Линка (СИ) - Смехова Ольга

Такие как Трюка и Диана никогда не говорят что-то просто так, никогда просто так ничего не предлагают. За каждым словом стоит интрига, за каждым предложением — авантюра, за каждым договором — смертельная опасность. Трюка коварна и я это знала. Вчера она швырнула меня на съедение Неразделенной Любви — и явно не для того, чтобы попросту спасти. А, может быть, она просто разозлилась на меня? Разозлилась, забылась, а потому и отправила меня…

Жесткие копыта швырнули меня из мира снов — в реальность. Умело, Трюка знала, куда следует бить — будто часами тренировалась или проделывала подобное не один раз. Как там мне говорила Диана? Если вещь не подпитывается искрой слишком долго — она умирает. Я чудом была жива, да и неизвестно, сколько ночей мне удалось провести в ящике шкафа? Быть может, это была неделя, быть может, месяц… Но, если верить Лексе, со своей девушкой он уже встречается несколько лет, а, значит, Неразделенная Любовь провела на высшей книжной полке, по крайней мере, не меньше года. Могла ли её искра за такое время потухнуть? Могла. Может ли мышь забирать у Лексы искру так же, как раньше? А вот на этот вопрос у меня ответа не было. С одной стороны, он уехал из дома, оставив здесь всех своих хранителей — и они живы, даже, уверена, прекрасно себя чувствуют. С другой стороны — о них он, наверняка, помнил и просто не говорил мне о их существовании…

Это что же выходит: главное, чтобы тебя просто помнили? Но писатель наверняка ни на секунду не забывал о том, что с ним когда-то было. Точно сказать не могу, но что-то мне подсказывает, что подобные вещи никогда не забываются. Обязательно должен кто-то постараться.

И что, если этот кто-то — Трюка? На миг мне стало смешно. Великая и Могущественная плюшевая лошадь в колдовском колпаке и запыленном темно-синем плаще, с шитыми звездочками не просто игрушка, мирно стоящая на компьютерном столе, но криминальный авторитет игрушечного мира. Крестный отец и Аль Капоне в одном лице, гроза и ужас приблудившихся в её доме кукол. Как тут можно удержаться от улыбки?

С другой стороны — Трюка вытащила меня оттуда. Утащила с самой верхней полки при помощи своего умения к перемещению, так почему она не могла проделать что-то подобное и с другими? Например, появилась, зашвырнула мышь куда повыше, а Лекса погоревал денек-другой, да и позабыл о ней. Или не мог просто так позабыть? Трюка, кажется, говорила, что он изливал на неё потоки самой нежной любви и…

Любовь, мм… почему я никогда не задумывалась над тем, что она является одним из аспектов жизни? Важным аспектом, стоит сказать. Мои размышления в тот же миг прервались, перескочив на другую тему. Словно все проблемы были уже решены и осталось додумать, какое же отношение любовь может иметь к жизни. Мать любит ребенка, когда он ещё сидит в чреве, школьник дергает за косичку понравившуюся ему девочку, трепещет от смущения — и страсти, молодой юноша, стесняющийся вручить букет цветов, стискиваемый в руках. Боится услышать отказ, млеет при мысли о поцелуе…

Разве я не такая же? Разве не мне самой хотелось остаться с Лексой наедине? Мне хотелось быть с ним — любым. Толстым, худым, сильным, слабым, здоровым или больным — есть ли разница? Это мой Лекса, тот самый писатель, который ставил меня к окну когда уходил — чтобы мне не было скучно. Он меня любил? Наверно, в какой-то мере. Но самое главное, верил, что я живая, что мне может быть скучно. Может ли быть скучно карандашу или набору носовых платков? Интересно, а если попытаться придать им жизнь, поверить в их жизнь — смогут ли они хоть на мгновение, но ощутить прикосновение жизни? И возможно ли вера во что-то без любви?

Огромный стальной великан, получившийся из автомобиля напомнил о себе, проскрежетал тормозами перед тем, как сбить маленькую девочку. Мышь — неразделенная любовь, плод этой самой неразделенной любви, игрушка, накачанная по самые уши одновременно и позитивом и негативом. О чём думала водительница, ловко выкручивая руль на поворотах и давя на газ? О чём думала малышка, когда беспечно перебегала дорогу?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Люди смотрели на произошедшее, собравшись в кучу. Недавнее равнодушие сбилось, потеряло свой ритм, ухнуло, свистнуло на прощание, оставив после себя лишь только жалость. Жаль, скажет старик, что так всё произошло. Жаль, что я не оказался рядом и не оттолкнул девочку в сторону, скажет молодой человек. Жаль, что на её месте была не я — помыслит бабулька, давно сошедшая с ума, мечтающая о покое. Им всем жаль. Могло ли что-то родиться из этой жалости? Женщина ревела, раскачиваясь из стороны в сторону, обхватив руками бледнеющее тельце, моля небеса, Белого Лиса, мчащихся на помощь врачей — чтобы спасли. Ей было жаль? Нет, её обвил ужас — я только сейчас смогла это понять. Не ужас перед наказанием, перед законом, а нечто иное. Ужас только что случившегося, произошедшего. Могло ли всё это смешаться с страхом перед смертью — девочка, верно, успела понять, что не сумеет перейти дорогу вовремя, что стальной зверь, стремительно приближающийся к ней, не успеет остановиться. Успела ли испугаться?

Что, если из чувств людей могут появляться аномалии? Что, если их эмоции скапливаются в комок, нарастают в критическую массу, и лишь для того, чтобы однажды выплеснуться наружу…

Мне захотелось прямо сейчас найти Диану. Отыскать какой-нибудь способ поговорить с ней, набрать в телефоне её номер — я бросила взгляд на мобильник Лексы. Что если позвонить ей и… и что тогда? Я по прежнему не умею говорить — с людьми и голосом. Главная ОНОшница не сама же сидит у пульта диспетчерской, принимая срочные вызовы. Да и даже если мне удастся до неё достучатся — неужели я в самом деле смогу открыть им глаза на что-то новое. Не надейся — вместо самой женщины, мне явился лишь её ехидный голос. Думаешь, ОНО годами, столетиями штаны в кабинетах протирает, а тут явится какая-то кукла и всем заявит, что нашла источник всех проблем? Люди — не воюйте, люди, не сбивайте машинами других людей, не делайте вообще ничего плохого — и вот тогда-то аномалии разом пропадут. Мне стало смешно вместе с ней.

Интересно, а были ли когда-нибудь добрые аномалии?

Мне хотелось ответов — на все вопросы и сразу. Мне хотелось, чтобы прямо сейчас пришел некто навроде Дианы, ухватил меня за талию, усадил перед собой и начал вещать. Диана не скупилась на ответы, когда мы говорили с ней, но сообщала лишь то, что считала нужным сообщить. Трюка тоже постаралась подбавить в копилку каверзных вопросов парочку не менее каверзных ответов. Забросила удочку, оставив меня додумывать некоторые детали.

Очередной день испустил дух, оставив после себя лишь ощущение бездарно потерянного времени. Лекса, с кислой миной на лице, играл в приставку — сразу же, как только пришел домой. Ему словно разом осточертело всё, что связано с писательством и ему захотелось отдыха. Даже не отдыха — безделия в чистом виде. Трюка, кажется, попыталась склонить его к тому, чтобы он всё же чуточку, но поработал. Скоро, верно, в тираж выйдет его первая книга и займет своё почетноё место на полке. Надеюсь, не на самой высшей — интересно, как отреагирует его мама или он сам, когда увидит отпечатки крохотных ладоней в пыли? Лучше об этом не думать.

Писатель отказывался. Ему было столь неуютно и неудобно даже здесь, в собственной комнате, что он не знал, где найти спасения. Казалось, его мучили противоречивые порывы — бросить всё, посвятить остаток дня тому, чтобы хорошенько отлежаться, или же хоть чуточку напрячь мозги, выдавить хоть страничку, хоть абзац, хоть строчку. Первое победило — с ярым отрывом. Трюка, первый раз за всю мою жизнь в этом доме, выглядела поверженной и удрученной. Полыхали, мигая на разные лады, объявления от программ-мессенджеров, доставивших Лексе очередное сообщение — от друзей, от рекламщиков, от желающих познакомиться людей. Текст, любовно выпестованный и обработанный, уже каким-то чудом умудрился просочиться в сеть — весь и целиком.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

Он будет печатать, говорила Диана. Мы заставим его печатать новые книги, превратим их в жвачку, в консервант идеи, в её заменитель. Пусть текст будет плох, стиль хромает, а времени и старания затраченного на писанину будет всё меньше. Пусть растёт тираж и количество книг — лишь бы творил, а искра пусть потихонечку тухнет. Кому какое дело, малыш, если он будет писать не изысканные шедевры, наполненные смыслом, но способные зародить в людях опасное зерно, а лишь проходную литературу? Высокое сейчас валяется у ног, прося милостыню, потому что никому не нужна. Потому что непонятна, потому что нельзя развалиться в кресле, почесывая пузо и наслаждаться заумными размышлениями… да хоть о жизни, если уж на то пошло. Читатель жаждет приключений, жаждет рыцарей на конях, принцесс в плену, драконов на цепях, эльфов в лесах. Он работал целый день не покладая рук, до зауми ли ему сейчас? Расскажи очередную историю про то как Вася провалился в канализацию и очутился в ином мире, где совратил десяток-другой принцесс и одолел тысячи орков — и дело в шляпе. Можно даже наоборот — так, даже, поинтереснее будет.