Изумруды пророка - Жюльетта Бенцони
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Отложив решение этого вопроса на потом, Альдо решил несколько часов поспать в хорошей постели. Он еще успеет сложить чемоданы…
7
ДОЧЬДРАКУЛА
Придя на вокзал, Морозини понял, насколько прав был Видаль-Пеликорн, когда настаивал на том, чтобы ехать Восточным экспрессом: полицейские наблюдали за их отъездом, следовали за ними на расстоянии и не ушли с перрона, пока поезд не тронулся. Конечно, проще и быстрее было бы плыть морем до Варны, а дальше поездом добраться до Бухареста, но Гази распорядился определенно, и приходилось ему повиноваться: Альдо слишком многим был обязан правителю Турции, чтобы позволить себе протестовать. Так что они решили доехать до Белграда, а там пересесть на другую ветку линии, соединявшей Швейцарию с Австрией, Венгрией и Югославией, чтобы попасть в столицу Румынии. Теперь, когда они оказались вне пределов турецкой юрисдикции, руки у них были развязаны, но, разумеется, Хилари Доусон не была посвящена в эти дорожные планы: для нее они все направлялись в Париж.
Однако, поглядев на то, как она боязливо пробирается по вокзалу, ухватившись за руку Видаль-Пеликорна и испуганно оглядываясь кругом, Морозини начал смутно догадываться о том, что произойдет, когда они сойдут без нее в Белграде. И пока англичанка устраивалась в своем одноместном купе (они с Адальбером взяли для себя двойное), Альдо поделился своими опасениями с другом:
— Эта девушка прямо умирает от страха. Как ты думаешь, согласится ли она нас отпустить?
— Почему бы ей нас не отпустить? Я допускаю, что сейчас она, бедная кисонька, ужасно потрясена, но это только здесь, на турецкой земле. Поезд — несомненное продолжение Запада, и здесь она уже почувствует себя в некотором роде дома, особенно на следующее утро, когда пройдет ночь. Мы будем в Белграде завтра вечером, около семи, а сейчас не больше четырех часов пополудни: таким образом, у нее есть двадцать семь часов на то, чтобы прийти в себя. Тем более что я бы очень удивился, если бы в поезде не оказалось одного-двух англичан. На этой линии всегда хоть несколько человек да попадется…
— Хватит! Мне кажется, ты своими рассуждениями пытаешься сам себя уговорить! Не знаю, в какой стадии сейчас находится ваш роман, но мне очень жаль, что в Белград мы приедем не посреди ночи: мы бы сошли с поезда, пока она спит, и дело было бы сделано. А мы приедем туда как раз после чая, и нам никак не удастся уйти по-английски…
Адальбер с досадой передернул плечами:
— Что тебе только в голову приходит! Говорю тебе, все пройдет как нельзя лучше. Мы договоримся встретиться в Париже или Лондоне, только и всего. Хилари, конечно же, нас поймет. Эта самая скромная девушка из всех, кого я знаю…
Может быть, она и была самой скромной — и то еще, как поглядеть! — но что она была самой трусливой — это уж точно. Когда Адальбер заговорил на волновавшую друзей тему в вагоне-ресторане, она застыла с устрицей в руке, а ее большие голубые глаза немедленно наполнились страхом и слезами одновременно. Морозини, который был более или менее к этому готов, задумался над вопросом, в чем же, собственно, состоит прославленная британская невозмутимость. Во всяком случае, Хилари этой добродетели явно была лишена начисто.
— Вы хотите меня бросить? — тихим, сдавленным голосом прошептала она.
— Речь вовсе не идет о том, чтобы бросить вас, Хилари. Просто-напросто мы на время расстанемся с вами в Белграде, чтобы уладить одно важное дело, а вы доедете до Парижа и там нас подождете, или, если вас это больше устраивает, возвращайтесь в Лондон, а я приеду к вам туда.
— Вы хотите, чтобы я осталась одна в этом поезде?.. О, Адальбер, я никогда не смогу…
— Однако вы же ехали в нем одна, когда направлялись в Стамбул? Никто же не обещал вам, что вы встретите защиту в лице Адальбера! — взорвался Морозини.
Она бросила на Альдо убийственный, полный негодования взгляд:
— Это вовсе не одно и то же! Тогда я была просто пассажиркой, одной из многих, затерянной в людской толпе. Никто меня не знал… А теперь все изменилось!
— Не понимаю, в чем перемена.
— Вы разве уже забыли о том, как мы выехали из Константинополя? Нас, можно сказать, выставили под полицейским надзором. И кто вам сказал, что против нас не замышляют что-либо подобное в самом поезде?
— Для этого нет никаких причин. Власти убедились, что мы отбыли, как нам было предписано. И на этом все закончилось!
— Боюсь, вы — неисправимый оптимист! И вообще, зачем вам выходить в Белграде?
— Вам уже было сказано, — проворчал Морозини. — У нас там дело, которое надо уладить.
— В таком случае все очень просто: мы все втроем выйдем в Белграде, вы уладите свое дело, и мы поедем дальше следующим поездом…
— Нет, все далеко не так просто: мы в Белграде не останемся.
— Вот это мне совершенно безразлично, если только я останусь с вами. Куда вы, туда и я…
— Но это может оказаться опасным, — предостерег ее Морозини, вспомнив о страничке, вырванной из его записной книжки.
— Не имеет значения! Любую опасность вполне можно пережить, если встретить ее втроем! О, Адальбер, вы же не бросите меня одну после того, как пообещали никогда не оставлять меня в трудную минуту!
Морозини, продолжая расправляться со своим бифштексом, мысленно послал ко всем чертям донкихотские склонности друга. Хилари уже заранее выиграла дело: достаточно было взглянуть на то, как умильно и сострадательно смотрел на нее Адальбер. Если она еще минутку попоет свою жалобную песенку, он, пожалуй, расплачется вместе с ней…
— Есть очень простой способ покончить с этим вопросом, — сказал Альдо. — Я выйду в Белграде один, а вы вдвоем поедете дальше…
Адальбер отреагировал мгновенно и довольно бурно:
— Об этом и речи быть не может! Стоит оставить тебя одного, и ты тут же влипаешь во что-нибудь ужасное. Хилари, прошу вас, будьте благоразумны!
— Я никогда в жизни благоразумной не была, — упрямо возразила она. — И я не хочу вас терять!
Это было почти что любовное признание. Морозини, конечно, прошептал, что лучший способ потерять мужчину — цепляться за него, но Хилари Доусон испепелила его таким негодующим взглядом, что он сдался. Ничего, чем больше она будет липнуть к Адальберу, тем, может быть, скорее ему надоест.
— Ладно, возьмем ее с собой! — вздохнул он. — Если нам встретится вампир, может, он для начала захочет попробовать ее молодой крови, а не нашей, куда менее соблазнительной!
И на этом он закрыл тему, закурил сигарету и принялся с порочным удовольствием слушать Адальбера, который плел историю «не к ночи будь сказано», опираясь не столько на историческую действительность, сколько на книгу Брэма Стокера. Нельзя же, в самом деле, рассказывать про изумруды этой девице, которая всюду сует свой нос! Ему все-таки удалось с удовлетворением отметить, что враг понес некоторые потери: Хилари слегка побледнела; правда, это сделало ее еще более прелестной.