Дар Кроуги - Анна Пушкина
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но пристать к драгону с расспросами не успела, потому что мы уже вошли в картинную галерею и обнаружили дремавшего в кресле Велада. Белая борода спокойно поднималась и опускалась под размеренное дыхание дворфа.
Сетсей негромко шикнул, привлекая внимание спящего директора. Услышав нас, Велад бодро поднялся и приветливо улыбнулся. Посмотрел на меня изучающим, обволакивающим взглядом. Так же он смотрел, когда мы впервые встретились. Теперь я понимала: он ищет очаги боли. Не расспрашивая, дворф попросил присесть и приложил теплые руки к моему лбу, отчего головная боль улетучилась почти мгновенно.
– Вам надо позавтракать, – заботливо сказал он.
– Составите мне компанию?
Велад добродушно кивнул. Сетсей удалился, оставив меня под присмотром Велада, справедливо решив, что в компании директора Фебраны я в полной безопасности. Завтракали мы на балконе с выходом в сад, где цвели десятки кустов ромуруток всех мыслимых цветов и оттенков: от белого и голубого до ярко-розового и аспидно-синего.
После завтрака мы неспешно прогуливались по длинной галерее и разглядывали картины. Велад с радостью рассказывал об истории некоторых полотен. Я остановилась у огромной темной картины, с которой на нас смотрели трое суровых мужчин. Они были обриты налысо, а их глаза обведены черным углем, что делало и без того неприветливые взгляды еще более устрашающими. В портрете было нечто отталкивающее, как зияющая чернота сырой могилы. Их одежда также казалась странной: верхняя часть походила на воинские доспехи, а нижняя имела юбку до пола, чем напоминала монашеское одеяние. Но самой большой странностью был жесткий воротник, который доходил до самого носа, скрывая шею и всю нижнюю часть лица. Я ошибочно предположила, что это воины, но директор поспешил развеять мою догадку.
– Это первые служители ордена отступников, точнее, бывшие служители. Всех, кто изображен на этом полотне, давно нет в живых.
Я вспомнила, где слышала о них прежде.
– Рина Перва упоминала орден на уроке. Отступники ищут символ чистой руны.
– Да, по крайней мере так было ранее. После смерти старого магистра и избрания нового орден закрылся от внешнего мира. Чем они занимаются сейчас, никому не известно, – задумчиво ответил Велад.
– Зачем искать чистую руну?
Дворф почесал бороду.
– Кажется, они верят, что символ чистой руны откроет миру магию небывалой силы.
Я нахмурилась. Сильная магия, сосредоточенная в руках этих угрюмых людей с картины, не обещала ничего хорошего.
– Но нам не стоит волноваться, ордену не одна сотня лет, и они даже не приблизились к разгадке этой тайны. Скорее, орден – оплот жизни тех, кто тешит свое самолюбие мыслями о причастности к чему-то великому и таинственному.
Мы уже почти покинули галерею, и тут я замерла перед последней картиной. На ней была изображена в полный рост молодая женщина и маленький мальчик, державший ее за руку. В лице малыша угадывались знакомые черты. Я ошибочно предполагала, что Рагонг похож на отца, но сейчас стало ясно, что он – копия матери. Высокая темноволосая женщина с полуулыбкой, выраженными скулами и лучистыми зелеными глазами. Но одного взгляда хватало, чтобы понять, что за красивым лицом скрывался упрямый и стойкий характер.
– Это Элли, – на лице дворфа появилась счастливая улыбка, а глаза наполнила грусть, – урожденная Элеонора Данкера, мать Рагонга и княгиня Кроуги. Я был главным советником ее отца, а потом и мужа. Помню, как она родилась, видел, как она взрослела.
– Как она умерла? – спросила я шепотом, понимая, что этот вопрос принесет ему еще больше печали. Велад все смотрел на картину.
– Элли все любили, она была особенной. И я сейчас не о ее магии, а о внутренней красоте.
Внезапно за спиной раздался голос:
– Мой отец был дворянином из знатного, но разорившегося рода, и это всегда заставляло его чувствовать себя человеком второго сорта. Даже когда он женился на моей матери и стал князем Кроуги.
Рагонг стоял позади нас и тоже разглядывал портрет матери.
– В попытке доказать свое величие он поссорился с одним из старших мужей Монаханы, убил его и посчитал, что теперь никто не посмеет бросить ему вызов. Нет никаких доказательств, но, скорее всего, ее убили спустя пару кругов в отместку отцу. Напали на ее кортеж. В живых не остался никто.
Я не знала, что ответить. Рагонг рассказывал об этом так отстраненно, будто речь шла не о семье, а о каких-то посторонних людях. Стало очевидным, что столь прохладные отношения у них с отцом из-за того, что Рагонг винит его в смерти матери.
– Найдя жену умирающей, отец попытался оживить ее. Он отдал всю свою силу, пытаясь исцелить маму, но это ее не спасло.
Княгиня умерла, князь лишился всей силы – вот так, видимо, престол перешел к их сыну, догадалась я.
– Элли, Элли, – тихо прошептал дворф, качая головой.
Внезапно я кое-что вспомнила: отец сидит в кресле, держа в руках письмо, и точно так же приговаривает: «Элли, Элли». Единственный раз, когда я видела его плачущим.
– Мой отец был знаком с Элеонорой?
Рагонг оторвался от картины и посмотрел на дворфа, давая понять, что из них двоих только Велад знает ответ.
Директор задумался.
– Да. Элли прочили Вильмену Потаве в жены. Она наследница Кроуги, твой отец – наследник Потавы. Но он не был наполненным магией, а правящая династия Кроуги всегда стремится к бракам, в которых больше шансов родиться одаренному наследнику.
Вспомнив наш разговор с Эруаном, я кинула недовольный взгляд на Рагонга. Тот, кажется, его заметил.
– Поговаривают, что Вильмен расстроился, когда Элли была отдана замуж за другого, к тому же сильного мага, – закончил дворф.
– Не знал об этом, – сказал Рагонг. – Вот, пожалуй, еще одна причина для твоего отца невзлюбить магов.
Попрощавшись с директором, мы молча шли по залитому солнцем коридору в неизвестном мне направлении. Рагонг напряженно молчал, будто выжидал, когда я начну беседу. С момента нашей последней встречи тем для обсуждения прибавилось. Например, был ли он до конца откровенен со мной, говоря, что не ждет от нашего брака детей, если я того не пожелаю. Или дальновидно решил, что я как раз та самая, которая сможет родить ему одаренных наследников. Молчание начинало угнетать, и я задала вопрос, который беспокоил меня не меньше.
– Что станет с тем минолцем, его ожидает суд?
– Нет, не ожидает. Он погиб вчера, точнее, был
