Сокол на запястье - Ольга Елисеева

Мальчик был тогда напуган, растерян, едва жив, а собравшиеся вокруг всадницы наперебой требовали «добить козла»! Элак хорошо помнил, кто оставил ему жизнь и надежду со временем окончательно стать собой. Иногда он думал, что было бы, если б обещанным «первым встречным» оказался тупой пастух с горы или староста соседней деревни. Тогда юный Пан со всеми своими талантами вынужден был бы служить таким же враждебным к нему крестьянам, как и его односельчане.

Теперь Элак по крайней мере мог посмотреть мир. Бреселида была сестрой самой царицы и направлялась в столицу! Не говоря уже о том, что служить «амазонке» куда почетнее, чем получать пинки от углежогов и пахарей.

Сейчас он увивался вокруг сотни женщин. Вооруженных женщин! Ему это нравилось.

Кроме того, выбор божественным родителем Бреселиды в качестве хозяйки для будущего царя леса не мог объясняться ни случайностью, ни винными парами. Старый Пан знал, что судьба «амазонки» как-то связаны с судьбой сына: оба должны помочь друг другу достичь чего-то важного, недостижимого поодиночке.

Понять, в чем состоит эта связи и к какой цели она ведет, значило для Элака в конечном счете обрести обещанную зеленую корону и перепрыгнуть барьер, отделявший его от счастья абсолютной божественности.

А потому он охотно лез во все дыры, куда только не обращала взгляд Бреселида, и уже сейчас, на четвертый день знакомства знал о ней куда больше, чем она могла предположить. Молодой Пан чувствовал, например, что всадница неизвестно почему уверенна, будто разбойники над Цемессом, не просто очередная банда громил, а часть чего-то большего, опасного и неотвратимого, что еще не показалось целиком, но отбрасывало свою пугающую тень на обе стороны пролива. Другими частями этой головоломки были сожженный Дандарик, уничтоженный менадами Дорос, съеденный брат Уммы и угрюмый неразговорчивый Ярмес, который рассказал далеко не все, что знал о людях в горах.

— Умма.

Золотое колечко света вокруг глиняной лампы-лодочки с девятью рожками становилось все уже. Масло догорало. Его никто не доливал. В чужом доме нельзя найти даже соли, гласила старая меотийская пословица. Оказавшись в брошенных хижинах рыбаков «амазонки» убедились в ее справедливости. Они и не пытались разобраться в нехитром хозяйстве прибрежных жителей. Похватали циновки и одеяла, кое-как устроились среди рваных сетей и корзин из ивовых веток.

Сон в пропахших рыбой лачугах был плохим. Многие ушли на воздух. Но и здесь с каждым порывом ветра от коптильни доносился стойкий аромат вяленой камбалы.

Бреселиду всегда выворачивало при одном виде сырой рыбы, а уж запах стоячей воды, старого рассола для бычков, в котором на жаре гнили и разлагались забытые тушки, буквально довел сотницу до исступления. Взяв плащ, она по примеру подруг отправилась на берег.

Лишь Бера, вынужденная сторожить Ярмеса, осталась сидеть в хижине и вдыхать непривычный аромат соли, тины и йода.

— Умма. — снова повелительно повторил голос в темноте. — Развяжи меня, ты же знаешь, что я вам не враг.

— Ты сбежишь. — отозвалась девушка.

— Клянусь, что нет.

— Тогда зачем тебя развязывать? — медведице казалось, что она очень сообразительна.

— Ты заснешь, а Собаки меня зарежут. — возразил Ярмес. — Я им не выгоден на суде.

Бера помялась.

— Я бы отпустила тебя. — с сомнением в голосе сказала она. — Но ты же знаешь, Бреселида приказала…

Ярмес не удержался от досадливого смешка.

— Бреселида! — передразнил он. — Я заступился за тебя, там, в стойбище, когда Собаки кинулись грызть тебя, как кость. А ты не можешь даже…

Он осекся, потому что за стеной послышался шорох. К двери в хижину явно кто-то пробирался.

— Скорее. — процедил Ярмес сквозь зубы. — Перережь веревки и мы их скрутим при попытке нового убийства.

Умма повиновалась. Она сама не знала, почему верит волку. Он вел себя странно, и где-то в глубине души медведица догадывалась, что с Ярмесом все совсем не так просто, как кажется на первый взгляд. Но она почему-то не могла не слушаться его.

Бронзовым ножом девушка принялась пилить веревку на руках, и чуть только первый моток лопнул, Ярмес отобрал у нее нож, чтоб освободить ноги.

Они успели как раз во время. Приоткрытая дверь заскрипела, и в хижину широкой полосой проникла уличная темнота. Но вместо сестер-собак на пороге возникла сухонькая фигура старика.

— Ярмес, — позвал он шепотом. — Пора уходить.

Умма не успела вскрикнуть, потому что сильная деревянная ладонь зажала ей рот и нос.

— Я уже иду. — сдавленно прохрипел пленник, продолжая держать Беру в тяжелых объятьях.

Девушка несколько раз дернулась всем телом и затихла, лишившись возможности дышать. Ярмес немедленно отнял руку от ее лица и осторожно пощупал пульс на шее.

— Обморок. — удовлетворенно кивнул он. — Боялся не рассчитать.

— Лучше бы ты ее убил. — отозвался старик от двери.

— Помалкивай. — повелительно оборвал его Ярмес. Он осторожно уложил тело Уммы на пол, подсунул под голову свернутый плащ и, сотворив над девушкой знак оберега, выпрямился. — Прости меня, Бера, сестра Бера. — в его шепоте слышалась грусть, почти раскаяние. — Жаль, что так вышло. — он обернулся к старику. — Идем.

Оба, как тени выскользнули на улицу.

Ночь не была тихой: то тут, то там всхрапывали лошади, скрипел песок под ногами прогуливавшихся между домами меотянок, слышались обрывки приглушенных разговоров.

«А я его по самые уши в землю…»

«Будет знать, как таскать сено из стойла!»

«Два абола в неделю? Да это смешно!»

«Хорошая лошадь стоит…»

«А раб…»

«И вот он мне говорит: завтра тебе снесут голову, куда я с детьми денусь?»

«Ну Тиргитао, ну сука! Два абола!»

— Как ты меня нашел. — Ярмес засунул кинжал Уммы себе за пояс. — Как ты вообще попал в Цемесс?

Согнувшись, они двинулись вдоль плетневого забора к коптильне и только за ее глинобитной стеной выпрямились в полный рост. Но не успели спутники сделать и пары шагов, как им на встречу от стены отделились две фигуры. Крадучись, они шли к хижине, которую только что покинул пленный. Вероятно, гости не ожидали наткнуться на чужаков. От неожиданности женщины взвизгнули, но не успели закричать громко. Ярмес вскинул бронзовый нож и одним длинным ударом полоснул обеих по горлам. Жертвы, как подкошенные, рухнули на землю.

Даже в темноте старик заметил, что их грубые безрукавки мехом внутрь не похожи на кожаные туники меотянок.

— Это Собаки? — с удивлением прошептал он. — Зачем они…