Разбуди меня в 4.20 - Филипп Лис

На улице была еще большая тьма, чем казалось из окна на кухне, хотя все ведь должно быть наоборот. Посреди двора стоял одинокий фонарь, который освещал игровую площадку, занесенную наполовину ночным снегопадом, и несколько скамеек, на которых любили сидеть старушки. Даже сейчас казалось, что там кто-то лежит. Он сделал несколько шагов в сторону фонаря, управляемый древним инстинктом тяги к свету посреди непробиваемой метели и тьмы, но когда глаза различили замерзшую на скамейке человеческую фигуру, ноги сами несколько раз шагнули назад.

В голове стоял какой-то плохо различимый шум из наплывающих друг на друга и вторящих друг другу мыслей. Утопая в их потоке, он даже не смог различить, какие из них его собственные. Руки накрыли уши, но вой мыслей не переставал, он шел не снаружи, он был внутри, там, от чего не закроешься, не спрячешься.

— Хватит уже…

Сказал ли он это вслух или просто отчетливо подумал, он не сразу сообразил. Пытаясь спастись от навязчивых мыслей, он пошел в сторону от света, от фонаря, хотя совесть еще подсказывала ему вернуться и посмотреть на тело. Иногда на скамейках засыпали бездомные, не всегда они замерзали, ведь если покрыть себя снегом, там под толщей пушистой белой ваты будет температура +1 или +2 градуса, можно спастись и не замерзнуть. Но причем тут была совесть, если он руководствовался совсем иными мотивами? Вскоре, после пяти минут суетливого бега он оказался в темном переулке среди высоких стен. Метель отступила, метель осталась там, за этими стенами и над ними. Да, метели не было, но было что-то другое.

Мысли в голове упорядочивались, но это обманчивое впечатление. Просто среди всего гвала голосов стал выделяться один, который он определил как свой собственный внутренний голос. Но это не его. Вернее. Голос ему знаком, и при определенных обстоятельствах он сам говорил бы точно так же и те же самые вещи, но сейчас был не тот момент, а Голос был не его. Он звучал настойчиво и уверенно, словно вся уверенность ушла из человека и перешла к нему. Наполняясь этой уверенностью, голос диктовал ему как себя чувствовать и что делать. Он заставлял его идти вперед. Хотя самому человеку этого не хотелось.

Во мраке переулка тонуло все. Глаза хоть и приспособились к темноте, все равно ничего не различали, но голос заставлял его идти вперед, невзирая на это. Только слух улавливал какие-то звуки, доносившиеся из другого конца переулка, отраженные несколько раз от стен и искаженные до неузнаваемости. Это, должно быть, человеческий голос, звонкий и спокойный, но отсюда сложно разобрать, что он говорил.

— Ты нашел его… — послышалось откуда-то из пропасти в глубине всего его существа, — Действительно нашел…

На мгновение его охватила паника, но она быстро ушла под тяжелой волей звучащего голоса внутри. Дрожь пробежала по всему телу, остановившись где-то в районе желудка. После таких сеансов общения с посторонним голосов, засевшим где-то у него внутри, его всегда преследовали расстройства пищеварения.

— Давай, ты знаешь что делать…

Ощущая боль в сердце, он сделал несколько шагов в темноте пока не вышел за поворот, где сегодня не так все мрачно. В глубине переулка возле мусорного бака ковырялся мальчик лет девяти или десяти. Очевидно, он что-то пытался оттуда достать. Его рюкзак валялся в стороне. Не самое лучшее место и время для игр. Хотя, признаваясь самому себе, человек вспоминал, как сам любил копаться в мусоре и играть на его кучах. Особенно это было здорово делать с друзьями: играть в «царя горы», лепить грязевика или играть в «мусорные снежки». Но все эти светлые и приятные воспоминания, что на мгновения всплыли в его голове, тут же исчезли, словно свернутые и выброшенные листки бумаги с каракулями.

— Давай, сделай это… — снова указывал Голос. — Это он, давай, делай, несчастный…

В душе защемило так сильно, как бывает, когда видишь, как уничтожают весь труд твоей жизни. С другим чем-то это, наверное, не сравнишь. От боли он согнулся немного и схватился за сердце и желудок, где была самая страшная боль. Видит Бог, он не знал за что выпало ему такое наказание, проклятье…

Он сделал шаг. Да. Если делать так, как говорит Голос, боль уже не так очевидна. Второй шаг принес большее облегчение, но все равно этого было очень мало.

— Ну же, тварь, доставай…

Рука произвольно опустилась в карман и нащупала небольшой трубкообразный предмет. Это оно… Кисть сжалась, пытаясь не выпускать предмет из пальцев. Словно вся жизнь зависела от этого. Теперь стоило подойти к ребенку и пустить это в ход. Ничего сложно. Во всяком случае, он себя так успокаивал. Это не проблема, он делал это уже несколько раз, и ничего страшного не случалось. Каждый раз все проходило весьма гладко. Более того, на утро он успешно убеждал себя, что ничего страшного не происходит. Страшно только в этот самый момент, потом все значительно легче.

— Ну же, ближе… ближе…

Ребенок заметил незнакомца. С невидным видом он стоял у бачка для помоев и весело улыбался, совершенно не подозревая, что его ждало. Может, это все было не просто так? Может, ребенок встретился на его пути не случайно? Но мыслит на эту тему он был уже не в состоянии: голоса в голове стихали настолько же, насколько усиливался один единственный Голос.

— Давай, слабак, покажи, на что ты способен!!

Он никогда не видел своего доктора таким подавленным. Усталым да. Но сегодня кроме усталости была такая чрезмерная подавленность, которая и утомляет и разочаровывает. На какое-то мгновение показалось, будто доктор Левенштейн даже постарел лет на пять или семь. Иногда он так забавно поправлял свои маленькие очки на носу указательным пальцем, нарочито оттопыренным, аккуратным, тонким. Но сейчас он настороженно снял очки, покрутил в руках, положил в карман, тут же снова достал, опять покрутил, одел, снял.

По самому выражению его лица видно было, как мысли не могут прийти к компромиссу в его полной жизненного и профессионального опыта голове. Только когда он совладал с разрывающими его тревожными переживаниями, он смог продолжить более-менее беспристрастно, но с невидимым и неуловимым добрым соучастием в судьбе пациента.

— То есть, голубчик, — произнес он тихо, скорее констатируя, чем спрашивая. — Он заставляет делать вас разные дела?

— Да доктор, вы же уже это спрашивали…

Левенштейн покачал головой.

— Ну вот я и говорю, заставляет… Можно поподробнее?

Несколько минут пациент собирался с мыслями. Он впервые наблюдался у психотерапевта, поэтому такие важные откровенности, на которые он