Мой Шелковый путь - Алимжан Тохтахунов

Судья побарабанил пальцами по столу, вздохнул и отослал меня в камеру.

Время тянулось ужасно медленно. После этой беседы меня никто больше не вызывал и не допрашивал. Лола и Миша не забывали обо мне ни на минуту, присылали мне из Москвы посылки по DHL (обязательно газеты, журналы и книги; после меня в венецианской тюрьме осталась неплохая библиотека на русском языке), состоялось несколько свиданий, а допросы так и не начинались.

Из того, что я прочитал, я сделал однозначный вывод: затеянная американцами игра имела политическую окраску. Никаких других целей Америка не преследовала — только политический скандал[1]. Они учинили настоящий беспредел на зимней Олимпиаде и теперь пытались перебросить всю вину на чужие плечи. Им срочно потребовался «мальчик для битья», и они нашли подходящую для этого фигуру Меня выгоняли из Монте-Карло, выдворили из Канн, Франция отказала мне в виде на жительство — настоящий изгой. Пресса и раньше не жаловала меня, а уж теперь можно было еще больше поливать черной краской. Америка решила представить меня в наихудшем виде, а потом объявить, что вот такие «мафиозо» и есть настоящее лицо России. Я как отдельно взятая фигура не интересовал их. Они объявили новый виток войны против России.

Америка…

Верно говорят, что вор первый начинает кричать: «Держи вора», чтобы отвлечь от себя внимание. Купив всех и вся, Америка спешила наброситься на других с обвинениями в коррупции и прочих грехах.

Мне трудно представить, что можно купить Олимпийские игры. Какая махина должна быть запущена, чтобы подорвать существующий механизм судейства на Олимпийских играх! Должна работать целая армия чиновников. А они обвиняли меня в таком могуществе. Да если бы у меня был такой потенциал, разве осмелился бы хоть кто-нибудь задержать меня, выгнать из какой-то страны и прочее, прочее…

Я ждал, читая газеты и письма. Сколько людей поддержало меня в те дни, стараясь избавить от горечи в сердце. К моему немалому удивлению, я получил письмо даже из посольства Германии в Италии. Даже немцы, однажды учинившие настоящий погром в моем доме в Кельне, предлагали мне свою помощь! Они прекрасно понимали всю абсурдность и бессовестность начатого американцами процесса.

Однажды меня вызвал к себе комендант.

— Посылку из Италии ждете?

Я пожал плечами.

— Похоже, что посылка из Милана, — продолжил он, вытирая платком пот на толстой шее. — Кто там у вас? Друзья?

— Это имеет какое-то значение?

— Мы обязаны проверить содержимое. Вам прислали три коробки.

— Проверяйте.

В первой оказались продукты. Одного брошенного на них взгляда было достаточно, чтобы понять, насколько вкусной была присланная мне колбаса.

— Это придется выбросить, — сказал комендант, отправляя колбасу, ветчину и печенье в мусорный бак.

— Зачем же выбрасывать?

— Не полагается передавать заключенным продукты питания.

Он вскрыл вторую коробку. Там было белье. Порывшись внутри и не обнаружив ничего запрещенного, тюремщик подвинул посылку мне и взялся за третью коробку. Он держал ее не очень удобно и, разрезая ножом крышку, выронил короб на пол. Картон лопнул, и наружу посыпались фотографии. Увидев их, комендант громко ахнул.

— Это же команда Милана! Фотографии с автографами!

Он схватил коробку и запустил в нее руки, проверяя, что там еще. Внутри были майки футболистов, и на каждой красовался автограф игрока.

— Господи, неужели они настоящие?! — закричал комендант и повернулся ко мне. — Это настоящее? Откуда? Почему вам?

— Потому что я дружу с ними.

— Дружите с «Миланом»? Дружите с самим Мальдини? — возбужденно затараторил стоявший рядом помощник коменданта.

Я кивнул, улыбаясь. Никак не ожидал увидеть такую реакцию. Комендант дрожал, перебирая фотографии.

— Подарите мне одну! — взмолился он.

— Не могу.

Мне не хотелось расставаться с присланными подарками. Да и почему я должен был дарить что-то ему? Он ни разу не проявил ко мне внимания, не полюбопытствовал, нужно ли мне что-нибудь, только что выбросил в мусорный бак предназначенные мне колбасу и печенье.

— Можно мне уйти? — спросил я, собрав вещи.

— Но почему они с вами дружат?! — крикнул мне в спину комендант.

— На такие вопросы не бывает ответов, — сказал я, очень довольный произведенным эффектом.

Признаться, я был весьма удивлен, что футболисты прислали мне свои фотографии с автографами. Это была большая поддержка для меня.

На следующий день убиравшиеся в коридоре заключенные уже подходили ко мне и просили показать майки с личными подписями миланских игроков. Один из служащих предложил мне две подушки и матрас за любую из этих футбольных маек. Я согласился, потому что в камере было прохладно и дополнительный матрас не помешал бы. А когда через день ко мне подошел смотритель этажа и попросил в подарок майку или фотографию, я решительно отказал ему.

— Но почему не дашь? — обиженно проговорил он.

— Вы знаете, в чем меня обвиняют? В подкупе судей на зимней Олимпиаде. А если я подарю вам то, что вы просите? Меня обязательно обвинят в подкупе тюремного персонала. Мало мне, что ли, проблем, которые уже есть?

Он насупился. Один из самых суровых смотрителей (их называли «адженти», то есть «агенты»), он всегда придирался к чему-нибудь. Мог накричать, мог одернуть, мог демонстративно не ответить на вопрос. Были среди адженти и нормальные люди, но не этот. И я был рад отказать ему.

Минул месяц, как я попал в венецианскую тюрьму, и моя дочка сообщила мне по телефону, что ко мне приедут следователи из Франции.

— Из Франции? — удивился я.

— Да. Твой парижский адвокат звонил. Какая-то следственная группа едет в Венецию.

— Им-то что нужно?

— Не знаю.

— Меня же обвиняют в том, что я давил на судей не только ради российских спортсменов, но и ради французских. Считают, что Марина Анисина победила благодаря мне. Чего французы-то хотят? Если они полагают, что я помог Анисиной получить медаль, то чем они недовольны?

— Ничего не знаю, папа.

— Ну пусть приезжают…

В тюрьме была телефонная будка, и заключенным разрешалось звонить один раз в неделю, предварительно заказав телефонный звонок. Каждому отпускалось десять минут на телефонные разговоры. У меня была договоренность с Лолой, что я звоню ей в такой-то день, в такое-то время. Она откладывала все свои дела и ждала моего звонка на квартире, потому что на мобильный номер звонить не разрешалось.

— Алло, папа, это ты?.. — слышал я, и сердце мое таяло от нежности…

О приезде французских следователей уведомили и тюремную администрацию. Мне об этом сообщил адвокат.