Сказание об Иле - Альберт Иванович Калинов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У стола появился тот хромой мужичок с прилизанными волосами, что привел Сенаку со стражею сюда тем злополучным утром. Он заговорщицки сообщил что-то и так же тихо удалился. Тот, что называл себя первым тоуркуном, потянулся к носу корабля и сильно ударил по нему багром. Дверь отворилась, и в зал тихонько, вошла Илея.
Прижав ладошки, как двух влюбленных голубков, к груди, в платье почти до пят и с покрытой головой, она как будто бы плыла. Как лодочка, что на синем горизонте под парусом белым, чистым. По залу во все его концы журчанием нежным разлетался волшебный звон. То колокольчик на ее голени старался. На тонкой талии узорный пояс. Прошитый нитью золотой, свисал он двумя широкими лентами почти на всю длину платья, до пола. Остановившись примерно в центре зала, девушка поклонилась и произнесла:
– Я, Илея, дочь Каулы, дочь земли Светлого Иля и его народа. – И, выпрямившись, добавила: ― Я пришла сюда по собственной воле.
– Здравствуй, чужестранка, зачем же ты пришла к нам? Мы, верховный тоуркун, слушаем тебя.
– Я пришла сюда, чтобы просить верховный тоуркун отдать мне невиновного человека.
– Откуда тебе известно, что невиновен он? Или это младенец? Так нет же здесь младенцев. Кто этот человек, назови его?
– Это Сенака, брат мой названый. И нет на нем вины никакой перед людьми, потому что помыслы его чисты, я сердцем чувствую это.
– О, дева, да ты еще дитя, коль чувствовать сердцам бы все, да верно отличать обман от правды, то мир, тотчас показав бы нам настоящее свое нутро, верно, перевернулся бы три раза.
– Запутанно ты говоришь, тоуркун, я слов твоих не разумею, прости меня, ведь чужестранка я и наречие твое мне с трудом дается.
– Так или иначе твоего брата нету здесь. Ошибся тот, кто тебя сюда направил. Тебе, дочь Иля, в других местах его искать бы надо. Мы готовы в том тебе помочь всем, чем только сможем, вот, к примеру, в помощь можем дать кого-нибудь из тех, кто знает здесь все злачные места.
– Привело меня сюда мое сердце, и знаю точно, здесь мой брат. Могу сказать я также, о чем жалеешь ты больше всего на свете. О чем не может знать никто, кроме тебя, но мое сердце рассказало мне, – не поднимая глаз, молвила ему Илея.
– Говори же!
– Жалеешь ты о своем сыне не рожденном. О том, кому бы мог доверить и передать все то, что пока не только в твоих руках. И еще мечтаешь властвовать один, – сказала девушка как можно тише.
– Сердце не раз я видел. Этот кровью наполненный мешок держал вот так в своей руке над телами поверженных врагов. Ничего особенного в нем я не заметил, такое же, как и все остальные потроха, что в человеке есть. Может, и правда у тебя какое-то особенное оно? – рассудил главный из тоуркунов. ― Но не пугайся, не стану я проверять этого. – И, заулыбавшись, он развернулся к Илее спиной и направился к остальным. – Ты же пока иди. Нам придется послушать свои сердца и подумать о твоих словах. Мы известим тебя о решении своем. Если ты, дочь Каулы, в нужде или в стеснении каком, скажи, я распоряжусь, и все тебе дадут.
– У меня все есть, кроме брата моего. Отпустите его.
И, дойдя уже до дверей, услышала за своей спиной голос того тоуркуна, что говорил с ней:
– А как поступишь ты теперь с ребенком тем, что безмятежно спит в колыбели царской? Что же не говоришь ты нам о нем? Сердцем прикрываясь, Сенаку хочешь ты вернуть. Зачем тебе рыбак? Вот мы, те, в чьих руках могущество здесь все! С нами и решай. Что будет с твоим отцом и со всеми строящими планы, коль обратно не вернешься ты? Откуда им ждать помощи тогда? Иди и хорошо подумай, теперь твой черед настал. Знаю я, что ты не убежишь, если правда то, что названого брата хоть немного любишь. Когда придет пора, мы призовем тебя. Об этом ты подумай крепко, ведь все будет зависеть от того, что ты нам скажешь в следующий раз. Я с нетерпением буду ждать рассказа о младенце. А теперь иди!
За Илеей закрыли дверь.
Дочь Иля шла по прорытому в горных глубинах ходу вдоль серой, едва освещенной стены. Воздух, перемешанный с пылью и сыростью, был спертым. Факелы, нависающие сверху, немного коптили, оставляя черные длинные следы на потолке. Перекрытиями здесь служили бревна. Местами сгнившие, они едва держали на себе тяжелую породу. Вдоль стен в ряд, на каждый шаг – два, стояли тоже бревна, но только увесистей в размерах. Не тесанные, с острыми сучками, они ложились жуткими тенями и представлялись девичьим глазам уродливыми созданиями, вышедшими из земных глубин, чтобы попугать ее. Дело в том, что Илею привели сюда совсем другим путем, а дорога обратно теперь лежала через это подземелье. Ей показали направление и приказали идти прямо, она так и сделала. Девушка все шла и шла, и этот темный путь ей казался бесконечным. Без провожатых, совсем одна, она ловила себя на мысли, что уходила сейчас все дальше от поверхности, туда, где правили безмолвие и мрак.
Кап-кап ― как будто в такт сердцу «заплакало» сверху. То вода сочилась сквозь бревна. Илея обошла подземный дождик, прижимаясь к стене. И вот до ее слуха дошел металлический звук, вроде как, ударяясь звеньями, стонала кованая цепь. Он приближался каждым шагом. Дочь Иля прислушалась. От противоположной стены, там, где все было заложено камнем, послышался ей слабый кашель. На верхнем уровне в стене имелась дыра. Илея поднялась на цыпочках и заглянула внутрь.
– Кто там?– крикнула она в темноту. – Я ищу своего брата, его зовут Сенака, нет ли его здесь?
Через некоторое время где-то совсем близко загремела цепь.
– Я очень хочу пить… – услышала девушка из темноты.
– Я сейчас принесу, – отозвалась Илея.
Девушка вернулась назад к «дождику», что капал с потолка. Она стала искать, во чтобы бы можно было набрать воду, но рядом ничего подходящего не нашлось. И тогда она подставила ладошки, набрав немного влаги, прижала их к груди и бережно понесла капельки обратно. Да именно так, капельки… Наконец они перетекли из ее рук в те ладони, сухие и
