Хранитель лаванды - Фиона Макинтош

– Если это все для тебя слишком быстро…

– Тс, – шепнула девушка. Приподнявшись на цыпочки, она подарила ему дразнящий, долгий поцелуй и принялась расстегивать пуговицы форменного кителя.

– Шампанского? – пробормотал Килиан.

– Только тебя, – выдохнула Лизетта.

Маркус опытной рукой расстегнул молнию ее прекрасного нового платья, шифон скользнул вниз по ее телу. Килиан тихо ахнул, глядя на нее в мягком призрачном свете. Лизетте не верилось, что это она, полуобнаженная, неторопливо скатывает драгоценные чулки и позволяет мужчине пожирать себя жадным взором. Наконец она осталась совершенно нагой – на свет явилась новая, незнакомая Лизетта, которая отважно вела ее через нынешний вечер.

Маркус содрал с себя китель, небрежно швырнул на кресло. Нервно расстегнул пуговицы на рубашке, отбросил ее в сторону. У Лизетты перехватило дыхание. Серебристые шрамы на теле Килиана свидетельствовали о ранах, полученных в сражениях – и служили напоминанием, что он – вражеский солдат.

Он стоял перед ней, уязвимый, исполненный того же беспомощного желания, что и она сама. Лизетту уже не волновали ни его национальность, ни возраст. Напротив, она еле сдержала улыбку, вспомнив наставления бабушки: «В любовники выбирай человека старше тебя. Он будет боготворить тебя так, как не сумеет ни один юнец». Маркусу не суждено было стать ее первым любовником, однако прежде у нее не было таких зрелых мужчин. Она вдруг поняла, что уже и сама не знает, делает ли все это во имя короля и короны – или для себя самой. Сейчас ей хотелось стать его любовницей.

– Обними меня, – прошептала она.

Внезапно они слились в долгом чувственном поцелуе, затягивающем их все глубже и глубже. Лизетта окончательно потеряла счет времени. Маркус подхватил ее на руки и отнес к постели. Она не знала, готова ли к тому, что сейчас произойдет, но безраздельно отдалась ласкам, что страстно и щедро расточал ей полковник Килиан.

25

Лизетта пошевелилась первой. Наручные часики – единственное украшение, что еще оставалось на ней – сообщили ее сонному взору, что сейчас без нескольких минут четыре. Даже птицы за окном – и те еще спали. Стояла уютная, умиротворяющая тишина, и хотя осознание реальности начало возвращаться в мысли девушки, Лизетта отгораживалась от него, чтобы еще немного насладиться своим праздником.

Они предавались любви много часов подряд. Маркус уверял, что глаз не сомкнет, пока держит ее в объятиях, но, разумеется, проиграл эту битву. Зато Лизетта позаботилась о том, чтобы он знал, что вышел победителем из всех прочих поединков и битв, произошедших между ними той ночью. Он заснул с улыбкой на губах.

Лизетта знала, что воспоминания об этих счастливых часах навсегда останутся жить в ее памяти. Полковник оказался нежным и заботливым любовником, а главное – веселым и забавным. Они смеялись почти столько же, сколько и занимались любовью.

Вначале, только оказавшись на кровати, Лизетта думала, что их слияние будет бурным и стремительным. Она так жаждала ощутить его в себе, что торопилась куда сильнее, чем он. Теперь она лишь вздохнула, вспоминая его нежные, ритмичные движения. Он время от времени останавливался полюбоваться ею – и любовался так, что она поневоле стеснялась.

Английская школа, в которой училась Лизетта, была совершенно викторианского склада во всем, что касается отношений с мужчинами, но девушка выросла отнюдь не ханжой и не скромницей, хотя под пристальным и страстным взглядом Килиана невольно краснела.

Он спал, озаренный сочащимся в комнату лунным светом, а Лизетта любовалась полковником. Крепкий подбородок покрыла тень щетины, которую Килиан сбреет через несколько часов. Лицо симметричное и гармоничное, легкая проседь в густых волосах, совершенно одинаковая с обеих сторон, точно отражение в зеркале. Лизетта осторожно коснулась крошечного завитка волос у самой шеи Килиана. Мягкий и золотистый. Адонис, настоящий Адонис – должно быть, куда бы он ни пошел, за ним остается длинный шлейф разбитых сердец.

Пора уходить – надо оставить его ненасытившимся. Инстинктивно она знала: второй подобной ночи у них не будет. Наклонившись, Лизетта легонько коснулась губами губ Килиана. Глаза его распахнулись, в первое мгновение в них стояла тревога, но полковник тут же моргнул и улыбнулся.

– Уже утро?

– Нет, но мне пора.

Килиан вздохнул и попытался обнять ее. Лизетта выскользнула у него из рук и на цыпочках направилась к ванной, по дороге собирая разбросанную одежду. Свет в гостинице выключили в соответствии с требованиями комендантского часа, а персонала в столь ранний час практически не наблюдалось. В темном вестибюле Килиан спросил ее, удастся ли им увидеться вечером.

Лизетта покачала головой.

– Очень много работы.

– Поменяй планы.

– Не могу.

– Не таись от меня, Лизетта.

Она решила пойти на риск.

– Ты сам очень скрытен. Не рассказал мне ни про свою работу, ни про генерала Штюльпнагеля.

Она постаралась говорить как можно легкомысленней, но упрек прозвучал цепко и въедливо.

К счастью, Килиану было не до того.

– Ни к чему тебе мои заботы. Ты вся – сплошная радость, мои секреты не имеют к тебе никакого отношения. С днем рождения, прекрасная Лизетта. – Он проводил ее до автомобиля, усадил в салон, поцеловал на прощание и с трудом оторвался от ее губ. – Как же медленно будет тянуться время, пока я вновь не увижу тебя!

– Маркус…

Он снова наклонился к ней и поднял стеклянную перегородку, чтобы шофер их не слышал.

– Да?

– Ты… – Она замялась. Не стоило бы торопить события. Но ей же надо сообщить в Лондон хоть что-нибудь.

Он усмехнулся.

– Влюблен ли я? Спроси меня вечером.

Она испуганно заморгала, но попыталась скрыть свои чувства за вымученной улыбкой.

– Не дразни меня!

– А мне казалось, ты веришь в любовь с первого взгляда.

Лизетта стушевалась.

– На самом деле я о другом хотела спросить.

– Не стесняйся.

– У тебя сейчас какие-то неприятности?

Килиан пристально посмотрел на нее.

– Нет. Но они словно бы сами меня находят, – загадочно отозвался он.

Она накрыла его руку ладонью.

– Вчера вечером у тебя был такой мечтательный голос, словно ты хотел многое изменить.

– Все военные хотят многое изменить. Мало кто из нас выбрал бы войну. А тем из нас, у кого есть возможность что-то изменить, стоило бы ею воспользоваться… иначе мы горько пожалеем о своей трусости.

Лизетта видела, что он сказал куда больше, чем собирался. Она улыбнулась.

– Слово «трусость» к тебе совершенно неприменимо, – прошептала она и послала ему воздушный поцелуй. Килиан с тоской посмотрел на нее и неохотно закрыл дверцу. Шофер тронул машину с места, в темноту ночного Парижа. Лизетта повернулась, еще раз взглянула на Килиана – не заходя в гостиницу, тот зашагал прочь. Он казался воплощением одиночества – единственная живая душа на авеню Клебер, – а потом пропал, растворился во тьме. Машина набрала скорость.

Что-то тяготило полковника. Он несколько раз упоминал, что сожалеет о чем-то, послание Штюльпнагеля застало его врасплох. Предложение встретиться звучало совершенно невинно и правдоподобно, но чутье подсказывало девушке, что Килиан не купился на эту правдоподобность. Зачем военному коменданту Парижа, одно слово которого способно поднять по тревоге солдат по всему городу, да что там – по всей Франции! – обсуждать меры безопасности с офицером, ответственным за связь с духовенством? Возможно, звучит достоверно… но не до конца. У Штюльпнагеля полно помощников для такого рода дел. Ему незачем назначать срочную личную встречу с Килианом. Лизетта нахмурилась, гадая, не пытается ли она найти скрытый смысл там, где его нет.

Правда же состояла в том, что ей отчаянно хотелось защитить Килиана, уберечь от всех бед. Черт бы его побрал – ну почему он такой обаятельный?! И почему его прикосновения так на нее действуют? Все должно было быть совершенно иначе. Она – разведчица, шпионка, ей полагается использовать людей, сохраняя холодную голову… Почему же у нее так горят щеки? Почему так бешено бьется якобы бесстрастное сердце?

Она вдруг застеснялась, осознав, что осталась наедине с шофером – свидетелем их утомленных ласк. Каково же было ее потрясение, когда тот, словно прочитав ее мысли, опустил стеклянную перегородку. Автомобиль замедлил ход и остановился.

Девушка растерянно заморгала. Ей вдруг стало страшно.

– В чем дело? – осведомилась она, нервно приглаживая волосы.

–  Bonsoir , Лизетта, – отозвался шофер, поворачиваясь. Даже во тьме она узнала этот голос, узнала лицо Лукаса Равенсбурга.

26

Люк понятия не имел, что думает о нем Лизетта после того давнего дня, когда он сорвал у нее поцелуй на заднем сиденье автобуса, трясущегося по извилистой дороге из Горда в Кавайон. Тогда на дворе стояла осень. Прошло семь месяцев со дня, вместившего в себя ярость и кровь, отчаяние и убийство. В тот день присутствие Лизетты стало для Люка спасительным плотом посреди разбушевавшейся стихии.