Искупление - Анна Мистунина

– Я должна рассказать тебе еще кое-что. В последние два года мы принимали к себе полукровок. Моя идея, конечно же. Ты знаешь, нас осталось очень мало, поэтому Совет согласился. Это было просто – мы нашли нескольких и отправили их распространять приглашение. Сначала откликнулись немногие, потом понеслось… Они находили нас где бы мы ни были, иногда их было сразу несколько десятков. В одной из последних групп был мальчик. Тринадцать лет. Твой сын.

– Моурет.

– Да.

– Я только недавно узнал о его исчезновении. Нужно было догадаться… Мне жаль.

– Он тебя ненавидит.

– Есть за что. Предполагалось, что мальчик не будет знать, кто его отец, но… Зря мы оставили Арния воспитателем.

– Амон признал его. Приблизил к себе, назначил учителя. Хорошего мага из мальчишки не выйдет, в этом он больше дикарь, чем твой сын, но Сильнейшему это и не нужно.

– Я знаю, что ему нужно, Кати, – Кар поморщился. – Можешь не говорить. Сделать мне как можно больнее, унизить, уничтожить. Руками моего же сына? Отцу это должно понравиться. О да, он должен быть в восторге!

– Ты хорошо его понимаешь.

– Еще бы, – сказал Кар со смешком. – Он мой отец. Мы похожи, даже в том, как поступаем со своими сыновьями. Мать мальчика была злобной гадиной, но я признал бы его, несмотря ни на что – не будь я наследником престола. Эриан решил не вступать в брак и не иметь детей, пока не закончится война. Бастарды сразу после рождения отдавались на воспитание куда-нибудь подальше, чтобы в случае его смерти Империя перешла ко мне, а не к ребенку, которому не по силам такая ноша и который неизбежно окажется подчинен влиянию жрецов. А значит, и я не могу позволить себе иметь сейчас детей. Мой сын, даже незаконнорожденный, оказался бы слишком близко к трону. Он не смог бы на него сесть – но смог бы стать причиной волнений, а этого мы допустить не могли. Видишь, как легко я отрекся от природы ради политики?

– Ради Империи.

– Да, разумеется. Как и мой отец, я совершаю подлости исключительно во имя Империи.

Оставшиеся до сражения дни проходили скачками, как будто само время, не выдержав ожидания, приохотилась к злополучному кувшину. Утро тянулось бесконечно, вытягивая силы, сводя с ума праздностью; потом вдруг налетали срочные дела, требуя куда-то идти, спешить, с кем-то говорить, и сразу, как голодный грифон на добычу, обрушивался вечер. Нудный и тоскливый, он кое-как перетекал в ночь, которая длилась и длилась, чтобы затем обернуться серединой следующего дня. Напряжение росло. Рыцари от безделья сходились в поединках, и не всегда эти поединки бывали дружескими. Начались стычки между истинными людьми и аггарами. Жрецы бормотали молитвы, солдаты – ругательства. Император все свободное время проводил с Кати; Кар, если нечем было заняться, уходил к аггарам. Или звал Ветра и отдавался на волю грифоньих крыльев, холодных потоков поднебесья и собственных мрачных помыслов.

Он так и не поговорил с Тагрией. Ему нечего было сказать.

Она в конце концов поняла. Перестала жалобной тенью попадаться ему на глаза. Спряталась. Кар хотел умереть от стыда и жалости. Не умер.

Утром третьего дня на дальнем берегу начали по одному появляться звероподобные. Основная их масса была еще далеко, и Ветер не чувствовал грифонов. Самые резвые из тварей опередили других – на свое несчастье. Первая утонула на середине реки, пронзенная сразу несколькими десятками аггарских стрел; арбалеты в руках истинных людей уложили вторую еще на том берегу. Торжествующие вопли эхом прокатывались над холмами. Воины потрясали оружием и требовали еще врагов. Жрецы изъявили желание непременно исследовать тушу, прямо сейчас, ибо полученные таким образом сведения могут быть полезны в бою; Кати поддержала их, и Эриан, конечно же, согласился. Пришлось звать грифона, чтобы перенести через реку отвратительный полузмеиный-получеловеческий труп. То, что убитая тварь оказалась самкой, только ухудшило настроение. Новоприобретенное согласие между Сильной и жрецами могло радовать императора, но у Кара вызывало только неотвязную, как зубная боль, тревогу. И разумеется, ни Кати, ни даже Атуан не торопились ничего объяснять.

Оставив тушу в руках вооруженных скальпелями и любопытством жрецов, Кар вернулся к императору. Но выдержал недолго: в высшей степени содержательное молчание влюбленных даже самого Верховного жреца заставляло спасаться бегством.

Кар откланялся и уже шагал в направлении аггарских шатров, когда попавшийся навстречу Атуан предложил вместе проверить посты вдоль речного берега.

– Ищешь, как бы оказаться занятым подальше оттуда? – кивнул Кар в сторону палаток командования.

Жрец ухмыльнулся:

– По-моему, ваше высочество делает то же самое.

– Верно.

– Тогда побездельничаем вместе, принц. «Я был занят с его высочеством» звучит лучше, чем «Я просто слонялся туда-сюда».

– Я думал, ты тоже копаешься во внутренностях звероподобного.

– Нет, спасибо, – ухоженные, с аккуратными ногтями руки жреца принялись отряхивать и без того чистую сутану. – Это не мое. Я проповедник, а не ученый. Точнее, был проповедником и надеюсь когда-нибудь снова стать им… Если доживу.

– Постараемся дожить, Атуан. Обидно было бы потратить столько сил зря, не правда ли?

«Проверка постов», затеянная Атуаном, свелась к бесцельному хождению вдоль растянутых по берегу шеренг арбалетчиков. Все было, разумеется, в порядке – арбалеты взведены, островерхие шлемы начищены, длинные кожаные колеты блестели железными пластинками, взгляды пытливо шарили по дальним холмам, ища движение. Приветствия, которыми встречали брата-принца и советника императора, прозвучали бы неизящно для тонкого придворного уха, но были искренни. Атуан улыбался, отвечая на вопросы и выслушивая грубоватые шутки, и даже у Кара отлегло от сердца. Глаза у воинов блестели сегодня по-особому ярко – Кар хорошо знал этот блеск, знал, что близость сражения пьянит их крепче любого вина.

– Когда ждать-то, принц? – звучало то и дело.

– Завтра, – отвечал Кар.

«Завтра». Это слово перекатывалось от одного к другому, будя целый букет различных чувств: нетерпение, разочарование, облегчение – еще не сейчас, еще есть время пожить, и жадную поспешность – скорей, давайте их сюда!

– Почему ты уверен? – тихо спросил Атуан.

– Кати сказала.

– Заждались уж! – выкрикнул румяный, как поджаристый калач, молодой стрелок из первого ряда. – Э-эх! Наколдуйте нам тень, ваше высочество!

Кар засмеялся вместе со всеми. Еще одно отличие: при дворе никто не рискнул бы в лицо назвать брата-принца колдуном. В армии же со временем научились гордиться его способностями, как всегда гордятся полководцами, под чьим началом одерживают победы. Атуан тонко улыбнулся:

– Я заметил, что никто не просит меня помолиться о наступлении дождя.

– Может быть, не считают тебя таким уж хорошим жрецом? – предположил Кар.

– Это несправедливо, принц.

– Разумеется. Ты образец святости, друг мой.

Солнце и впрямь припекало изрядно. На чистом, словно выметенном небе не было видно ни облачка. Солдаты жарились в доспехах, тяжелый запах пота сделался уже привычной частью жизни. Атуан тоже выглядел покрасневшим, что, впрочем, неплохо гармонировало с цветом его сутаны. И только Кар в блестящем костюме мага, который носил теперь под плащом постоянно, не страдал от жары – драконья кожа приспособлена к любой погоде.

От места, где левый фланг имперских арбалетчиков смыкался с такими же шеренгами вооруженных луками аггаров, Кар и Атуан повернули обратно. На холм поднялись запыхавшиеся, но повеселевшие, перебрасываясь немудреными шутками, что, повторяясь из года в год, по-прежнему доставляли удовольствие обоим.

Они резко замолчали, столкнувшись с Тагрией, направлявшейся туда же – к палаткам. Остановились. Атуан склонился в учтивом поклоне. Тагрия присела, чуть не расплескав густо парящий котелок с водой, который несла в руках. Кар почувствовал, как бешено заколотилось ее сердце, как задрожали колени, и от души проклял самого себя. Пока он мучился, соображая, что сказать кроме простого «Здравствуй», Тагрия кинула ему всего один трепетный взгляд и быстро пошла дальше. Через несколько минут она уже скрылась из виду. Кар вздохнул.

– Баронесса все надеется, – негромко произнес Атуан.

– Знаю. Что я могу поделать?

– Мне кажется… Впрочем, прости, что вмешиваюсь.

– Нет, говори.

– Она не надеялась бы так, если бы не знала, что ты… что тебе не все равно.

– Разумеется, мне не все равно, – Кар медленно двинулся вперед. Жрец подстроился к его шагам. – Конечно, нет, Атуан. Это Тагрия. Но ты же понимаешь – я не в силах дать ей, чего она хочет.

– А сказать ей об этом?

– Тоже не могу. Не могу ее ранить. Это… трудно объяснить.