Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов

переборки и стал наблюдать дальше за происходящим внизу. Собаки бегали из угла в угол, обнюхивая воздух, а потом морды вдруг свои задрали и завыли в голос. Одна из них вдруг разбежалась и прыгнула, как будто пытаясь вцепиться в кораблик. Она оказалась с той стороны щели прямо напротив Сенаки, он увидел ее хищные глаза и пасть чернее ночи. Оттолкнувшись от корабельных досок, зверь снова оказался на полу. Сенака отпрянул от щели, подался телом чуть-чуть назад и в этот самый миг услышал за спиною стук челюстей. «Клац!» Желтые клыки, ухватив рыбака сзади за плечо, едва не вырвали кусок из его плоти. Пронзенный болью, он, как от дробилки той, что перемалывала камень, отскочил назад. Увернувшись от атаки новой, увидел перед собой рыбак косматую тварь, чуть меньшую в размерах, нежели была здесь в первый раз. Собака настойчиво протискивала свое жилистое тело внутрь. Карабкаясь наверх, Сенака еще больше разодрал пораненную спину. Его голова уперлась в перегородку, еще немного ― и эта зверюга ухватила бы его своими страшными зубами за ногу или за живот, и тогда конец. Рыбак занес вырванный кусок перегородки и, что оставалось силы в нем, ударил сверху. Правый глаз у зверя сразу вытек, но Сенака бил снова и снова. Залитая кровью морда исчезла. Вой пронесся эхом. И вот настала тишина. Сенака понял, что собаки наконец ушли. Вернув на место тот самый камень, что закрывал дыру, он лег тихонько на живот и отключился. Когда очнулся вновь, то первым делом он попытался избавиться от костей, что упокоились в убежище его. Желая корабельный склеп очистить, стал думать, куда же кости деть. Поняв, однако, что их внезапное обнаружение может выдать его самого и его убежище тоуркунам, решил оставить все как есть, лишь в сторону убрав их от себя. Усилия немалые он приложил, прежде чем сломал перегородку, ту, что внутри была, и ею заделал поплотнее дыру, через которую сюда попал.

Двери отворились ― то, верно, было утро, так решил спасшийся, ― и в них вошли. Среди других узнал он голоса первого тоуркуна и Ехунта.

– Здесь кровь! – донеслось из одного угла.

И здесь же кричали из другого:

– Здесь тоже кровь!

– Посмотри во всех углах там, – распорядился главный.

Сенака лежал, боясь пошевелиться. Он слышал звуки, голоса; людей, верно, было двое, тех, что обследовали тайный ход. Взяв в руки окровавленное орудие свое, Сенака притаился. Хоть был он слаб и раны его болели жутко, но все же решил без боя не сдаваться. Теперь, готовясь к драке, слышал он возню где-то в стороне и ниже. И вот уж показалось, что тоуркуны уже близко, еще немного ― и раскроется его обман. Сердце заколотилось. Но камень тот, что перекрывал ход сюда, нетронутым оставался.

Наконец рыбак услышал снизу осипший голос:

– Нет там никого. Мы прошли во все концы – там пусто.

– Ну и орала эта стерва, когда закрыли двери мы… Вы слышали? – делился впечатлениями кто-то из тех, кто находился в зале, по-видимому вспоминая минувший день.

– Вот и нет Каяны, и тумгера тоже… Собакам отправились на корм.

– Молчи, а то ты следующим кормом будешь, – послышался голос первого тоуркуна.

– Рыбак добычей стал… Он, верно, думал раньше, как бы не пойти ему на дно к озерным рыбам? А выпало другое… – снизу прогудел голос одного из тоуркунов.

– Пропал еще один тумгер строптивый, мир костям его!– присоединился к говорившему Ехунт.

– Собаки… – снова послышался тихий голос главного из тоуркунов. – Кто ж знал, что первыми нас навестят вот эти твари? Истемники питают нежную привязанность к псам своим. Я слышал, что собаки единственные проследовали за ними в темные миры, в пещеры, когда пришел их час. А там уж переродились в этих мерзких тварей. Так слышал я когда-то от кхарской ведьмы.

– А как же ты теперь узнал о их приходе? Как понял, что за рыбаком они придут? – Эти слова прозвучали очень тихо, голос Ехунта едва был различим.

– Хм… я вижу сны. В них нашептывают мне. В последнем было имя.

– Сенака?

– Нет… Каяна.

Видения. Невеста

Прошло еще какое-то время. Теперь до слуха рыбака дошли омерзительные звуки, то был женский голос, почти что шепот, но часть слов Сенака разобрал. Сутью был донос. Рыбак взглянул сквозь щель. Доносчицу узнал, внизу стояла та, что влезла в разговор между ним и тем, что указал ему обиталище вязальщика.

– Вязальщик… это он приютил ту чужестранку. Я все узнала, давно приглядываю за ним. Он тоуркун лишь наполовину, а наполовину – волтн. Он сети вяжет, хотя ему и запретили. Об этом я предупреждала вас не раз. Еще он недоволен всем, что в гавани теперь: порядками и правилами новыми… И нашей… – сказала тетка и поняла, что оговорилась, – вашей властью. И волтнов с тумгерами вспоминает часто… – и потом тише, – добрыми словами.

–Чего же хочешь ты от нас?

– Отдайте мне его жилище, в хорошем месте ящик тот стоит. Место это по праву мне должно принадлежать.

–А куда мы денем чужестранку? Может быть, к тебе? Тебя засунем в ящик, а ее поселим мы в твой дом, ведь она рода знатного. По всему… ей и жить в большом доме.

Услышав это, доносчица распласталась, упав перед ногами первого тоуркуна. И заныла:

– Что вы?.. Да не большой он вовсе, и детей то у меня шестеро. Как же мы в ящике поместимся?

– Тебе сказано было следить за чужестранкой! Где она сейчас?

– По гавани все ходит, высматривает чего-то… ходит и ходит… – пакостным голоском продолжала ныть доносчица.

– Мы отдадим тебе тот ящик, но в качестве гроба. Если чужестранку потеряешь, то в нем тебя и заколотим. Иди гляди за ней во все глаза!

Доносчица подняла свое грузное тело и, хлюпая носом, стала отряхивать пыль с растрепанных волос и кожаного фартука. А затем побежала к выходу.

Чуть позже там внизу накрыли стол, на землю постелили тумгерские одежды и сели все, кто в зале был. Это был ритуал. Одежды тех, кого казнили, бросали в ноги тоуркунам тем, что творили суд. Теперь у стола сидели только трое из пятерых, что видел Сенака в самый первый день.

Аромат еды сводил его с ума. Голод – от этого мучителя некуда было скрыться. Тонкий запах мяса и специй проникал сквозь смолистые доски и попадали Сенаке прямо в нос. Рыбак лег на доски и постарался думать о чем-нибудь другом. Он попробовал вспоминать Илею, затем подумал