Линка (СИ) - Смехова Ольга

Твой Лекса будет творить, убеждала Диана, творить в погоне за хорошими деньгами. Мир стоит денег, хорошая жизнь стоит денег, разве он её не заслужил? Разве ты не хочешь, чтобы он дожил до старости? Разве ты не хочешь, чтобы ему было хорошо? Разве ты не хочешь, разве ты не хочешь, разве ты не хочешь…

Её слова издевательски крутились у меня в голове, словно заевшая пленка. Наверняка, сидя сейчас в своём кресле, начальница службы ОНО и думать забыла о том недавнем разговоре. Она не беседует с куклами, потому что не солидно, не комильфо. А я вот помню — каждое сказанное ей слово. Будто она начертала их на раскаленном металле, дабы навсегда оставить отпечаток на том, что люди называют душой. Интересно, а на смертном одре — моём, конечно же, она явится ко мне самолично, или одарит лишь парой слов из недр памяти?

Какая разница…

Лекса вздрогнул во сне — тревога, что до этого пряталась под покровом обычного сна, явила себя во всей красе. Писатель заметался по кровати, будто по ту сторону сознания, на полях сновидений за ним гнался грозный хищник. Я подавила резкое желание спрыгнуть со стола и метнуться, прижаться к нему своими ладошками, дернуть за нить сновидения, чтобы… чтобы что?

Кошмар грязными лапами ступал по белоснежному ковру его сновидения — хозяином, которому позволено абсолютно всё. Крок, кажется, взревел — и здесь, и там, где он сейчас стоял на посту. Шурш зеленым носком съехал вниз с спинки дивана, некрасиво шлепнулся на пол. Страх — дикий, некрасивый и липкий щупал меня. Захотелось поежиться, отстраниться. Повести плечами в стороны, дабы скинуть его мерзкое прикосновение. Тщетно.

Писатель застонал во сне. Ужас обнажил клыки в кровавой ухмылке, вонзился мне в душу. В соседей комнате заворочались, щелкнул переключатель, свет супергероем торопился разогнать тьму.

— Лексий? — осторожно, словно боясь его разбудить, в комнату заглянула мама — я даже не слышала, когда открылась дверь. Срак ужаса обращался голодным вепрем, стремясь накинуться на всех и каждого, кто был в этой комнате. Мне до жути хотелось кричать, да что там — визжать, как маленькая девчонка, суча ножками. И, наверное, я кричала…

Женщина обескуражено смотрела на сына, осознавая дряхлое бессилие перед неизвестным. Сон по ту сторону был ужасен, а разбудить Лексу у неё не получалось.

— Лексий! — силясь докричаться до него, она грузно опустилась коленями на кровать, стремясь растолкать его. Писатель вздрогнул ещё раз, испуганно моргнул глазами, просыпаясь. Отрицательно покачал головой, что-то ответил матери — я не слышала. Сжавшись на столе почти в позе эмбриона, я пыталась прийти в себя. Трясло всех — меня, маму Лексы, Трюку. Волнение густым туманом разливалось по комнате и передавалось всем и каждому. Дурные мысли, что столь урожайно поспевают на его почве щедро разукрашивались в мрачные тона услужливым воображением.

Всё хорошо, успокаивалась я. Всё хорошо — повторяла самой себе мама Лексы — я слышала её дрожащий шепот.

— Всё хорошо, — заспанно улыбнулся Лекса, стараясь прогнать воспоминания о недавнем наваждении. Молчала Трюка, прокручивая в голове тысячу и один вариант того, что могло произойти. Я бросила взгляд в её сторону и сразу же поняла, что нас не ждёт ничего хорошего.

***

— Что это было? — я потеряла счёт времени. Сколько его успело утечь в небытье после того, как писатель вновь заснул, после того, как свет в квартире был погашен и даже мать Лексы, успокоившись, отправилась обратно в кровать?

Годы, думала я. Годы прошли с тех пор, как все успокоились, как все приняли это за дурной сон, приснившийся кошмар, глупую шутку организма. Всего несколько минут, намекали настенные часы, всё столь же бесстрастно отсчитывая безвозвратные секунды.

— Никогда так больше не делай, — после недолгого молчания, наконец, разразилась упреком рядом стоявшая Трюка.

— Что?

— Если бы его мать увидела живую куклу на полу, думаю, она бы не выдержала. Решила, что сошла с ума. А, может быть, и в самом деле бы сошла. Ты хоть знаешь, сколько из-за этого могло быть проблем? Ты хоть представляешь, сколько ОНОшников может набиться в эту квартиру и… — она замолкла, словно решив. Что и так сказала слишком много. Странно, однако, Трюка боится ОНОшников? С чего бы это вдруг?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Единорожка выглядела обескураженной и подавленной. Этот приступ ночью — случались ли такие раньше? Трюка отрицательно покачала головой, когда я об этом спросила. Ответ, впрочем, не заставил себя долго ждать.

— Возьмись за мой рог, — приказала она мне вдруг, словно уловив какой-то одной ей видимый сигнал. Моему удивлению не было предела, но я, всё же, послушалась. Лишь потом успела осознать, что это может быть очередной ловушкой и…

Голову обдало прохладным ветром, волосы разметало в разные стороны, я поморщилась, зажмурилась. Я так и знала. Выкинула меня, поди, куда-нибудь за окно. И почему я такая доверчивая, почему я…

Тело было на странность послушным, таким, каким оно бывало только во времена моих снов. Или как ещё можно обозвать то место, в котором я оказываюсь с живым, настоящим, как у человека, телом? Где могу ощущать холодный ветер, где свет имеет свой вкус, где… где много чего ещё, что просто невозможно описать словами.

Трюка была точно такой же, как тогда, когда мы сражались с ней, вот только на этот раз чуточку меньше. Ослабла? Потеряла часть сил? Лучше не буду спрашивать.

— Идём.

Мне вспомнилось, что тогда, когда я проникла в сон Лексы, она говорить не могла. И Крок не мог, а уж про его мелкого товарища и вовсе молчу. Они словно все одновременно онемели. А сейчас вон говорит — свободно, даже понятно. Интересно, а у лошади могут быть голосовые связки устроены так, чтобы она говорила? А у куклы может быть припрятано где-нибудь особое запасное тело, очень похожее на человеческое, с усмешкой поинтересовался внутренний голос. Я пристыдилась.

Каждый наш шаг эхом разносился по… по черной мгле? Тьма дрожала от цокота копыт, от тихих шорохов моих шагов, от наших голосов, от нашего присутствия.

Нас тут быть не должно, что-то подсказывало мне. Казалось, ещё мгновение, и сама тьма образует перед нами фигуру, какого-нибудь стражника, охранника, который непременно спросит с нас пропуск. И не получив оного, страшно разозлится и погонит взашей. Воображение в тот же миг дорисовало образу теневого вахтера усы и засаленную фуражку, стало смешно.

— Что…

— Тише. Помолчи, — предупреждая все остальные мои вопросы, потребовала Трюка. И я послушно заткнулась, словно смирилась с её лидерством. Она знает, думала я, знает куда больше, чем могу знать я. Она пробыла в этих коридорах, возможно, годы, а я всего пару-тройку недель назад научилась заходить сюда. И даже тут сумела накосячить — в первое своё появление.

Мы шли всё время прямо, впрочем, меня не покидало ощущение, что без Трюки я обязательно бы потерялась здесь. Как? Не знаю…

Я пыталась отыскать путеводную нить — если мы идем в сон Лексы, то она просто обязана быть где-то поблизости. В какой-то миг мне даже показалось, что я вижу крохотный проблеск — не нить даже, а так… Но уже через мгновение я поняла, что просто вижу то, что хочу увидеть. Трюка шла по наитию.

Дверь на этот раз представляла из себя нечто похожее на вход в пещеру. Она появилась будто из ниоткуда, соткалась из воздуха, стоило нам подойти ближе. Чернел черный, огромный провал, словно пасть голодного великана. В ноздри ударил кислый запах сырости и гнили.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Я… я не хочу туда идти, — высказала я свои мысли, понимая, что внутри меня не ждёт ничего хорошего. Трюка, кажется, ухмыльнулась — её позабавила моя трусость или это усмешка над чем-то другим? Стоило мне оказаться внутри, как я всё поняла.

Луг — цветущий, зеленый, пышный, набитый жизнью, отныне был похож на серую пустыню. Не на ту, богатую диковинными чудовищами, золотистым песком и бескрайним морем барханов, который описывал Лекса, на искусственную. Словно кто-то специально потратил сотни часов только для того, чтобы это место начало умирать. Пожухлая, даже не желтая — бежевая трава не имела ничего общего с рыжим нарядом яркой осени. Земля чернела, казалась жженой, словно нещадный пожар опалял её на протяжении нескольких дней. То озеро, из которого тогда выбрался Крок, сейчас напоминало, дай Белый Лис, если только грязное вонючее болото. Большущий пузырь хлюпнул, разродившись вонючим газом, заставившим меня поморщиться.