Азимут бегства - Стивен Котлер

В правом кармане брюк Анхель обнаруживает приколотую булавкой бумажку в пять долларов — как раз хватит на чашку кофе, пачку сигарет и автобусный билет до Сан-Франциско.

Где-то в прошлом остался человек, которому он обязан самой сердечной признательностью. Вероятно, проститутка — еще одно мимолетное, навсегда ушедшее знакомство.

Он сидит справа, в середине салона, и почти всю дорогу солнце светит ему в лицо. Позади него сидят две женщины, говорящие по-испански мелодичным фальцетом, и еще одна — более молодая и не столь громогласная — с черными миндалевидными глазами и прокуренным голосом, положившая руки на спинку его сиденья. Скосив глаза, Анхель смотрит на глубокие тени между ее пальцами. У нее тонкие ненакрашенные ногти, и ему хочется, чтобы она положила свои руки ему на живот и медленными движениями гладила его. Как давно все вещи вокруг него движутся медленно и неспешно.

На Маркет-стрит он пересаживается в другой автобус, едет стоя несколько остановок и выходит за пару кварталов от арендованного Койотом дома. Последнюю четверть мили он проходит коротким, неторопливым шагом. Типичный небольшой викторианский дом с двумя спальнями и двориком с маленькой красной песочницей. Сколько времени он здесь не был? Ступени лестницы не издают ни единого скрипа, когда он поднимается наверх, лишь старомодный колокольчик звякает от влетевшего в подъезд ветерка. Вдалеке дважды тявкает собака, подавая сигнал тревоги — но кому? Дом пахнет кофе и торопливой суетой. Стол в столовой прогибается под тяжестью лежащих на нем книг. Заметки Амо о Каббале перебегают со страницы на страницу, словно само письмо — великая и страшная вещь, но еще хуже мысль о том, чтобы перестать писать. Доска полна замечаний падре Исосселеса по поводу рассуждений Георга Кантора. Анхель ничего в этом не понимает, но ему кажется, что Габриаль немного продвинулся вперед в решении своих уравнений. С потолка гостиной свисает груша, на полу под ней лежит пара потертых красных перчаток. Всю противоположную стену занимает зеркало, в него смотрит Койот, проводя свои ежедневные бои с тенью. На полу фантастическое собрание самых разнообразных вещей: портативные отбойные молотки, таймеры взрывателей, проволока, головные фонари, титановые саперные лопатки, карты, веревки, рюкзаки, шланги. В холле еще больше этого добра, и Анхель осторожно переступает через кислородные баллоны и головки взрывателей.

Он поднимается по лестнице и входит в одну из спален. Окно открыто, и занавески с треском вибрируют на ветру. Сверху виден весь город: домики — как коробки с красками, купола церквей, мосты, дальше охраняемые от вторжения людей зеленые пространства — леса, обещание тишины, еще дальше — колышущиеся под ветром воды залива, а дальше — море — и дальше, дальше и дальше…

На груди у Анхеля свежий багровый рубец, и пальцы срываются с узла, когда он пытается расшнуровать ботинок. Если он внимательно присмотрится к своему отражению, то заметит кровоподтек в месте удара дубинкой и порез на нижней челюсти, но он не заходит так далеко и не смотрит.

Постель кажется ему баюкающей ванной, он медленно покачивается на волнах, и в сознание его начинают проникать какие-то темные тени, но он ускользает от них, проваливаясь в сон. Когда он просыпается, то слышит шум, но не может понять, откуда он доносится. В комнате темно и холодно. Сны были тяжелыми и страшными, а где-то в позвоночнике ждут своей очереди иные дурные воспоминания. Дверь открывается, но свет в коридоре выключен, и Анхель ничего не видит. Он хочет открыть глаза, но не может и видит только перемещение теней в смутном сером поле.

— Рад тебя видеть.

Это голос Габриаля, но тихий, неуверенный и не такой отчужденный, как обычно. Анхель слышит, как чиркает спичка, и когда наконец умудряется открыть глаза, то видит Габриаля в белом как мел дверном проеме. В руке у него древний керосиновый фонарь.

Он хочет спросить, откуда этот раритет, но издает лишь тихое кряхтение и удивленно поднимает бровь.

— Милая вещица, да? — говорит Габриаль, поднимая вверх фонарь и любуясь игрой света на стене. — Я нашел его в гараже, за шлангом сломанного радиатора.

Стекла фонаря скошены и разделены на восьмиугольные панели, скрепленные сверху ржавым металлическим креплением в виде русалки. Двумя зубьями сцеплены ее рука и хвост, который загибается кверху, образуя рукоятку. Вся фигура выкрашена в темно-красный цвет. Габриаль ногой закрывает дверь и усаживается на деревянный стул рядом с кроватью. Тень перемещается кверху и покрывает его лицо.

— Пережил трудное время? — спрашивает Габриаль.

— Да, я пережил трудное время.

— Мы нашли склад, куда они отвезли тебя. Пусто. В утренних газетах было написано о двух мексиканских священниках, трупы которых были вынесены на берег прибоем у Свечки. Писали, что они спьяну устроили соревнование, решив побороться с океаном. Но ни одна церковь не опознала трупы. Я заключил насчет тебя пари.

Где-то зазвонил телефон.

— И как ты расценил мои шансы?

— Так себе.

— Прости, что ты потерял деньги. Я всего лишь сбежал от них.

Фитиль начинает трещать, Габриаль поворачивает голову, но вдруг начинает смотреть на побелку стены. Он внимательно рассматривает ее, опуская взгляд все ниже, пока он не упирается в лицо Анхеля.

— Тебе нужна похвала? — спрашивает Габриаль, потирая подбородок.

— Нет. — Анхель отрицательно качает головой.

Некоторое время они сидят молча. Анхель снова засыпает. Габриаль, сцепив на коленях тяжелые руки, рассказывает Анхелю историю про Липучку, о том давнем вечере, о тогдашнем злодеянии Исосселеса, которого Габриаль никогда не забудет.

Анхель шевелится и просыпается на середине очередной фразы Габриаля. На кухне слышно, как кто-то орудует в раковине кастрюлями и сковородками.

— Амо?

— Койот, — отвечает Габриаль. — Амо уехал искать тебя на побережье два дня назад и с тех пор мы его не видели.

— Он оставил на столе свои книги, значит, действительно волновался.

— Угу.

— Кстати о книгах… — Но Анхель думает не об Амо, а об Исосселесе, и в этот момент ему кажется, что в комнате вдруг становится мало света.

— Три дня назад Койот сказал, что Амо во сне на память цитирует половину Книги Бытия — сначала по-английски, потом по-латыни, а потом по-еврейски.

— Вначале было слово.

На лестнице раздаются шаги, — тихо напевая, в комнату входит Койот.

— Исосселес уехал в Италию? — спрашивает Анхель.

— Исосселес убил своих подручных? — спрашивает Габриаль.

По спине Анхеля пробегает холодок, это следствие его бегства, его действия, он давно догадывался об этом. Никогда раньше не приходилось ему почувствовать ответственность за смерть другого человека.

— Да, он убил их.

Койот останавливается в дверях с бутылкой бурбона и тремя стаканами, позвякивающими в его руках. Звон кажется миниатюрным и игрушечным, как последние отзвуки балета в опустевшем театре.

— Привет, ас, тебе пришлось несладко, да?

Койот садится в ногах кровати и разливает виски по стаканам.

— В нашем распоряжении приблизительно неделя. Мне только что позвонил из Бразилии один друг и сказал, что Исосселес прилетел в Рио и купил билет в Чили, а в следующую пятницу оттуда вылетает чартерный рейс в Ватикан, и Исосселес полетит именно этим рейсом.

— А что со священниками? — спрашивает Габриаль.

— Концы в воду, — отвечает Койот, — или наказание за то, что упустили Анхеля. Может быть, и то, и другое. Когда их вытащили, то в карманах рубашек обнаружили записки, вложенные в застегнутые на молнии пластиковые пакеты. Полиция не обнародовала записанные на листках бумаги библейские цитаты, но я знаю одного парня, который знает другого парня, который тоже знает кое-кого.

— Заткнись, — говорит Габриаль. — Просто скажи, что же там было написано.

— Тяжек путь отступников, — говорит Анхель. — Притчи, глава 13, стих 15.

Койот поражен до глубины души.

— Он прав? — На лице Габриаля медленно проступает улыбка. — Не так ли?

— Откуда ты знаешь? — спрашивает Койот.

Но Анхель только качает головой, он и сам не понимает, откуда всплыла цитата.

Высоко в холодном небе появляется большая птица, которую никто из них не замечает. Раздается скрежет черепицы, потом какое-то шипение, и в окно спальни с грохотом влетает отец Иодзи Амо.

На нем мотоциклетный шлем времен Второй мировой войны, пристегнутый к подбородку толстым ремнем. Сбоку зубчатая застежка, впереди лунообразная вмятина в том месте, которым он ударился о подоконник. Костюм в грязных подтеках и разрывах. Амо без сознания, но в левой руке намертво зажат маленький пистолет. Осколки стекла сыплются на пол, а выбитый деревянный оконный переплет свисает с подоконника, как решетчатая лестница. В комнате повисает долгая тишина. За окном начинается дождь.