Два товарища (сборник) - Владимир Войнович

И тут по радио раздался голос:

– Товарищи призывники, начальник эшелона подполковник Белов просит вас занять свои места в вагонах. Повторяю: товарищи призывники…

А из вокзала вышел майор с родимым пятном на щеке, он сказал что-то в мегафон, но, видимо, мегафон испортился, потому что ничего не было слышно. Toгда майор зажал мегафон под мышкой, сложил ладони рупором и уже без всякой механизации крикнул:

– По ваго-онам!

И сержанты, которые стояли возле каждого вагона, тоже стали кричать:

– По вагонам! По вагонам!

Но никто сразу и не пошевелился, и тогда сержанты стали тормошить отъезжающих и провожающих. И наш сержант подошел к нам и сказал маме и бабушке:

– Мамаши, команду слышали? Прощайтесь.

И мы стали прощаться. Мама меня обняла и прижалась ко мне, и я первый раз в жизни заметил, что она совсем маленькая. А она меня обхватила руками и не хотела отпускать, и в конце концов мне пришлось тихонько от нее освободиться, потому что я думал, что не успею проститься с бабушкой.

– Не забывай, пиши, – сказала мама, отпуская меня.

– Конечно, буду писать, – сказал я. – Раз в неделю обязательно напишу.

Бабушка тоже, когда я ее обнимал, показалась мне маленькой и сухонькой, и только сейчас я подумал, что она ведь совсем уже старенькая, что, может быть, я больше ее никогда не увижу. Так оно в конце концов и получилось, но тогда я еще не знал, что так получится, только подумал, что может так получиться.

Опять подошел сержант и сказал:

– Хватит прощаться, сейчас отправляемся.

Я пошел задом к вагону и все смотрел на маму и бабушку, а они шли за мной. И только я залез в тамбур, как прогудел тепловоз, наш состав тронулся. Сразу вся толпа провожающих кинулась за составом, и все заревели так, будто весь наш поезд направлялся прямо на кладбище.

А мама с бабушкой мне махали руками и махали, и я им махал тоже, а потом их заслонили другие лица, а я все равно махал в надежде на то, что они видят хотя бы мою руку. И тут я увидел отца. Он, видимо, только что прибежал на перрон и в одной руке у него был какой-то сверток. И я ему крикнул:

– Папа!

Он услыхал мой крик, вскинул голову и стал растерянно пробегать глазами по вагонам, но он смотрел все не туда, и я крикнул ему:

– Я здесь!

Он меня так и не увидел и стал на всякий случай махать свободной рукой и крутил головой, пытаясь разглядеть меня в пробегающих мимо вагонах.

Так вот и кончилась моя предармейская жизнь. Но прежде чем поставить точку, мне хочется еще рассказать об одной встрече с Толиком, которая произошла у меня через год после событий, которые я здесь описал.

Первые два месяца мы служили вместе, вместе проходили курс молодого бойца, вместе принимали присягу.

А потом нас разослали по разным частям, и хотя служили мы по-прежнему в одном гарнизоне, но уже не виделись совершенно. Как-то не получалось. Да и желания особого лично я не испытывал. Может, у нас и pаньше дружбы особой не было, а мы считали – была, потому что не знали, что такое настоящая дружба.

Придя в армию, я не оставлял мысли о летном училище, писал во все инстанции рапорты и заявления, прошел год, прежде чем мне удалось добиться положительного ответа.

И вот в один прекрасный день я вышел за ворота части со своим небольшим чемоданом. В кармане у меня лежало направление в училище, воинское требование на железнодорожный билет и кормовые деньги – восемьдесят шесть копеек, которые я получил в финчасти.

Погода была паршивая. Грязные облака тянулись над самой землей, едва не задевая за верхушки деревьев. Иногда начинал накрапывать дождь и тут же переставал. Я был в шинели, но в пилотке, потому что приказа о переходе на зимнюю форму одежды еще не было.

Я пришел на вокзал за три часа до отправления поезда, взял билет и пошел бродить по городу. Город этот был большой, больше того, в котором я жил до армии, но он мне не нравился, может быть, не потому, что он был хуже моего города, а потому, что был он совсем для меня чужой. Я бродил по нему, держа чемодан в пpaвой руке, чтобы не козырять офицерам, которых здесь было полным-полно. А потом устал, зашел на какой-то бульвар и сел отдохнуть. Напротив меня на лавочке два пенсионера, посинев от холода, играли в шахматы. Я сначала наблюдал за ними, а потом отвлекся и стал думать о своей жизни, о том, что произошло со мной за все это время. И вдруг над самым моим ухом оглушительно рявкнул знакомый голос:

– Почему не приветствуете?

Я моментально вскочил, инстинктивно потянул руку к пилотке и увидел перед собой счастливую рожу Толика.

– Вот дурак тоже еще! – рассердился я. – Ты откуда свалился?

– С луны, – сообщил Толик.

Я оглядел его с ног до головы. Вид у него был довольно странный. На нем, так же, как и на мне, были шинель, сапоги и пилотка, но в руках он держал авоську, из которой торчали хлеб, сгущенное молоко и еще какие-то продукты.

– Что это у тебя такое? – спросил я.

Толик смутился.

– Да вот жена за продуктами послала.

– Разве у тебя есть жена?

– Да не моя жена – генерала. – И видя, что я ничего не могу понять, заторопился с объяснением: – Я сейчас, понимаешь, служу ординарцем у генерала. Я сначала был в клубе художником. А потом меня сократили. А тут генерал как раз. «Нет ли, говорит, у вас лишнего солдата, мне ординарец нужен». А ему говорят: «Есть, у нас как раз художника сократили». Ну и вот, с тех пор я у него служу. Ну, служба, конечно, сам понимаешь, подай-принеси. А вообще-то не тяжелая. Ни физзарядки, ни строевой, ни подъема, ни отбоя. Пол подмел, посуду помыл – и свободен. Пиво пью каждый день. Ну, конечно, в смысле денег маловато. Из магазина придешь, жена всю мелочь пересчитывает. Почем картошку брал, почем помидоры – все пересчитает. Если куда зачем надо съездить, дает на трамвай. Три копейки туда, три – обратно. Ну, а я другой раз на троллейбусе проеду или на автобусе. Приходится свои доплачивать. А откуда взять свои? Ну, бывает, из дому пятерочку подкинут или гонорар получишь. Вот и все.

– Какой гонорар? – удивился я.

– Вот тебе на! – удивился Толик еще больше. – Да ты разве не знаешь?

– Нет, – сказал я.

– Я же стихи сочиняю. В нашей окружной газете уже три стиха напечатал. Хочешь, расскажу?

– Валяй, – разрешил я, все еще не веря.

– Ну, слушай, – сказал Толик. Он поставил авоську на скамейку рядом со мной, а сам отошел на шаг, встал в позу и вытянул вперед правую руку. – «Старшина» называется.

Наш старшина – солдат бывалый,Грудь вся в орденах,Историй знает он немалоО боевых делах.

Он всю войну провоевал,Знаком ему вой мин.Варшаву он освобождалИ штурмом брал Берлин.

Расскажет как-нибудь в походеВоенный эпизод.И станет сразу легче вроде,Усталость вся пройдет.

Наш старшина – пример живойОтваги, доблести, геройства.Он опыт вкладывает свой,Чтоб нам привить такие свойства.

Толик читал стихотворение, размахивая рукой и завывая, как настоящий поэт. А потом посмотрел на меня с видом явного превосходства и спросил:

– Ну как?

– Это ты сам написал? – спросил я.

– Ну а кто же? – обиделся Толик. – У меня их много. Хочешь, еще расскажу?

– Нет, не надо, – сказал я. – Только это все как-то неожиданно. – Я был в самом деле растерян.

– Нет, ты скажи: вообще понравилось или нет?

– Ты просто гений, – сказал я почти искренне. – Я даже и не думал никогда, и не подозревал. И давно ты занимаешься этим делом?

– Давно, – вздохнул Толик. – Помнишь, мы еще когда работали на заводе, шли на работу и ты мне читал стихи?

– «Анчар»?

– Ну да. Вот с тех пор я и пишу. Сперва нескладно получалось, рифму никак не мог подобрать. А теперь вроде что-то выходит. Я понимаю, что это еще только первые шаги, но я поучусь, я упорный. Уже прочел cтатью Маяковского «Как делать стих» и Исаковского «О поэтическом мастерстве». Начал изучать Добролюбова.

Я был просто поражен. Для меня это был гром с ясного неба. Я посмотрел на него пристально – и неожиданно в лоб спросил:

– Слушай, а что, если мы с тобой вдруг проваливаемся сквозь землю и перед нами…

– Что? – быстро спросил Толик.

– Ничего, – сказал я. – Я хотел проверить – ты это или не ты.

– Ну и как? – поинтересовался Толик.

– Никак, – сказал я. – Я хотел бы, чтоб ты провалился и нашел кучу золота.

– Это было б здорово, – сказал Толик искренне. – Я бы тогда знаешь что сделал?

– Знаю. Купил бы «Москвич» с ручным управлением.

– Зачем же с ручным? – обиделся Толик. – Что ж я – безногий? – Он помолчал. – А ты чего с чемоданом? В отпуск, что ли?

– В летное училище, – сказал я.

– Зря, – сказал Толик. – Ненадежное это дело. Хотя и деньги хорошие, и все, но ведь работа опасная.

– Ну, ладно. – Я встал. – Мне пора.

– Постой, – сказал Толик. Он стоял и раскручивал авоську сперва в одну сторону, потом в другую. – Я вот часто думал про тот случай возле Дворца… Конечно, мне неприятно, что так получилось…