Антикварий - Вальтер Скотт

Здесь возобновился обмен приветствиями. Молодые леди пожали друг другу руки, и Олдбок, очутившийся в своей стихии, занял место проводника и чичероне во главе компании, которой предстояло пешком направиться к месту, которое ее интересовало. Антикварий постарался удержать подле себя Ловела, как лучшего слушателя среди присутствующих, но иногда обращался с немногословными разъяснениями к мисс Уордор и Мэри Мак-Интайр, следовавшим непосредственно за ними. Баронета и пастора он, в общем, избегал, зная, что они оба считают себя осведомленными не хуже, а может быть, и лучше его. Что же касается Дюстерзивеля, которого Олдбок считал шарлатаном, то он был так тесно связан с ожидаемыми убытками на акциях горнопромышленной компании, что антикварию противно было даже видеть его. Таким образом, пастор и эксперт, как два спутника планеты, вынуждены были вращаться в орбите сэра Артура, который к тому же естественно притягивал их, как наиболее важная персона в маленьком обществе.

Нередко самые живописные уголки Шотландии бывают скрыты в какой-нибудь уединенной лесистой долине, и вы можете разъезжать по стране в любом направлении, не подозревая, что совсем неподалеку от вас есть чем полюбоваться, если только заранее принятое решение или случай не приведут вас прямо туда. В особенности это можно сказать об окрестностях Фейрпорта, вообще говоря — открытых, незащищенных и голых. Но там и сям ручейки и небольшие речонки образуют ложбины и лощины, или, как их здесь называют, логи, где на высоких скалистых берегах нашли приют всевозможные деревья и кусты, буйно разросшиеся и тем более радующие глаз, что составляют неожиданный контраст с общим видом местности. Именно такой характер носила она близ развалин обители святой Руфи. Сперва путь представлял собой просто овечью тропу, которая лепилась по склону крутого и обнаженного холма. Однако постепенно, по мере того как эта тропа спускалась и огибала холм, стали появляться деревья, сперва — одиночные, чахлые и уродливые, как бы с клоками шерсти на стволах и корнями, выступающими из земли и образующими углубления, где любят отдыхать овцы, — зрелище, более приятное для любителя красивых мест, чем для садовода или лесничего. Дальше деревья начали образовывать группы, по краям и в середине которых росли терновник и орешник. Наконец эти группы настолько слились, что, хотя под их ветвями кое-где открывалась широкая прогалина или встречались болотца и небольшие пустоши, на которых не находили питания разлетающиеся повсюду семена деревьев, — ландшафт в целом, безусловно, можно было назвать лесистым. Склоны долины все более сближались. Внизу послышался плеск ручья, а в лесных просветах уже можно было видеть и его светлые, быстрые воды, мчавшиеся под сенью древесных крон.

Теперь Олдбок полностью присвоил себе права чичероне и настойчиво требовал, чтобы никто ни на шаг не отклонялся от пути, который он указывал, если они желают увидеть наилучшим образом то, ради чего сюда явились.

— Вам повезло, что я буду вашим гидом, мисс Уордор! — воскликнул старожил, размахивая рукой и качая головой в такт стихам, которые с увлечением декламировал:

Я знаю вдоль и поперек весь лес —Любой овраг, тропу, замшелый пень,Тенистые зеленые беседки.

— Ах, черт возьми! Эта ветка терновника разрушила всю работу Кексона и чуть не сбросила мой парик в ручей. Вот что значит читать стихи hors de propos![285]

— Не огорчайтесь, дорогой сэр, — сказала мисс Уордор, — здесь ваш верный слуга, готовый исправить беду, и когда вы вновь появитесь в вашем головном уборе, восстановленном в его прежнем великолепии, я продолжу цитату:

Так солнце, пав за гранью океана,Главу опять подъемлет из туманаИ сыплет блеск лучистый, тьму гоня,И снова на челе пылает…

— Ох, довольно, довольно! — остановил ее Олдбок. — Мне не следовало давать вам такой повод изощрять на мне свое остроумие. Но я сейчас покажу вам нечто, способное остановить ваш сатирический полет, ибо я знаю вас как любительницу природы.

Действительно, когда все вслед за ним пролезли сквозь брешь в низкой полуразвалившейся, старой стене, перед ними открылся вид, столь же любопытный, сколь и неожиданный.

Они стояли высоко на склоне узкой долины, которая внезапно расширялась наподобие амфитеатра, давая место чистому и глубокому озеру в несколько акров и полосе ровной земли вокруг него. Дальше берега везде круто поднимались; в некоторых местах их разнообразили скалы, в других же — украшала молодая поросль, кое-где взбегавшая по склонам и прерывавшая однообразие зеленых пастбищ. Внизу озеро изливалось в торопливый и шумный ручей, сопровождавший гостей с той минуты, как они вступили в долину. В том месте, где он вытекал из озера, высились те самые руины, которые предстояло осмотреть.

Они не занимали обширного пространства, но своеобразная красота, а также дикий и уединенный характер местности сообщали им такую внушительность, какой не обладают и более значительные архитектурные останки, расположенные близ обыкновенных домов и среди менее романтической обстановки. Восточное окно церкви сохранилось невредимым со всеми своими орнаментами и ажурным переплетом, а боковые стены с уже отделившимися от них воздушными арками контрфорсов, увенчанные башенками и отделанные резьбой, придавали зданию изящество и легкость. Крыша и западное крыло церкви были полностью разрушены, но и сейчас было видно, что последняя когда-то составляла одну из сторон квадрата, по боковым сторонам которого располагались монастырские строения, а на противоположной — сад. То крыло этих строений, которое возвышалось над ручьем, частично опиралось на крутую и обрывистую скалу, так как обитель иногда служила военным целям и однажды во время войны Монтроза[286] была взята неприятелем после жестокого побоища. Там, где раньше зеленел сад, еще росло несколько фруктовых деревьев. Подальше от построек стояли одинокие дубы, вязы и каштаны, достигавшие больших размеров. Остальное пространство между развалинами и холмом было покрыто короткой травой, которую пасшиеся здесь овцы содержали в гораздо большем порядке, чем если бы по ней проходили серпом и метлой. Вся эта картина дышала тишиной, вносила в душу умиротворение, но не была монотонна. Темная глубь бассейна, в котором покоилось ясное голубое озеро, отражая водяные лилии и деревья на берегу, там и сям протягивавшие к воде мощные ветви, создавала замечательный контраст с быстрым бегом и бурной шумливостью ручья, который, словно вырвавшись из заточения, мчался вниз по долине, огибая основание скалы, увенчанной руинами, и в своем неистовстве разбивался пеной на каждом уступе или камне, задерживавшем его движение. Столь же велик был контраст между ровным зеленым лугом, на котором высились руины и огромные стволы деревьев, и узкими, почти отвесными берегами, частью окаймленными молодым и густым подлеском, частью поросшими лиловым вереском, а частью — на каменной крутизне — покрытыми пятнами лишайника и тех выносливых растений, что пускают корни в самых бесплодных расселинах утесов.