Тризна по князю Рюрику. Кровь за кровь! (сборник) - Анна Гаврилова

— Били ещё Рюрику челом на тебя, Осколод, полочане-кривичи, — продолжил Олег невозмутимо. — Нам ведомо, как ты к столице их подступал да разор чинил и много добрых воинов пало тогда.

— Ах вот ты об чем? Да то уж дело старое. А кто старое помянет, тому глаз вон, — рассмеялся Осколод.

— Но тому, кто забудет, — оба, — возразил Олег.

— Что-то не пойму, воевода. К чему клонишь? Если поручение у тебя ко мне от новгородцев — то одно. Если от Полата — другое. А коли сядем припоминать старые обиды — и дня не хватит… Не знал ли Рюрик сам вины? Пусть Господь прощает и милостив будет к душе покойного вашего князя, а я грешен… Не он ли виновен в смерти матери моей? Не приманивал ли женою беззащитной того храброго Вадима? И не ты ли, правая рука и советчик Рюриков, надоумил его?! Я и про то готов забыть. И давно простил и мать, и отчима. И тебя, Олег, прощаю. Прости и мне.

— А ведь ты, Осколод, знал, что замыслил Вадим. Знал, что грозит твоей матери и детям ее. По лицу вижу.

— Нет тому свидетельств, — проговорил побледневший враз Осколод.

— Так почему же, когда Вадим, ешь его тролли, восстал, ты с ратью оказался у Полоцка? Ведал, поди, что от нас полочанам помощи не дождаться?

— А хоть бы и так. Я и вообразить себе не мог, что Рюрик подставит всю семью на заклание этому бешеному Вадиму, а сам затаится в засаде, — пояснил Осколод.

— Было иначе. Но ты сам только что признал, хотя и клялся Рюрику на железе… Да-да, ещё в Венедии. Помнишь? Обещал не вредить и препятствий роду Рюрикова не чинить. А за то он тебя судами да товарами наградил, воев тебе придал, в путь снарядил.

— Это давние дела. За них я пред Господом одним в ответе. И за то, что у Царьграда сотворил… но по моему велению и Киев отстроен пуще прежнего, церквами да палатами богат. А кто по младости не грешил, не заблуждался? Чего добиваешься, Олег? На себя оглянись, ведь на ладан дышишь! — разъярился Осколод.

— Хотел напоследок в очи тебе заглянуть. Но ты и не только Рюрика предал и слово данное нарушил, — продолжил Олег мрачно.

Осколод положил ладонь на рукоять меча. Заметив этот жест, Гудмунд шагнул вперед. Почуяв движение, Олег бросил мимолетный взгляд через плечо. Но, любовно огладив навершие, киевский князь все же убрал руку, и Гудмунд тут же отступил.

— Ты богам изменил, — точно ворон проскрипел Олег, высматривая Оскольдовы глаза.

При этом все заметили, новгородец так ухватился за посох, что тот на полвершка погрузился в мореную доску. Не иначе, вот-вот свалится, болезный.

— В Киеве всяк себе веру выбирает сам, — громко вымолвил Осколод. — Кто новую, кто старую… — уточнил он и протянул к толпе руку, словно бы за поддержкой сказанного. — Я церкви поставил, но капищ прежних не разорял. Да и какое дело тебе, мурманин, до веры славянской?

— Прямое дело. Она запрещает единокровников делать рабами, — немилосердно ответил Олег, прищурив левый глаз. — И моя вера то воспрещает. А ты, правитель киевский, мало что живым товаром торгуешь. Ты степнякам своих же подданных за дирхемы исмаилитов продаешь. И скажи, что это не так! Здесь, в Киеве, много тому и свидетелей, и соучастников. Киев ты на слезах девиц да матерей отстроил. Всяк угнетенный рабством хазарским проклинает тебя. И кривич, и древлянин, и улич, и полянин. Ты же, Осколод, не просто хазарский прихвостень, ты раб своего Христа. А наши боги — родичи нам и рабства не приемлют. Если у тебя и была Удача, она давно отвернулась. Помолись же покрепче. Впрочем, и то не поможет.

— Это кто ж такое говорит князю киевскому?! — зло рассмеялся Осколод. — Какой-то полумертвец! К тому же ещё и на службе у моего меньшого брата? Если ты бранью на брань зовешь киевлян, силой помериться — так и скажи, встретимся с новгородцами в чистом поле. А нет — убирайся, Олег, пока цел. Я больных не трогаю.

— У тебя больше нет меньшого брата…

— Неужели ты и Полата убил?! [19] — воскликнул Осколод. — Может, и Рюрик — это твоих рук дело? — продолжил он ещё громче.

Народ загудел, заволновался. Добродей почуял, как глаза сами на лоб лезут.

«Да нет! Быть того не может! — решил он. — Рюрик да Олег родичи, вместе кровь проливали. Чтоб один другого порешил?»

Олег молчал. Высокий и сутулый, он невозмутимо опирался на посох и словно бы ждал тишины. Ее восстановил Осколод, подняв руки.

— Да-да! Как же мне это сразу не пришло на ум! Это ты убил Рюрика! — указал он на Олега. — А после — умертвил и Полата. Хотел занять его место. Но Господу все видно — Он тебя поразил болезнью. И кому теперь достанется земля Ильменская? Разумеешь? Ты расчистил нам дорогу, спасибо!

— Алкаешь, Осколод, присесть на престол новгородский. Но этого не будет. Погляди-ка туда.

Все устремили взоры вслед за Олеговой дланью. На палубе словенской лодьи стояла статная златовласая молодая женщина, за руку она держала рыжего мальчишку лет четырех-пяти.

— Вот он, будущий князь новгородский и киевский! А то жена моя — Силкисив, она — дочь великого Рюрика!

— С какой же стати этот юнец будет править Киевом? По какому праву?

— Ну, когда подрастет. А пока это будет моей заботой, — рассмеялся Олег, расправляя могучие плечи и сбрасывая на доски дорожный плащ. Под ним обнаружилась добрая броня.

Торжественно и грозно проревел боевой рог. В тот же миг с пришвартованных и вынесенных на сушу лодий, где в воду, где на песок, высыпали свирепые воины с топорами да секирами. Следом вдоль бортов рядами вставали другие варяги, а лучники промеж их.

Оскольд не успел выхватить меч. Острие Олегова посоха угодило в самую душу [20].

Удар был столь силен, что наконечник — на глазах застывшего Добродея — вышел со спины. Новгородец отпихнул трепещущее тело ногой и высвободил окровавленное оружие.

Плечом к плечу с братом стал Гудмунд.

— Одд, я здесь!

Оскольдовы телохранители и шагу ступить не успели, как между ними и Олегом выросли копьеносцы, прикрывая братьев щитами и угрожая пронзить всякого, кто приблизится к предводителям.

Добродей заорал, рванул было вперед, на ходу высвобождая клинок, но Горян налетел на него всем телом, сбил, едва не свалил наземь.

Взревел Златан, за ним и другие обнажили мечи, но, оставшись без князя, на варягов не бросились, колебались. Сложить головы проще простого, а что Олеговы вои их тут положат рядом с Осколодом, сомнений не было. Вопрос в цене.

— Где воевода? За Хорнимиром пошлите! — кричали одни.

— Дык уже…

— Старик совсем хворый. Куда ему… — отвечали другие.

— Да где же старшие?!