Лучше поздно - Mummica

…Комната, заставленная шкафами и стеллажами с беспорядочными рядами флаконов - и на пороге застыл мужчина, произнесший «Авада кедавра», только он сам теперь выглядит ненамного лучше того старика, и в черных волосах серебрятся седые пряди. Помедлив, он неуверенно проходит вглубь комнаты, щурясь, внимательно рассматривает крайнюю справа полку, и на изможденном лице проступает надежда - кажется, он нашел то, что искал. Он раздраженно встряхивает скованными за спиной руками, вновь поворачивается к двери - и…

… И я просыпаюсь.

Спина взмокла, сердце неистово стучит где-то в глотке. Мерлин, как же все просто. Авроры, которые увидели сегодня только то, что готовы были увидеть… я ведь ничем от них тогда не отличался.

Тогда, на вершине Астрономической башни, я тоже увидел лишь то, к чему подготовил себя шестью годами острейшей неприязни, которой достаточно было последней капли, чтобы превратиться в слепую ненависть. И этой каплей стало то, что я счел убийством - а Снейп всего лишь делал то же, что и я в пещере - выполнял приказ Дамблдора… вернее, его просьбу.

«Прошу тебя, Северус…» А несколькими часами раньше - «Гарри, ты обещал!». И я поил его отравой, ненавидя себя за это - так же, как Снейп, посылая в Дамблдора заклятие. Любой, кто увидел бы нас с директором в пещере, подумал бы, что я медленно убиваю его - так же как все, находившиеся на башне, были уверены, что Снейп убил Дамблдора.

Нет, конечно, именно это он и сделал. Но теперь я знаю причину…. вернее, думаю, что знаю, но если завтра это предположение подтвердится, я смогу оправдать Снейпа не только перед самим собой. Тогда нам, пожалуй, удастся его вытащить.

Спокойно, Гарри, спокойно, пока это только догадки… Я стискиваю зубы, сдерживая дрожь, и только тут соображаю, в чем дело. Ох ты, черт... Я и не заметил, как вылез из кровати и кружу по холодной комнате - разжечь камин я, конечно же, не догадался - в одной пижаме. Клацая зубами, я набрасываю халат и взмахиваю палочкой - не хватало еще простыть, Снейпу я завтра здоровым понадоблюсь. И не думать, не думать о том, что с ним сейчас делают - лучше попробую вернуться к сновидениям - мне ведь привиделось не только то, чему я сам был свидетелем.

Итак… Дамблдор тревожится, Снейп упоминает о зелье. На первый взгляд информации действительно немного - в год владычества Волдеморта Дамблдор мог беспокоиться о чем угодно, а Снейп - говорить о зелье, нейтрализующем, скажем, последствия Круцио, - давал же он его школьникам. Но если предположить, что это то самое зелье, которое Снейп предназначил для себя, за которым пришел в тот вечер в лабораторию…

Застонав, я впиваюсь зубами в саднящую от порезов ладонь, которая тут же снова начинает кровоточить, но теперь мне на это плевать - если бы не то, что завтра я буду нужен Снейпу, я с радостью истек бы кровью. Мерлин… Всю неделю я говорил себе, что я идиот - но и предположить не мог, до какой степени.

Он ничего не помнит об Ордене Феникса. Не помнит, что помогал школьникам. Не помнит, почему вновь перешел к Волдеморту. Не помнит, почему убил Дамблдора. Не помнит, почему сжег его портрет.

Мерлин, любой, оказавшийся на моем месте, понял бы, что связывает звенья этой цепочки, - хорошо, пусть понял бы не сразу, через день - а я вот сообразил только сегодня.

Он не помнит о себе ничего хорошего.

Я ведь повторял себе это раз за разом - и каждый раз что-то отвлекало… правда, подбирался к истине ближе и ближе - но так и не смог понять, чем на самом деле было то, что всем казалось предательством.

Кровь все еще течет, и я машинально вытираю руку о халат. Как он потерял память? Возможно, что-то он приказал себе забыть сразу, как выполнил последнюю просьбу Дамблдора… затем слишком часто пил зелье Везения или накладывал на себя Обливиэйт?.. Хотя нет, зачем ему все это, он прекрасный окклюмент - значит, просто слишком искусно прятал опасную информацию от Волдеморта в тайниках памяти, и именно это блок был необратимо поврежден, когда аврорские заклятия отправили его в многомесячную кому.

Необратимо? Нет, чтобы он ни делал, он предвидел последствия - поэтому и сварил зелье, рассчитанное на любое повреждение памяти. Он назвал это зелье экспериментальным - еще бы, вряд ли кто-нибудь еще приказывал себе столько всего забыть. Только вот одного он не предусмотрел - что забудет даже то, как восстановить память. Хотя… что-то же вело его в тот вечер.

Я медленно выхожу из спальни, делаю несколько шагов к камину. Вот тут он стоял, когда я оставил его в гостиной… шаг, другой - и он у двери, неловко толкает ее плечом… шаркая, переступает порог… и тут появляюсь я. Героический Поттер, решивший, что школе грозит опасность. Вот здесь он упал, когда я толкнул его… и окончательно забыл то единственное, что могло помочь.

Если бы я дал ему проделать этот путь до конца и вошел, когда он обернулся, он успел бы сказать мне, что ищет - и тогда ничего не было бы.

Не было бы допросов, Веритасерума, ночных кошмаров. Другого, правда, тоже не было бы - наших вечеров в лаборатории, пледа, горячего молока. Не было бы его исповеди, малфоевского вина, его безмолвного ответа и сегодняшнего безумия. Ничего не было бы. Он лежал бы сейчас в Сент-Мунго, выздоравливая, окруженный почтительным вниманием, смешанным со страхом, и если бы я вдруг решил его навестить, наверное, едва удостоился бы кивка.

А я и кивка не заслужил. Я ничего от него не заслужил. Я тупо гляжу на раскрытую кровоточащую ладонь, в тусклом свете единственного факела кровь кажется неестественно темной - и я вспоминаю четверг, струйку темной крови, стекающую в котел из глубокого пореза на бледном предплечье.

Он делал это… просто потому, что делал. Потому что жертвовать собой для него было так же естественно, как для Волдеморта - убивать. Неосознанно или сознательно, но, однажды оступившись, он решил, что не станет больше причиной ничьей смерти - только пошел гораздо дальше. Так что, спасая школьников от Воспламеняющего зелья и варя Феникс Лакрима, он ни в чем себе не противоречил - только вот сам он этого не понимал. И считал себя все это время мразью, недостойной жалости, и искренне удивлялся моему сочувствию.

Он устроил себе ад, которого не заслужил. Черт возьми, он заслужил… но слова не подбираются. Орден Мерлина, директорский пост, признание и почитание… весь этот пафос - не то, не то… ему это все не нужно.

А то, что ему нужно… Чтобы кто-нибудь встречал его здесь после утомительного дня - если позволит, поцелуем, а нет, так взглядом или касанием руки. Чтобы кто-то варил ему кофе… хотя нет, кофе он не любит… ладно, просто… черт, да просто был бы рядом - столько, сколько он захочет. Чтобы для кого-то он стал единственным… а он один такой и есть - для меня.

Этим кем-то мог бы быть я. Нет, не так - если бы этим кем-то стал я, больше я у судьбы ничего не просил бы. Вот только я смогу на это надеяться, если… если он простит меня завтра. Забавно… вчера я размышлял над тем, смогу ли простить его, думаю я, глядя на огонь невидящими глазами. Если он простит меня завтра… хотя нет, не будем так далеко загадывать. Простит, не простит… Для начала пусть он хотя бы выживет.

Пять утра, если дурслевский будильник не врет. Значит, уже через семь часов - в двенадцать - я увижу Дамблдора, факты и предположения наконец сложатся воедино, и тогда я узнаю, выполнил ли профессор свое сегодняшнее обещание.

Глава 12. Воскресенье, 30 ноября. Часть 1

… И сейчас, когда портрет профессора Дамблдора, так много сделавшего для победы, снова в Хогвартсе, я хотела бы, чтобы мы почтили память всех, кто учил и учился здесь и, так же, как он, не дожил до этого дня. Тех, кто пожертвовал собой в год владычества Волдеморта, и тех, кто погиб в последней битве. Давайте… давайте вспомним их имена.

Молчание, затем шорох сотен ног, скрип отодвигаемых скамей - и Большой зал встает как один человек. Встают даже слизеринцы, хотя об их погибших никто сегодня не вспомнит.

Я сижу, - вернее, стою, - с гриффиндорцами. Рядом со старостой факультета. С той минуты, как я вошел в зал и занял место на скамье, Макнот все порывался мне что-то сказать, но так и не решился, а теперь мне уже не до него. Над директорским креслом, освещенный сотнями свечей, парит портрет Дамблдора - и весь зал, так же, как я, не сводит глаз с директора, самого почитаемого и любимого за всю историю Хогвартса.

- Гарри, ты ведь понимаешь, я не могу отменить церемонию… школа так этого ждала, - сказала мне Макгонагалл утром, и я, вздохнув, согласился - ведь я ждал этого не меньше. Только вот сейчас, глядя на величественное спокойное лицо, я понимаю, что чувствую совсем не то, что ощущал бы, увидев портрет неделю назад. Сам не знаю, чего во мне сейчас больше - радости от того, что снова вижу Дамблдора, или страха и беспокойства за человека, судьба которого сейчас полностью зависит от директора.

- Филиус Флитвик… Римус Люпин… Джастин Финч-Флетчли…