас руководит Дороти Джордан и она так же рада тому, что Аделаида приехала в Буши, как Аделаида радовалась тому, что находится там.

Однажды в мезонине Аделаида увидела портрет красивой женщины в театральном костюме и сразу же поняла, кто она.

Аделаида смотрела в большие карие глаза и, казалось, говорила с ней. Когда она вышла в парк, то увидела там Августа, играющего со своей собакой.

– В мезонине есть картина, – сказала она. – Довольно хорошая. Интересно, что это за картина.

– Думаю, один из маминых портретов. Папа очень часто рисовал ее.

– Ты не пройдешь со мной в мезонин, чтобы сказать, так это или нет?

Август согласился, и они вместе пошли наверх.

– Да, конечно, – подтвердил мальчик, – это мама. Раньше портрет висел над камином в столовой. Каждый день, когда мы входили туда, мы говорили: «Доброе утро, мама». Это было здорово, когда она бывала на гастролях и отсутствовала.

– Когда его сняли?

– Конечно, когда вы должны были приехать. Папа сказал, что вы не захотите видеть нашу маму там. Поэтому его сняли и отнесли в мезонин. Я помню день, когда это сделали.

– И что ты тогда подумал?

– Ну, мне стало немного грустно, потому что когда мама уехала, я думал, что она все еще здесь. Вы понимаете, что я имею в виду?

– Конечно, понимаю, – сказала Аделаида.

Уильям вошел в столовую и уставился на картину, висевшую над камином. На мгновение ему показалось, что он видит сон. Он помнил день, когда ее привезли домой и повесили, и как семья собралась, восхищалась и критиковала картину, и как он попросил Дороти встать прямо под портретом.

– Ты не совсем похожа на себя, мама, – сказал один из ребят. – Ты слишком… спокойная. Как будто мертвая.

Он часто вспоминал все и рассказывал людям, надоедая высказываниями своих детей.

Герцог послал за главным лакеем.

– Кто повесил здесь эту картину? – спросил его.

– Я, Ваше Высочество.

Лицо Уильяма побагровело от гнева.

– Как… ты посмел это сделать? Кто приказал? Лакей почти с гордостью склонил голову и ответил:

– Это сделано по приказу герцогини, Ваше Высочество.