Три века с Пушкиным. Странствия рукописей и реликвий - Лариса Андреевна Черкашина

Слава Богу, Сольвычегодск не оказался ещё одним «пушкинским» городом! Нет, он был определён лишь для дядюшки поэта.

Вот предписание коменданту, данное ему генерал-губернатором Голенищевым-Кутузовым: «Государь Император высочайше повелеть соизволил содержащегося во вверенной Вашему Высокопревосходительству крепости отставного подполковника Ганнибала выслать Вологодской губернии город Сольвычегодск, где жить ему под надзором полиции».

Полгода недавний арестант Петропавловки провёл в Сольвычегодске. Невзирая на полное безденежье и явную несправедливость судьбы, Павел Исакович, не сломался, напротив, ополчился против местных властей.

Отчаянный и неукротимый, он, дабы прогнать скуку, раздобыл где-то небольшую пушечку и вздумал палить из неё из окон своего жилища, чем приводил в страх и трепет обывателей. Поистине любовь к мортирам и пушкам была в крови у Павла Исааковича – нет, не мог жить этот человек без бранных потех!

Раздосадованный городничий докладывал в рапорте: «…В общении иногда бывает хорош и весел, но часто выражения употребляет гордые и дерзкие». Подобно гоголевскому Хлестакову Павел Ганнибал назанимал у состоятельных горожан денег, даже и городничий не смог отказать своему подопечному в столь неожиданной просьбе, и не спешил отдавать долги. Частенько затевал ссоры с обывателями, и после их жалоб генерал-губернатору и требования последнего, чтобы Ганнибал «испросил прощение» перед оскорблёнными им особами, тот пришёл в ярость: «Как смел генерал-губернатор обо мне так писать! Он мне не начальник!» Более того, в запальчивости пригрозил за донос застрелить самого городничего!

Последствия сей угрозы не заставили себя долго ждать: 20 марта 1827 года в Сольвычегодск курьер доставил секретный пакет, а в нём – «Высочайшее соизволение на отправление подполковника Ганнибала под присмотр в Соловецкий монастырь». И в светлый весенний день – 9 мая 1827 года – двери монастырской тюрьмы на Соловках распахнулись, чтобы принять в своё тёмное лоно нового узника.

…Пушкин в те майские дни в Москве слушает оперу Россини в домашнем театре Зинаиды Волконской, где хозяйка, «царица муз и красоты», исполняет главную партию, посвящает просвещённой красавице чудное послание: «Среди рассеянной Москвы…» И вряд ли племяннику в дни его величайшего поэтического триумфа ведомо о печальной перемене в судьбе дядюшки.

Итак, бунтарь Павел Ганнибал, сопровождаемый жандармским унтер-офицером, доставлен на один из Соловецких островов, где и отдан под строжайший присмотр командиру инвалидного отряда.

Придёт ли час моей свободы?

Правда, поначалу он, ещё в Сольвычегодске, встретил известие о заточении его в острог нарочито равнодушно. Поговаривали, что Ганнибал «неоднократно был нездоров» и даже будто смягчился нравом. Но ничто не могло уже изменить ход событий.

Бедный Павел Исаакович и в страшных фантазиях не мог представить того ужасного положения, что готовил ему злой рок! В бешенстве и неистовости силился он вырваться из чулана, в коей был насильственно заперт. Бился, кричал, рвал и метал, требовал к себе начальство… Побушевав несколько дней, принуждён был затихнуть – так вспоминал соловецкий архимандрит Досифей.

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края…

Два года заключения на северном острове слегка охладили жаркий пыл узника, не желавшего мириться с неволей. Темнокожий его дед Абрам Ганнибал был некогда сослан в холодную Сибирь, в Селенгинск, а он, внук крестника царя Петра, – на Соловки. Русский африканец на Соловках, на берегу студёного моря, – вот уж распотешилась своенравная судьба!

Соловецкий монастырь, ставший острогом для Павла Ганнибала. Старинная гравюра

На счастье узника, на воле не прекращала хлопот его жена Варвара Тихоновна. И хотя супруги давно жили порознь, Варвара Тихоновна после заточения мужа в острог тотчас начала ходатайствовать об его освобождении. Известно, что граф Александр Христофорович Бенкендорф, начальник Третьего отделения, к коему она обратилась в 1829 году, резонно отвечал, что преступивший закон её муж не мог так скоро исправиться и потому должен по всей строгости нести наказание.

На северном печальном снеге

Вы не оставили следов…

Нет, Павел Ганнибал свои следы на соловецком «печальном снеге» оставил. И вполне зримые.

«Ближе к Петербургу»

Просьбы бедной жены всё настойчивее, и вот, наконец, желанный ответ от графа получен: государь, «не изъявив соизволение на совершенное прощение, дозволил Ганнибалу назначить жительство ближе к Петербургу».

Ценой необыкновенных усилий и самоотвержения Варвара Тихоновна добилась-таки смягчение участи мужа. Счастливейший день для Павла Ганнибала – 27 октября 1832 года – день освобождения! Он навсегда покидает ненавистные Соловки, дабы перебраться на жительство в Архангельск.

Тем памятным для Павла Исааковича октябрьским днём его племянник, благоденствующий в Петербурге, помечает окончание второй главы «разбойничьего» романа «Дубровский». Пишет стихи «В альбом», где начальные строки будто полны иносказанием для дядюшки:

Гонимый рока самовластьем

От пышной далеко Москвы,

Я буду вспоминать с участьем…

Морозный Архангельск пришёлся явно не по душе Павлу Исааковичу, он с душевной кротостью взывает к милости императора. Николай I просьбу бывшего арестанта (и своего нравственного противника!) не отклонил: разрешил недавнему соловецкому узнику обосноваться в месте более тёплым, нежели Архангельск. На сей раз в Луге.

И вот в феврале 1833 года по гладкой зимней дороге из Архангельска мчит кибитка Павла Исааковича в новый для него город, дабы в нём смог он обрести жизненный покой. Там, в неведомой Луге, ждёт его совершенная, полная свобода – отныне всякий надзор над ним отменён!

Но радость отнюдь не полная: в марте того же 1833-го вновь летит прошение Ганнибала в Петербург. На сей раз он просит всесильного графа Бенкендорфа разрешить ему «вступить в какую-либо службу… и тем совершенно изгладить неумышленную вину мою». Дана ли была та милость опальному подполковнику? Или мольба его не была услышана? Не узнать…

Да, спокойная жизнь и бездеятельность для столь кипучих натур – сущее наказание! Недаром Александр Сергеевич будто невзначай обронил: «Измучен казнию покоя». Верное слово найдено.

О дальнейшей жизни Павла Ганнибала известий нет, словно канули они в речку Лугу, давшую название и самому городку. Может, оттого, что в зрелые годы Ганнибал уж не буянил и не задирался с городскими властями, памятуя о горьких днях в Соловецком остроге?! После всех испытаний провинциальная Луга должна была казаться ему райским островком отдохновения и свободы. Омрачала жизнь лишь вечная нужда. К слову, бедность недолго преследовала Павла Ганнибала: ровно до 1841-го – в тот год он мирно почил и был погребён в Луге на Вревском кладбище…

Жена Варвара