Глория - Вадим Михальчук

Оказалось, что мы отклонились от заданной траектории. Вводим поправки, рассчитываем новый курс, уточняем расход топлива. Четыре дня работы в аврале и инструкторы дают нам разрешение на праздничный обед. По такому торжественному случаю включается гравиторная установка и мы готовим пир. Я целый день стою возле плиты и к началу обеда уже смотреть не могу на еду — настолько я всего напробовался, что и есть уже не могу. Время подходит к десерту, вносим огромный торт со взбитыми сливками. В этот момент отключается гравиторная установка и мы повисаем в невесомости. Бешеными глазами мы смотрим на инструкторов, а они, как овечки невинные, чистосердечно не знают, в чем дело. Снова алярм: «Неполадки в реакторе». Дело — дрянь. Мы несемся к своим скафандрам и я успеваю заметить, как все инструкторы бережно несут наш торт на камбуз. Слышу краем уха обрывок разговора:

— Чаек заварили?

— Конечно.

— Липтоновский?

— Ага.

— Ох, отпад, — сыто вздыхают инструкторы.

Матерясь про себя, я занимаю свое место по аварийному расписанию.

После восьми часов проверок мы переводим реактор в щадящий режим. Усталые, перепсиховавшие, мы возвращаемся на камбуз, мечтая о торте с чаем. Возле плиты — пустое блюдо из-под торта, с крошками, на нем записка: «Помыть!»

Кто-то вздыхает:

— Ни фига себе, целый торт умяли.

— Сколько в нем было то?

— Килограмма три, — пожимаю я плечами.

— Ничего себе.

— Ага, ничего себе — все другим, — говорю я и принимаюсь мыть посуду.

Мы возвращаемся в свои кубрики и, проходя мимо капитанской кают-компании, видим всех наших инструкторов. Они мирно спят, пристегнувшись ремнями к своим мягким диванам. Прямо как дети после обильного десерта...

Полет к поясу астероидов прошел без помех. Мы дозаправились на автоматической станции и проложили курс до Урана. Скучать нам не давали — весь перелет мы отрабатывали учебные тревоги. «Разгерметизация корпуса, пробоина в корпусе, радиационная опасность, маневрирование в астероидном поле», в общем, обычная рутина.

На орбиту Урана мы вышли без проблем. Последняя задача — провести экстренную эвакуацию персонала орбитального комплекса связи «Гермес-8». Суматошное это дело — эвакуация: спешка, суматоха, карусель — одним словом. Мы уж думали, что авария какая-то случилась.

Первая группа спускается вниз в десантных катерах, мы все в скафандрах с откинутыми гермошлемами, проверяем спасательные индивидуальные пакеты и системы общей защиты. Посадка быстрая и чисто визуальная: посадочные дорожки по непонятным причинам не освещены, радиомаяк станции выключен, внешние сигнальные огни, которые должны гореть даже тогда, когда работает только аварийная вспомогательная установка, не горят — в общем, ситуация непонятная и нервная.

Снимаем с «Гермеса» пятнадцать человек, все тоже в скафандрах, только непонятно почему у всех в руках ранцы герметичные, в таких можно вещи любые переносить даже в вакууме. Мы каждого хватаем и по одному в шлюз заталкиваем — быстрей, быстрей! Во время эвакуации мы никак понять не могли, с чего бы это наши «эвакуируемые» хохочут, как ненормальные. Только когда все было закончено, мы узнали, что снимали мы бригаду техников и ремонтников, которые переводили комплекс на полностью автоматический режим работы. Так что население «Галилея» увеличилось и пришлось нам спать чуть ли не штабелями. Утром просыпаешься — чья-то нога резвая тебе в нос упирается. Если не считать, что нога немытая (воды всем не хватало), так, в принципе, все нормально. У русских поговорка есть такая: «В тесноте — да не в обиде».

Оказалось, что «эвакуация» была последней проверкой. Больше нас ничем не доставали и довели мы корабль наш до лунной базы без происшествий. В честь успешного прохождения экзаменов мы снова устроили пир и снова включили гравиторную установку. Когда мы снова вносили в кают-компанию торт, размерами гораздо больше предыдущего, старший инструктор вполголоса сказал:

— Ну, что, опять гравитацию отключить? — но осекся, увидев наши бешеные глаза.

Он поднял вверх обе руки, «сдаюсь, мол», и примирительно сказал:

— Ладно, ладно.

После объявления итогов оказалось, что отчислили еще пять человек. Мы повозмущались в своем тесном курсантском кругу, но на этом все и закончилось. Академия редко объясняла причины отчисления, обычно в приказе на отчисление просто говорилось — «отчислен в связи с неуспеваемостью».

Нам присвоили квалификацию пилотов второго класса и дали две недели отпуска. Этот отпуск я снова провел в академии и никуда не выезжал, спал, по большей части, спал и ел. Странные это были дни — кроме меня и вахтера в здании академии не было никого. Я много читал, в основном, официальные издания института Эйнштейна — научные публикации, статьи на популярные темы. В последнее время я регулярно просматривал институтский альманах, много интересного находил и, кстати, узнал, что Говоров продолжает работу над моей капсулой, но больше — ничего нового ...

Третий курс — гиперпространственные перелеты. Как я узнал, чтобы совершить гиперпереход, корабль должен достичь околосветовой скорости, а затем, включив силовое поле вокруг корабля, привести в действие силовую гиперпространственную установку. Силовое поле — это кокон, в котором укрывается корабль, соответствующим образом модулируя это поле, мы как бы протыкаем обычное пространство. Еще силовое поле используется для защиты кораблей в нормальном космосе от космической пыли и микрометеоритов, а также от радиации и других смертоносных излучений.

Компьютер рассчитывает наш курс в гиперкосмосе, наша задача — следовать этим курсом. Существует два вида гиперкосмоса — пассивный и активный. Пассивный гиперкосмос — это просто чернота и мрак, в нем нет звезд. Такое впечатление, что плывешь в густом тумане. Но это — медленный космос. До ближайшей звезды лететь надо не меньше, чем три месяца. Все экспедиции Экспансии совершали перелеты в пассивном гиперкосмосе. Поэтому они летели в пустоте годы и годы. Пятьдесят лет назад ученые открыли активный гиперкосмос. Он — полная противоположность обычному космосу. Там, где вакуум обычного пространства, в активном — плотность и давление, как внутри Юпитера. Там, где плотные тела, планеты и звезды, в активном — пустота. В обычном космосе все стабильно и вечно (относительно, конечно), в активном — все меняется за ничтожные доли секунды. Словами описать активный гиперкосмос невозможно. Можно составить язык очень бледных сравнений, можно попытаться описать окружающий корабль ад метафорами, но все это будет далеко от того, что же видит человек в активном гиперкосмосе. Специалисты называют его А-космос, для краткости. Мы называем его по-другому.

Для полетов в А-космосе используются сложные технологии. Их я и попытаюсь описать.

Силовое поле можно модулировать по-разному. Его плотность, напряженность и мощность регулируются мощными суперкомпьютерами. На поддержание силового поля уходит большое количество энергии. В настоящее время для генерации силовых полей используются термоядерные реакторы. Силовые трубки — главный элемент установок гиперперехода — испытывают нагрузки, сравнимые лишь с цепной ядерной реакцией, их часто приходится заменять. На каждом корабле есть две установки — основная и вспомогательная, на некоторых кораблях есть еще и третья — запасная. Две установки работают в синхронном режиме, если одна выйдет из строя — вторая подхватит процесс генерации поля.

Для того, чтобы иметь возможность модулировать метрику пространства-времени, корабль разгоняется до околосветовой скорости. С современными двигателями на это уходит от одного дня до недели. Все время разгона бортовой компьютер рассчитывает точку входа в А-космос из обычного пространства, время пребывания в А-космосе, параметры генерации силового поля и точку выхода. При малейшей ошибке в расчетах корабль может погибнуть. Когда скорость корабля приближается к скорости света, включается силовое поле и корабль входит в гиперкосмос.

Для передвижения в пространстве А-космоса, силовое поле модулируется пилотом с помощью бортового компьютера.

Чтобы видеть в А-космосе, обычных органов чувств человека недостаточно. Всем пилотам А-космоса вживляются биоплазматические разъемы непосредственно в спинной мозг. Выход — порт разъема находится на шее, со стороны позвоночника. Пилот соединяет кабелем свой разъем с аппаратурой генерации силового поля. Электрические импульсы силовых трубок подаются на рецепторы спинного мозга. Таким образом, мы видим посредством силового поля. Мы ощущаем внешние воздействия среды своими собственными нервами и можем менять параметры силового поля. Не спрашивайте меня, как это делается. Спросите у сороконожки, какую ногу она поднимает первой — и она никогда не сможет больше ходить. Спросите у зевающего человека, какие нервы у него работают — и получите в ответ недоуменный взгляд. Уколите человека булавкой — и он отдернет руку. Так же и мы. Мы подключаемся через разъем и растворяемся в машине. Нас нет. Мы видим, но не глазами. Мы чувствуем то, что не в состоянии описать и рассказать. Мы — машина, машина — это мы. Как мы реагируем на внешнее воздействие на поле — мы не знаем. Программа интерфейса биочипа переводит электромагнитные импульсы силовых трубок непосредственно в нашу нервную систему. Мы не думаем, мы реагируем.