Братья Ашкенази. Роман в трех частях - Исроэл-Иешуа Зингер

Хунце сразу же понял, что сыновья устроили это против его воли, что они где-то без его разрешения заняли много денег. Он разозлился, он стучал своей волосатой рукой ремесленника по столам, кричал, что проучит этих сопляков. Но отвергнуть милость его величества было невозможно. Ничего не оставалось, как поблагодарить губернатора за его хлопоты и готовиться принять титул с достоинством и величием, как подобает дому Хунце. Бал в честь получения титула от его величества надлежало дать в собственном дворце Хунце в присутствии богатейших, знатнейших и влиятельнейших жителей Лодзи. Хунце вызвал обеих дочерей-баронесс, чтобы они устроили этот бал по своим аристократическим обычаям. И дочери Хайнца Хунце вместе с его сыновьями вложили много труда и денег, чтобы организовать торжество, достойное новых баронов из дома Хунце.

За несколько месяцев до бала обновили дворец при фабрике. Правда, дворец и без того был почти новый и в ремонте не нуждался. Надо было только убрать с ворот прежний, вырезанный по приказу Хунце купеческий знак, изображавший голых бородатых германцев с фиговыми листами на срамном месте и копьями в руках, и поместить туда дворянский герб — стоящего на задних лапах медведя, передние лапы которого опираются на изогнутый крест. Но с получением титула дети Хунце хотели обновить все, избавиться от малейших следов старой жизни. Они выписали архитектора из самого Мюнхена, и тот перестроил дворец, приделал к нему всякие башенки и шпили по образцу немецких рыцарских замков, украсил его геральдическими каменными фигурами голых германцев, сражающихся со львами и змеями; мясистыми пастушками, пасущими овечек, и вакханками, кружащимися в диком танце с баранами и сатирами. Все это было увито множеством каменных виноградных лоз и листьев.

Широкий въезд во дворцовый двор тоже был уставлен фигурами. Венеры, нимфы, сатиры с козьими ногами, богини с распущенными волосами и пальцами, лежащими на струнах золотых арф, жаждущие нагие мальчики у струящихся родников, лучники и расправившие крылышки жирные ангелочки с толстыми ножками — все было сделано из белого мрамора и стояло по обе стороны от дороги, вымощенной большими четырехугольными каменными плитами. Обочины дороги были обсажены кустами, деревьями и цветами.

Новый герб, медведь с передними лапами на изогнутом кресте, был повсюду: на воротах дворца, на больших дубовых резных дверях во всех комнатах и залах, на каретах, на дорогой упряжи, на тарелках, ложках и вилках, на визитных карточках золотой печати, на ливреях слуг, на блестящих цилиндрах кучеров с большими усами.

Заказали все новое. Вывезли тяжелую дорогую мебель и заменили ее огромными шкафами, комодами с сервизами, столами и креслами из самого дорогого орехового дерева, из розового дерева, из махагона. Мебель украшали резьба и мюнхенские фигуры с баронским гербом Хунце. Стены покрывали роскошные шелковые картины в золотых рамах. Потолки пестрели сценами из греческой мифологии. Большие гобелены с рыцарями, стоящими на коленях у ног пышнотелых красавиц, тянулись от потолка до персидских ковров. Фарфоровые камины, охраняемые бородатыми германскими воинами, были уставлены бронзовыми и мраморными копиями классических скульптур. Японские вазы, китайский фарфор, баварская керамика, богемский хрусталь, цветное венецианское стекло сверкали в каждом углу на фоне позолоченных позументов. Хрустальные жирандоли на сотни свечей и серебряные канделябры лили яркий свет на золото, серебро, хрусталь, мрамор, цветное стекло, дорогое дерево, дамаст, фарфор, слоновую кость и кружева. Расфуфыренные лакеи в шелковых фраках, черных чулках и лакированных туфлях с серебряными пряжками, специально привезенные из Германии, вышколенные и хорошо сложенные, стояли у тяжелых красных портьер из плюша неподвижно, как мраморные статуи.

Со всех краев Лодзи, по всем ведущим в город дорогам тянулись кареты с разодетыми гостями, спешащими на бал барона Хунце. Ехали богатые немецкие фабриканты, бывшие ткачи, появившиеся в Лодзи, как и их коллега Хунце, на одной лошади и с одним ткацким станком за душой и с годами стяжавшие фабричные трубы и славу. Завидуя новому титулу старого Хайнца, они сидели в своих каретах с женами, детьми, зятьями и невестками в роскошных бальных нарядах и по-купечески подсчитывали, во сколько обошлась старику вся эта история с баронством. Ехали еврейские банкиры, пузатые и с большими усами, придававшими им, по их мнению, барственный вид. Они очень беспокоились о том, как им сохранить еврейство среди всех этих аристократов. Ехали из своих имений в старинных каретах и обедневшие польские шляхтичи, желчные и обозленные на швабских хамов, которым в их родной Польше достаются и деньги, и титулы. В возках, запряженных тройками, ехали русские военные и чиновники из близлежащего губернского города. Это было похоже на парад. Черкесские всадники сопровождали с обеих сторон карету самого губернатора, генерала фон Миллера, ехавшего в окружении адъютантов и служащих. Губернатор был главным виновником торжества, поскольку именно он выхлопотал у петербургского начальства титул для Хунце.

У широкого въезда, украшенного триумфальной аркой, новым гербом, зеленью и цветами, а также красивой готической немецкой надписью «Добро пожаловать», теснились кареты и повозки. Голоса кучеров, стук копыт, ржание распрягаемых лошадей и щелканье бичей сливались в единый гул.

— Дорогу! Дорогу! — гордо кричали нарядные кучера тем, что были одеты победней и похуже. — Эй!

Русые толстопузые немецкие фабриканты, надутые польские шляхтичи с длинными усами, черноволосые и низкорослые еврейские банкиры с блестящими лысинами, бородатые русские военные и чиновники в парадных мундирах с медалями во всю грудь, дамы в длинных шелковых и атласных платьях со шлейфами, веерами и лорнетами, утопающие в горностаях и кружевах, усыпанные бриллиантами, жемчугами, рубинами, алмазами и сапфирами от похожих на башни причесок и полных плеч до пальцев рук и даже кончиков туфель, — все общество сверкало драгоценностями, бледностью белого тела, победными или ненавидящими искорками в глазах.

— Добро пожаловать, добро пожаловать! — приветствовал гостей старый Хунце в дверях большого зала вместе со своей женой, сгибавшейся под тяжестью золота и бриллиантов.

— Приветствую вас, господин барон! Желаю счастья, баронесса! — отвечали гости медовыми голосами.

Все дети Хунце и даже его зятья-бароны стояли в ряд и принимали гостей. Сыновья Хунце оплатили долги свояков, лишь бы только те приехали из своего далека и украсили собой праздник. В семье новоиспеченных аристократов бароны из старых родов были нелишними. Они должны были прикрыть своей длинной аристократической родословной возможные нелепости и сюрпризы, которые могли преподнести простоватые родители, получившие баронство неожиданно для самих себя. Поток гостей не прекращался. Старший камердинер очень торжественно объявлял о прибытии каждого гостя, педантично перечисляя все его титулы. Наконец прибыл и сам губернатор.

Оркестр тут же исполнил российский гимн «Боже, царя храни», офицеры, надутые как мопсы, отдали честь. Господа и дамы стояли плотно. Когда отзвучал гимн, губернатор трижды воскликнул «ура» в честь его величества государя императора и прочел по бумажке извещение императорской канцелярии о присвоении титула барона подданному Хайнцу Хунце за его большие заслуги в развитии текстильной индустрии и вклад в благосостояние Отечества. Все зааплодировали. Хайнц Хунце, который прекрасно знал, сколько губернатор взял за этот титул наличными, был все же тронут тем, что императорский двор оценил его заслуги перед Отечеством. Он расплакался и от большого волнения вытер глаза пальцами, как в старые добрые времена.

Общество это тут же заметило и стало тайно перемигиваться по этому поводу.

— Ура! Браво! — кричали собравшиеся.

Барону Хунце полагалось на это ответить. Дети долго репетировали со стариком, прежде чем он выучил написанную для него речь и перестал вставлять в нее простонародные саксонские словечки. Речь была полна высоких, непонятных фраз о гражданском долге, о верности Богу и императору, о благе общества. Все это было облечено в поэтичные выражения, украшено лирическими пассажами и цитатами из Святого Писания. Старик не спал много ночей и смог вобрать это велеречие в свою старую голову с короткой щеткой волос. Но, едва начав говорить, он запутался в нем и увяз. Он хотел выкрутиться и сказать что-то от себя, но тут же впал в свой обычный простонародный тон и перешел на мужицкое наречие. Боясь рассмеяться, собравшиеся надулись до такой степени, что стали похожи на резиновых кукол.

— За здоровье его превосходительства губернатора! За здоровье всех высокородных гостей! — громко воскликнул зять Хайнца Хунце, барон фон Хейдель-Хайделау, поднимая свой бокал, чтобы спасти положение. — Ура!