Будь здоров - Виталий Башун

— Да вы меня убить собрались? — возмутился я. — Всю грудь истоптали. Синяки, наверняка, будут!

Свента была в памятном мне домашнем халатике и премилых пушистых тапочках на босу ногу. Она смотрела на меня долго-долго. И молчала. Потом подошла и… от всей своей широкой души врезала мне кулаком в грудь. Однако, удар у нее, я вам скажу. Как копытом боевого коня мне в грудь ударило. Даже немного отбросило назад, и я сделал пару шагов, чтобы не упасть.

— Как ты мог! Как ты мог не сказать мне, что живой! — выкрикнув все это в мое ошарашенное лицо, как в морской рупор, она резко развернулась и выбежала из комнаты.

Только через минуту я смог отойти от шока и повернуться к Сену. Тот… тоже смотрел на меня осуждающе. Ну, ребята, это уже перебор.

— Так что, мне там, в горах, надо было сдохнуть, чтобы не нарушать вашу похоронную идиллию?! Как я мог сообщить, что живой?! Как? Голубем сизокрылым в столицу прилететь и на подоконнике нагадить: «Я — жив!»?

Сен призадумался, потом смущенно посмотрел на меня и прогудел.

— Ты ж не забижайся. Мы же ж все оплакивали тебя. Свента, вон, ни жива, ни мертва пришла. А рассказывала так, будто сама уже померла… А ты есть хочешь? — вдруг, хитро глянув, внезапно спросил он. — Я сейчас. Быстренько разогрею и принесу. Ты мойся пока. Я шустренько.

Он торопливо выметнулся из комнаты и пропал на кухне. Я постоял в раздумье, потом швырнул на кровать чистую мантию, которую, приготовленную к облачению после душа, так и держал в руках, вышел за дверь и направился к Свенте. Надо решить все вопросы сразу. Попросить извинения за свои слова на постоялом дворе, а там… Там посмотрим.

Постучавшись и дождавшись возгласа, похожего на разрешение, вошел. Свента лежала на кровати, отвернувшись к стенке и не сняв тех самых пушистых тапочек. Пару раз вздохнув, собравшись с духом, я заговорил.

— Свента. Я прошу тебя простить мне мои слова, которые я брякнул тебе на постоялом дворе. Я был… неделикатен. Прости.

Вздохнув несколько раз в подушку, при этом как-то странно передернув плечами, она, не поворачиваясь, глухо ответила.

— Я тебя давно простила. Это я была не права. Я вела себя как капризная девчонка. Прости меня, Филин.

Я прямо вздрогнул. Вспомнился сон, в котором мы уже говорили друг другу примерно те же слова. И Сен про призрак постоялого двора что-то такое говорил. Все это как-то… странно. Сейчас она должна спросить про Вителлину…

— Уйди, Филин. Я прошу. Уйди сейчас, ладно? — все еще не поворачиваясь, сказала Свента подушке.

Не спросила. Я ушел, осторожно прикрыв дверь за собой.

Утром я первым делом направился в канцелярию факультета сдать наши с Кламирой документы об окончании практики. Девушка-деловед равнодушно приняла у меня бумаги, прочитала, нахмурилась и, попросив подождать, вышла в соседний кабинет, на котором красовалась бронзовая табличка «Начальник канцелярии — Хлюдариан деи Карсеро». Через несколько минут она выглянула и попросила меня зайти. В кресле за монументальным письменным столом, загроможденным высокими ровными стопками папок с делами, восседал… КРЫС. Самый настоящий. Как я себе и представлял чиновников, которых величают «чернильными душами» и «канцелярскими крысами». Казалось, он был собран прямо в этом кабинете вместе с громоздкой мебелью: шкафами с делами, письменным столом и, под стать ему, креслом. Сидел он очень прямо. Вероятно, живот его, будучи под стать хозяину, такой же огромный и монументальный, просто не позволял своему владельцу наклоняться, туго упираясь в столешницу. Рядом с такой фигурой я почувствовал себя хилым и хрупким юношей, прямо зеленым от недоедания. Вот так. «Всё познается в сравнении» — давным-давно сказал один философ.

Сейчас эта фигура смотрела на меня как на корягу, попавшую в колесо телеги, до этого события ровно едущей намеченным путем.

— Что за шутки, молодой человек? — неожиданно писклявым голосом произнес монумент. — Вчера мы получили документы о том, что вы и некая Кламира погибли в пограничном конфликте. Мы срочно издаем приказ о вашем отчислении из академии и выписке из общежития в связи со смертью, подписываем его у ректора, оформляем дела в архив, а сегодня вы являетесь и предъявляете документ об окончании практики. И что прикажете мне делать? Я понимаю, что это не ваша вина в том, что обстоятельства так неудачно сложились… — вот так! Оказывается, я виноват, что не погиб! — Но на основании какого документа прикажете восстановить вас в академии и общежитии? Есть у вас бумага о том, что вы не погибли? Или хотя бы официальное письмо, подтверждающее ошибочность предыдущего документа, выданного между прочим канцелярией мэрии Сербано?

Я едва сдерживался, чтобы не наделать глупостей. Раньше, до драки на постоялом дворе, я, вероятно, не сдержался бы и дотянулся до этих жирных щек, а там будь, что будет, но сегодня я решил проявить терпение и посмотреть, что будет дальше.

— Своей властью я не могу решить ваш вопрос, поэтому мы с вами немедленно пройдем к декану, и в соответствии с его распоряжением будем оформлять ваши дела.

С этими словами он выдвинулся из-за стола и неторопливо, важно направился в сторону кабинета декана. Я последовал за ним.

В приемной дедушки Лила ничего не изменилось. Та же самая секретарша строго посмотрела на меня, узнала и, явно окончательно уверилась, что этот молодой человек, то есть я, настоящий бандит, если уже второй раз за последние полгода его дело вынужден рассматривать сам декан. Заглянув на минутку в кабинет, она пригласила нас войти.

Дедушка Лил сидел за столом и печально глядел в окно. Он не повернулся когда мы вошли, и тихо спросил.

— Что там, Дари? Что случилось такого, что ты с твоим опытом не способен решить без меня?

— Проблема вот в этом молодом человеке и некой девушке, которая с ним была на практике, — ответил крыс.

Дедушка Лил нехотя повернул голову и посмотрел на меня. Он несколько мгновений смотрел, не узнавая, потом вгляделся пристальнее, вдруг выскочил из-за стола, подбежал ко мне и схватил за плечи.

— Филлиниан! Боги! Это же Филлиниан! Живой! Филлиниан, если бы ты знал, сколько раз я себя казнил за то, что согласился отправить тебя на практику в Сербано. Сколько раз за эти кошмарные сутки…

Он так искренне радовался мне, что теплая волна ответного удовольствия мгновенно смыла все мои неприятности последних дней.

Знаете, какое это счастье дарить радость другим? Мой отец, бывало, подарит матери золотое колечко или кулон с брильянтом или экзотическое жемчужное ожерелье, а потом наслаждается, глядя, как она звонко смеется, меряет его подарок, надевает то одно платье, то другое, крутится перед зеркалом и все время спрашивает — с каким туалетом подарок лучше смотрится. В эти минуты, кажется, что он, наконец, получил тот максимум радости и счастья, ради которого тратил свой труд, время и нервы. Девушки! Умейте радоваться подаркам так, как умеет моя мать. Даже если вам подарили на день рождения удочки с набором крючков, радуйтесь так, чтобы ни у кого не возникло сомнений, будто любимое ваше занятие — рыбалка, а этот набор — ваша тайная, еще детская мечта. Завтра этот даритель, чтобы опять испытать неземное удовольствие от Вашей радости, купит вам всё, на что укажет ваш пальчик. Бывает и наоборот. Например, моя тетушка Розтерина этого делать не умела совсем. Мать как-то подарила ей новое платье на бал, а та посмотрелась в зеркала и хмуро сказала примерно следующее: «Не было платья и это не платье». Правда, уезжая, она раз двадцать гоняла служанку убедиться, что это «неплатье» хорошо упаковано и погружено вместе со всем багажом. Наверняка поэтому подарки ей дарили только тогда, когда не подарить что-то было просто нельзя. И каждый раз все мучились с выбором. То, что обругает — это было заранее известно, но, может, удастся отделаться просто пренебрежительной ухмылкой.